Нам нужна великая Россия (СИ)

- Крови будет еще больше, если мы дадим восставшей толпе залить Зимний и всю столицу. Нет, мы будем защищаться. У нас сил хватит. А к тому времени подоспеют войска с фронта. Двух дивизий достаточно, чтобы утихомирить весь Петроград. Главное - это не бояться стихии. Вы думаете, что там, на улицах, собрался весь русский народ?

Столыпин обвел взглядом всех собравшихся. Михаил напрягся. Хабалов отвел взгляд. Данильченко, кажется, радостно улыбнулся. Занкевич покачал головой, показывая, что Столыпин не понимает важности текущей минуты.

- О, нет, я вас уверяю в обратном. Русский народ сейчас - у сохи, на фронте или у станка. Русский народ сражается на фронте ради победы. Русский народ готовится к весне, починяет соху, ищет копейку на промыслах. Русский народ вытачивает стволы для винтовок. Весь миллионный народ работает и сражается. Там же, на улицах...Что, миллионы? О, нет. Там десятки, ну, сотни тысяч человек. Это те, кто не хочет сражаться за страну. Те, кто хочет убить городового. Скажете, там голодающие? Но голодающий не будет громить продуктовые магазины, втаптывая в снег краюху хлеба. Добыв хлеб, он пойдет к семье, даст детям краюшку. Или пойдет искать заработок, потеряв работу. Там, на улицах, те, кто воевать или работать не хочет, но хочет порычать и набить морду, прикрываясь лозунгами, или поглядеть на то, как другие бьют морды. Это же так весело, не правда ли, господа? Но все эти весельчаки - далеко не весь русский народ. Страна молчит, наблюдая за происходящим. Россия вообще часто молчит, собираясь с мыслями. И вот мы, господа, собрались здесь для того, чтобы помочь России и дальше собираться с мыслями, победить в Великой войне, а не разойтись на две стенки и рвануть в кулачный смертный бой. Мы - и только мы - сейчас можем спасти Россию нашей смелостью и нашими поступками. И потому я, во имя того бремени, которое Государь-император на меня возложил, приказываю собирать всех, вплоть до юнкеров, здесь, в Зимнем. Мы не пойдем в Адмиралтейство, не пойдем по льду с десятком патронов на винтовку против пушек Петропавловки. Нет, господа, мы будем драться. И я знаю, - только благодаря этой борьбе мы победим. Во имя царя. Во имя России. Вы со мной?

Глава 7

Буди верен до смерти,

И дам тебе венец жизни...

Здесь у твоего гроба, дорогой

Петр Аркадьевич, - вот твоя

Наиболее выразительная

Эпитафия

Евлогий, епископ Холмский

Нельзя сказать, что восторженное, полное пафоса борьбы за порядок и во имя порядка, не оказало своего влияния на участников совета. Михаил отставил в сторону бокал. На лице его играли желваки, а глаза были то ли потупившиеся, то ли потухшие. Великий князь размышлял.

Считанные часы назад он беседовал с умными людьми, - Родзянко, Милюковым, Гучковым...Они рассказали о том, что творится на улицах Петрограда. Михаил и сам видел, что они правы: никогда прежде народ не был столь озлоблен. Люди готовы были растоптать любого, кто только может быть заподозрен в служении "гнилому режиму". На улицах и во дворах убивают городовых. Офицеры-одиночки скрываются от своих собственных солдат, а многие стреляются, лишь бы только не видеть этакого позора. А уж что творится в Кронштадте! Только самые решительные шаги могли спасти Россию от расползания хаоса! А хаос - это торжество немцев, германские сапоги на брусчатке Кремля, на Крещатике, на паркете Зимнего...И все могло быть решено только подвигом - дарованием ответственного министерства. Никакая сила не способна подавить народное волнение, да и к чему? Это сам народ говорит о том, чего желает. Если страна поднимается против правителя своего - может быть, дело в нем самом? Народ ведь не может быть неправ.

