Велики амбиции, да мала амуниция

– Но вовсе необязательно, что это он… – вздохнул Немировский. – Надо, впрочем, передать этот список во все ростовщичьи конторы с тем, чтобы, если люди с такими именами к ним обратятся, они дали бы нам знать. Также и описание «белого бурнуса» приложить… Чем чёрт не шутит?

– Думаю, пустое это дело, Николай Степанович, – сказал Романенко. – На кой ляд, сдербанив такой куш, он к ростовщику потащится? Он теперь эти деньги проматывать станет…

– Точно-точно! – подал голос Вигель. – Такой эффектёр непременно их проматывать начнёт. Надо его описание дать в наиболее дорогих заведениях, куда он заявиться может!

– Эдак нам придётся всей Москве его описание раздавать, – покачал головой Немировский. – И будут к нам целыми днями шляться: белый бурнус видели. В конце концов, не один же он во всей Москве щеголяет?

– И не забудьте, господа, что нынче уже морозы ударили… И вряд ли он теперь в плаще-то ходит… Небось, шубу пошил себе, – вставила Анна Степановна.

– Я буфетчице из «Мечты» накажу, чтобы известила, если он в её заведение опять явится, – сказал Романенко. – Она его и без бурнуса признает.

– В общем, задачка с четырьмя неизвестными, – заключил Немировский. – И самое большое неизвестное: наша главная подозреваемая. Не поймёшь, что… Не то русская, не то из восточного какого племени… Не то аристократка, не то девка гулящая… И молчит, как рыба. Кстати, ей уже адвоката дали.

– И кто ж её будет защищать? – поинтересовался Вигель.

– Александр Карлович Гинц! – с ударением произнёс Немировский.

– Ещё не легче, – фыркнул Романенко. – Будет мешать нам, как вошь в пироге…

– Необязательно. Может, если не мне, то ему удастся её разговорить, – пожал плечами Николай Степанович.

– Не люблю я этих аблакатов… За куш любого негодяя защищать готовы. Мол, помилуйте, господа присяжные, этого добрейшего человека, зарезавшего десяток своих братьев, потому что среда его задавила и не зарезать он никак не мог! Ну, не подлость ли?

– Успокойся, Василь Васильич. У нас своя работа, у них – своя, – миролюбиво сказал Николай Степанович.

– Я много слышал о Гинце, – задумчиво произнёс Пётр Андреевич. – В некоторых газетах его даже сравнивали с Плевако…

– Гинц – очень умный человек, – подтвердил Немировский. – Экая тонкая бестия! Язык петлёй сделает! На любой аргумент контраргумент найдёт. И всё-таки, Василь Васильич, ты напрасно горячишься. Просто следует, чтобы аргументы были столь убедительны, а факты столь вески и безапелляционны, чтобы ни один адвокат, будь он хоть Гинцем, хоть Плевако, не мог их опровергнуть.

– Вам бы, Николай Степанович, самому в адвокаты идти, – усмехнулся Романенко. – Всех-то вы защищать готовы! Я так не могу…

– Да это потому, Вася, что ты всех под один гарнир норовишь умять. А люди все разные. Душа-то человеческая, что колодец бездонный. Кто знает, что в ней? И кидать камень, не уяснив всей глубины, проще всего. Виновный должен нести наказание, даже и самое суровое, а судить кого-то за иной образ мыслей и жизни, по-моему, не стоит…

Из соседней комнаты послышалась соловьиная трель. Немировский поднёс палец к губам и, улыбаясь, сказал тихо:

– Тревогою поёт!

В гостиную вошла Соня, вытирая руки о передник, и возвестила:

– Ужин подан. Идите к столу. А то простынет.

– Пётр Андреевич, подайте мне, пожалуйста, руку, – с улыбкой попросила Анна Степановна. Вигель подал ей руку, и, опираясь на неё, Кумарина направилась в столовую, оставив свою трость стоять возле кресла. Романенко и Николай Степанович прошли следом.

Глава

II

КНЯЖНА САМАРКАНДСКАЯ

– Я Омар-бек, княжна Самаркандская, – звякнул высокий голос, отражаясь от каменных стен помещения.

