Велики амбиции, да мала амуниция

– Ладно, разберёмся, – Романенко поднялся. – Подавай мне сюда свою Лили с адресом, и я пойду.

– Может, всё-таки мандаринку съешь? – Семирамида протянула Василь Васильичу вазочку с фруктами.

– Некогда мне твои мандарины лопать!

– Хорошо, хорошо, не горячись! Будет тебе и Лили, и адресок, – вздохнула Семирамида, звоня в колокольчик. – Позови Лили, – велела она заглянувшей девице. – И побыстрее.

Узнав адрес Идельки, Василь Васильич, не тратя времени, отправился к ней. По дороге он тщательно продумал тактику разговора с этой особой и решил, что лучше всего брать её на испуг, в лоб.

Иделька оказалась ещё довольно красивой женщиной лет сорока с округлыми бёдрами и грудью и весьма тонкой ещё талией. Её лицо, почти не накрашенное, так как гостей она не ждала, не казалось столь вульгарным, как его описывали. Чёрные кудри рассыпались по плечам. Одета Иделька была в балахон цвета «Аделаида»¹¹, перехваченный широким поясом и такого же цвета боа из перьев, обвивавшее её шею.

– Романенко, Василь Васильич. Сыскная полиция, – коротко представился Василь Васильич.

Иделька смерила его бесстрастным взглядом и сказала безразлично, точно вовсе не удивившись такому визиту:

– Проходите.

Василь Васильич прошёл в небольшую комнату, выдержанную, как и наряд хозяйки, в красных тонах. Хозяйка указала ему на кресло, а сама присела на широкий подоконник и закурила.

– Вы по поводу Миши? – спросила она.

– Да… – Романенко немного растерялся, чувствуя, что беседа начинается совсем не так, как он предполагал.

– Я знала, что вы придёте. Вам Семирамида сказала, где меня искать? Что же, я вас слушаю.

– Во-первых, назовите мне ваше настоящее имя.

– Гельбух, Идель Лазаревна… Родилась в местечке под Могилёвом. Уехала в Москву с одним служившим там офицером… Потом попала в заведение Семирамиды… Достаточно?

– Вполне. Так, вот, уважаемая госпожа Гельбух, вы подозреваетесь в убийстве вашего любовника Михаила Лавровича.

– Что? – Иделька вскинула брови. – Вы это серьёзно?

– Вполне. Свидетели слышали, что вы угрожали ему, требуя денег…

– Деньги я получила сполна. Не скрою, я бы хотела получить и больше, но убивать для этого – за дуру вы принимаете меня? Я в Сибирь ехать никакого желания не имею. Я, может, теперь только и жить могу начать. Так, как я хочу! Так, как с детства, в грязи нашей мечтала! Я теперь богата, господин Романенко! Несколько лет поживу, как люди живут, а там и исдохну…

– Ваших слов мало, чтобы снять с вас подозрения. Но, если вы честно расскажите, как было дело…

– Да расскажу, расскажу! Было бы чего скрывать… Про историю со старичком, который из-за меня помер вам уж Семирамида рассказала, небось? Помер-то он помер, а мне недурной капиталец оставил. С тем, что я прежде накопила, весьма изрядная сумма получилась. Я всю жизнь мечтала хоть несколько лет прожить красивой, беззаботной и свободной жизнью. Ради этого всю жизнь в грязи да подлости пребывала. В мерзости! Одной мечтой держась: накоплю денег и заживу! Уж тогда не меня покупать будут, а я! Узнают меня… Все! Но даже для этого капитальца всё-таки не хватало немного. А тут подвернулся случай добрать. Я тогда ж зарок себе дала: последним это дело будет, а после буду только прожигать… Был у меня полюбовник, Гришка. Байдор¹². Рассказал он мне с пьяных глаз, что есть у него один клиент, который очень любит юных девочек. Невинных. В борделях-то таких нет, известное дело. А Гришка за хорошие деньги находил таких в нищих семействах, которые уж с голодухи пухли… Совсем юных пташек находил своему работодавцу. Да и имя его выболтал. Лаврович, Михаил Осипович…

– Да ведь это уголовное дело, госпожа Гельбух!

– Разумеется. Скажете, должно мне было к вам идти? Да кто б мне у вас поверил! Гришка бы отпираться стал. А потом бы и прирезал меня…

– Где теперь Гришка?

– Помер.

– Как так?