Они подсказали ему правильный выход. И все, что происходило в эти часы, лишь только подтверждало правоту гласа России, тех прогрессивных деятелей, которые только и могут удержать государство на краю. С каждой секундой страна подходила все ближе к этому краю, а вскоре она рухнет туда...И кто же сможет тогда поднять Россию с колен? Михаил знал, что никто, никакая сила, кроме самого Бога, не сумела бы этого сделать. А Николай этого не видел! Он был слеп! Он мог думать только о своей высокомерной жене! Так нельзя! Нужно спасать страну! А Столыпин, известный стране разве что галстуком да кровью, - разве он лучше других? О, нет! Сейчас он бессилен, совершенно бессилен.

Сын Александра Третьего едва справился со спазмом, чуть-чуть не парализовавшим все тело.

- Люди устали. Народная масса волнуется, крушит все и вся. Толпа вот-вот ворвется сюда, в столь драгоценное для моей семьи место. Но - пусть ворвутся! Что же будет с ранеными? Здесь госпиталь! Что сделает толпа с ранеными? Я боюсь, что они не сумеют разобрать, кто же перед ними. И тогда...

Михаил Александрович покачал головой:

- Сил у нас слишком мало, чтобы оборонять совершенно не приспособленный к боевым действиям дворец. Он обстреливается со всех сторон. У нас, как сказал господин Данильченко, хорошо, если двадцать патронов на винтовку. Сколько мы здесь продержимся? Да и солдаты эти - что? Они же переметнутся! Там, по другую сторону, их товарищи...Кого они послушаются, офицеров за их спиной - или знакомых, братьев, друзей перед ними? Я Вас уверяю, дорогой мой Петр Аркадьевич, - переметнутся. Я ни в ком из них не уверен. Нас спасут только самые решительные меры, на которые пойдет наш славный брат, Император Всероссийский. Все. Больше никто не сумеет успокоить страну. Два жалких эскадрона и несколько рот ничего не сумеют сделать, их просто сомнут. Таково мнение, господа: нужно уходить к Адмиралтейству, закрепиться в Петропавловке и...

- И ждать? Ждать, когда Ваш брат так надеется на горячую борьбу? - Петр Аркадьевич выпрямился во весь рост.

В "добрых" глазах Столыпина отразилось пламя горящих полицейских участков. Зарево, казалось, заслонило весь город. А потом Петроград виделся из окон кабинета горящим, объятым пламенем, гибнущим городом. Петроград сейчас был - вся Россия. А потому сейчас, в ту минуту, пылала вся Россия.

- Мы должны бороться.

- Петр Аркадьевич, при всем Ваших правах...перечить Его императорскому высочеству? - встрял было Хабалов.

Генерал было поднялся с места, поймал на себе взгляд Столыпина, в котором сейчас отражалась горящая Россия, и...

Хабалов сел на стул, не в силах ничего говорить. Он разрывался между двумя начальниками: гражданским и военным. В такой ситуации ему прежде бывать не приходилось. Многолетний опыт говорил, что лучше помолчать да увидеть, что же будет дальше.

Занкевич почел за благо и вовсе не высовываться.

- У нас нет сил. Просто нет сил, - только и сказал он.

И тут не выдержал Данильченко. Все это время (Столыпин прекрасно видел) сжимал кулаки от бессильной ярости: его назначили комендантом обороны Зимнего - и его же вот-вот могли заставить сдать без единого выстрела тот же Зимний. Михаил говорил о слабости наличных сил - но зачем тогда требовать штурма Петропавловки? Без орудий, пойти с винтовками по льду на стены, прямо на дула пулеметов? Чтобы и вовсе всех потерять? Да что же это такое? Прямо отступление из Берлина! Он уже думал, как бы арестовать Хабалова с Занкевичем, а там, глядишь, и...