Николай Степанович поднял глаза и внимательно посмотрел на сидевшую перед ним подследственную: бредит или лжёт? Абсолютно прямая спина, руки упёртые в колено, стройная шея, бесстрастное, чрезвычайно гордое лицо, глаза, смотрящие с вызовом – такова была сидевшая перед ним женщина.

– Допустим, – промолвил Немировский. – Антон Сергеевич, запишите.

Любовицкий поморщился и вывел своим каллиграфическим почерком имя странной дамы.

– Каким же образом столь знатная особа очутилась так далеко от родных краёв? – продолжал Николай Степанович.

– Мой отец был убит в результате дворцового заговора и измены. Мне, благодаря немногим верным людям, удалось бежать, – княжна говорила с заметным восточным акцентом.

– Ваши верные люди бежали с вами?

– Несколько человек. Но большинство осталось в Самарканде.

– Где же теперь ваши верные люди?

– Они осели по разным городам России. Я давно их не видела.

– Что же они оставили вас? Забыли о своей княжне? – удивился Немировский.

– Они не забыли. Они присылали мне письма, полные величайшего преклонения и скорби. А я отвечала им.

– Где же эти письма?

– А разве ваши люди не нашли их, господин следователь? В спальне есть шкаф. А в шкафу, на третьей полке, под бельём стоит шкатулка, запертая на ключ. Письма в ней. А ключ – вот, – княжна сняла с шеи шнурок, на котором висел маленький ключик, и протянула его Немировскому.

– Мы это проверим, – кивнул следователь. – Как вы познакомились с господином Лавровичем?

– Ценности, которые я наспех успела захватить при побеге, были невелики. И, очутившись в Москве, вскоре я оказалась в положении крайнем… Я жила в бедных номерах, но даже за них платить у меня не было денег. Иногда их присылали мне верные люди, но их было так мало! Тогда мне и встретился Михаил Осипович… Он проникся моим положением, заплатил мои долги, поселил у себя…

– Какие отношения вас связывали?

– Мы любили друг друга…

– Однако, согласно свидетельским показаниям, вы ссорились? У вас в руках даже видели пистолет. Вы угрожали ему.

– Правда, – кивнула княжна. – Но это было не более чем вспышка. В краях, где я родилась, кровь горяча… Иногда она бросается в голову.

– И тогда ваши женщины ударом кинжала убивают не верных им мужчин?

– Бывает. Но я бы никогда не причинила зла Михаилу Осиповичу. Я любила его. И он знал это.

– Но ведь он изменял вам?

– Ложь! – глаза Омар-бек сверкнули. – Он любил и уважал меня! Меня одну! И никого кроме… Мы даже собирались пожениться.

– Вот как? Насколько мне известно, Самарканд – край мусульманской веры… Вы…

– Да, я исповедую веру моих предков и соплеменников, – подтвердила княжна.

– В таком случае, как же вы намеривались вступать в брак? Ведь Михаил Осипович был крещён в православии…

– Ради любви к нему я готова была креститься сама.

– Что произошло в день гибели вашего жениха?

– Я не знаю… Только я не убивала его.

– Кто же убил?

– Не знаю. Мне нечего вам сказать больше.

– В тот день кто-нибудь заходил к Лавровичу? Он ждал кого-нибудь?

– Я ничего не знаю, повторяю вам.

– Вы понимаете, что все улики против вас? Что вы главная подозреваемая? Это же Сибирь, княжна, – заметил Немировский.

– Кисмет, – бесстрастно отозвалась Омар-бек. – Пусть всё свершится по воле Аллаха!

– Вы сказали, княжна, что собирались принять православие? Ваше намерение теперь не изменилось?

– Я никогда не изменяю своих намерений. В нашем роду это не принято.

– В таком случае, вы могли бы креститься здесь. Я прикажу, чтобы к вам пригласили священника.

– Благодарю вас, господин следователь. Вижу, вы человек благородный. Мне жаль, что не имею более ничего сказать вам.

– Мне тоже очень жаль, княжна. Однако, вам предстоит ещё встреча с вашим адвокатом.

– Я не просила предоставлять мне адвоката.

– Предоставление адвоката предусмотрено законом. Он будет у вас сегодня же.

– И не услышит от меня ничего иного, кроме сказанного вам.

– Что ж, на сегодня достаточно. Если что-то вспомните, дайте знать, – резюмировал Немировский.