– Как люди помирают? Перепился в прошлом годе да угорел. Туда и дорога… Будь он жив, я б на такое дело не отважилась: он бы зарезал. А тут руки у меня развязаны были. Свела я с Мишей знакомство да и огорошила его однажды тем, что всю его подноготную знаю. Наврала ещё, что и девочек нескольких знаю… Для полиции всего того мало, конечно, было бы, но достаточно было мне растрепать всё его друзьям да коллегам, чтоб жизнь ему сильно испортить. Он это понял и перепугался не на шутку! И потребовала я с него отступного за моё молчание. Долго он артачился! Да потом всё-таки подписал вексель на десять тысяч рублей. Не знаю, смогу ли получить их теперь… Да, впрочем, бумажка-то верная, вырву я эти деньги. Благо родни у него нет…

– Десять тысяч?! – поразился Романенко.

– А вы что ж думали? Репутация и дороже стоит!

– Покажите бумагу!

Иделька отперла бюро, достала большую шкатулку для бумаг и извлекла из неё вексель:

– Вот, пожалуйста. И, скажите, на кой чёрт мне этого кобеля убивать было? Я ж не враг себе, в самом деле… Вы бы лучше среди других его баб поискали!

– Вы на его сожительницу намекаете?

– Не только. У него и другая была.

– Юная барышня, появившаяся незадолго до убийства?

– А такая была? – усмехнулась Иделька. – Странно… Её я не видела. Вот, ведь подонок: везде успел!

– Вы хотите сказать, что у него была ещё одна женщина?

– Была такая. Он её, правда, прятал ото всех. Она всё под вуалькой была… Замужняя, должно быть… Правда, однажды я таки лицо её увидела. Ветер был сильный. У ней шляпка улетела, а он побежал за ней. Ничего особенного. Волосы русые. Коса длинная… А на щеке родинка большая…

– Вы, что же, следили за ним?

– Было дело. Нет, в первый раз я их случайно увидела… Шла к нему, а он с ней из квартиры выходил. Расцеловались, и она убежала.

– Убежала, а не уехала?

– Убежала. Она к нему через чёрный ход ходила, как и все почти… Я слышала только, как он сказал ей: «В четверг, в Чернышах…» Ну, я из любопытства аккурат в четверг там их и поджидать стала. И приехали голубки! Она под вуалькой. Миша швейцару на чай дал и с нею в номер поднялся. А через два часа вернулись. Тогда-то у ней ветром шляпку и сорвало… Так-то.

Василь Васильич с интересом слушал.

– Из вас бы хорошая агентесса вышла! – пошутил он.

– Нет уж, увольте. Я нынче свободой надышаться хочу. Или вы меня, быть может, арестовать намереваетесь?

– Вообще, госпожа Гельбух, вас следовало бы арестовать за все ваши художества. Уж хотя бы за вымогательство! Да и ваша непричастность к убийству всё-таки не может считаться доказанной.

Иделька презрительно скривила губы:

– Господин Романенко, как вы полагаете, будет человек, которому жизни год остался, рисковать свободой, убивать ради пусть даже и весьма больших денег?

Василь Васильевич вопросительно взглянул на Идельку.

– Вы можете наведаться в клинику доктора Мейера. Он подтвердит вам мою болезнь, – ответила та и вдруг расхохоталась. – Ну, не смешно ли?! Всю жизнь жить в черноте да мерзости, копя деньги, чтобы однажды зажить по-человечески, а, накопив, узнать, что какой-то подонок наградил тебя дурной болезнью! Нет-нет, я, конечно, могу прожить ещё и не год! Да только не хочу! Не хочу дожить до момента, когда у меня провалится нос, и вся я стану разлагаться заживо! Вот, год прокучу, прожгу, прогуляю, а затем – или в петлю, или в воду! А, может, так и правильно! А год всё-таки будет мой! Никто у меня его не отымет! Что, вы и теперь думаете, что я убила?!

– Прощайте, госпожа Гельбух, – тихо сказал Романенко. – Если вдруг узнаете что-то, дайте знать.

– Прощайте, господин Романенко… Больше не свидимся…

От Идельки Василь Васильич уходил с тяжёлым сердцем: уверенности в том, что она сказала ему всю правду у него не было, но не было и весомого основания для ареста… И не было желания арестовывать эту, по сути, несчастную женщину, хотя она того и вполне заслуживала, если не за убийство Лавровича, то за прочие свои «подвиги».

Потерев лицо снегом и обдумав всё хорошенько, Романенко нанёс визит в клинику доктора Мейера, который подтвердил неутешительный диагноз своей пациентки.