Нивей И Аурей (СИ)

Охотник мгновенно мобилизовался, откинув прочь все прошлые чувства и эмоции. Он глубоко вдохнул, набрал полные легкие воздуха и погрузился в воды травяного моря. Неся перед собой винтовку, он двигался к новой цели, как механизм, без жалости в сердце, без единой мысли в голове. Он был охотничьей машиной, а какие у машины могут быть мысли или желания? У машины есть только цель.

Наблюдатели не оставляли охотника. Они наблюдали. Они не желали отказываться от задуманного и желанного. Они хотели слышать волшебную речь мужа.

Поэтому, когда траппер вышел, а точней - выполз, на огневой рубеж, поднял ружье и, прицеливаясь, стал переносить тяжесть тела на правую ногу, Белый ловко подсунул ему под колено сухой сучок.

Сучок оглушительно треснул в тишине, словно взорвался, с не меньшим эффектом, чем сломленная перед тем Рыжим ветка. Новая петарда грохнула под ногой охотника, отчего тот подскочил на месте. Зайчик тоже подскочил. Он развернулся прямо в воздухе и пустился наутек. Бросок влево, скидка вправо, мелькнул светлый клочок хвоста, и зверь исчез в траве. Навсегда.

И вот тут, окончательно осознав, что охота сегодня не задалась, и что возвращаться домой придется с пустыми руками, парень выдал то, что от него ожидали. Он сказал. Все, что знал и мог. От души. Сокрушая кулаками недружелюбное пространство.

- Ах, ты сука, б..., б..., сука, ё... б... Сука! Нах...

Обессилив, уронил руки, и, уже не таясь, напрямик через поле травы, побрел к стоявшей на краю у самой дороги группе деревьев. Винтовку он, держа за ствол, какое-то время волочил за собой, прикладом по пыли, потом, словно очнувшись, поднял оружие и повесил его через плечо на ремень. Широкой ладонью стер с приклада пыль. Во взгляде его читалась опустошенность и покорность судьбе. Он принимал ее такой, какая она у него была. Сегодня судьба сыграла с ним злую шутку, она, можно сказать, поглумилась над ним, но что он мог поделать? Наверное, была конкретная причина неудачи, может, он был сам в ней повинен, но он еще не понимал своей вины. Ничего, будет новый день и новая охота... Будет...

Рыжий посмотрел на друга и скривил губы.

- Что-то мне не понравилось, - сказал он. - В прошлый раз звучало ярче и убедительней. И приятней. Мне так показалось.

- Да, бедненький лексикон, бедненький, - согласился он с товарищем. - Сплошные повторы. Хотя, кое-что, пожалуй, можно почерпнуть. Только вот определиться с грамматикой и значением.

- Ладно, - определил дальнейшую цель Аурей. - Думаю, нам стоит последовать за этим парнем. У меня такое предчувствие, что как раз он приведет нас куда нужно.

10. Приют мамы Жанны

Предчувствия Рыжего, как говорится, не обманули.

Охотник, добравшись, запинаясь и падая, до деревьев, сразу подошел к корявому старому лоху, на изогнутых серебряных ветвях которого развесил перед охотой свои вещи. Первым делом он сунул воздушку в камуфлированную сумку для спиннингов, которую использовал хоть и не по назначению, но успешно, после чего натянул на себя выцветшие спортивные штаны и вылинявшую, ставшую непередаваемо сизой некогда красную футболку.

На этом этапе наблюдений Рыжий хотел было продолжить свои шутливые усилия, но Белый остановил его движением руки.

- Не усердствуй, брат. Пусть отдохнет пока, - произнес он со значением, явно предвидя недалекое уже будущее молодого мужчины.

С каменным лицом страдальца и терпельца, охотник забросил за спину свою перепрофилированную сумку для спиннингов и, выбравшись на дорогу, вдоль которой недавно перемещались и ангелы, запылил по ней к видневшейся в небольшом отдалении группе строений. Белый и Черный братья, памятую приказ Господа, но имея уже и личный интерес, не стали от него отставать.

Дорога привела их к голубой калитке, прилаженной к давно не крашенному и местами уже покосившемуся забору, перевитому хмелем, ежевикой и, над самой калиткой, плетями разросшихся розовых кустов, уже отцветших. Крыша дома с дороги едва виднелась среди зарослей вишняка, разглядеть можно было лишь только самый конек с кирпичной, почерневшей с одного боку трубой над ним.

Прямо сказать, дом мамы Жанны не впечатлял размерами по сравнению с окружавшими его соседскими домами, но он был ухожен и радовал глаз свежей краской. Калитка тоже была выкрашена недавно, краска едва успела высохнуть, а вот до забора руки у хозяйки пока явно не дошли. Что не удивительно, потому как женщина она была одинокая, сил у нее на все не хватало, а помощники... Да какие там помощники, прости Господи?

Охотник открыл калитку и, огибая дом слева, под увитым виноградом навесом прошел во двор.

Дом у мамы Жанны совсем маленький, не больше трех горенок, с прихожей и небольшой кухонькой, с высоким крыльцом под козырьком. Дом под штукатуркой, недавно перекрашен белой фасадной краской. Окна, двери, декоративно отделанные лепные карнизы и углы так же недавно покрашены, только голубым.

Белое и голубое, благостное сочетание.

Здесь, в глубине, двор тоже перекрыт навесом, по которому неограниченно и привольно раскинулся виноград. Мама Жанна сидела под ним за столом и пила чай из чашки в мелкий цветочек. Чай она заваривала в пакетиках, но добавляла в него какой-то своей травки, возможно, мяты, во всяком случае, ангелы, влетев во двор буквально на плечах у охотника, ощутили запах прежде всего ее.

- Хочется осмотреть эту обитель святости, - определился в желаниях Белый. И пока он, питая свою неутолимую страсть к исследованиям, методом облета совал свой нос во все углы усадьбы, Рыжий, зависнув среди наливающихся виноградных гроздей, с любопытством приглядывался к маме Жанне. И, надо сказать, что она ему сразу глянулась. Даже понравилась. И еще умилила, так что он даже благостно сложил руки на животе. Чудилась в этой женщине сила, но виделась и некая изюминка, которая сразу чувствуется, но которую совсем не легко определить и назвать по имени, - вот ее-то Рыжий и принялся разгадывать.

Стол стоял у края навеса, на самой границе сада, под вишней, тонкие ветки которой, словно паутинки с прилипшими к ним многочисленными краснощекими уже ягодами и редкими листьями парили и колыхались в воздухе возе самого лица женщины. Они ей не мешали, напротив, успокаивали своим мерным покачиванием. Они, строго говоря, составляли значительную часть ее мира и добавляли ему устойчивости, в их зыбкости и податливости она парадоксальным образом обретала свою опору.