Вторая жизнь Дмитрия Панина (СИ)

Не только он сам заметил это, но и Виктор Воронцов, когда он пришел к нему за рецептами на лекарство, чтобы провести очередной профилактический курс лечения, внимательно побеседовав с Димой, вдруг решил, что можно отложить лечение на месяц, а через месяц, уже просто страхуясь, провел курс. Но дозу уменьшил вдвое.

Единственное, о чем Дима сожалел, что не мог ездить на свои тайные свидания с сыном, о которых не знал никто, кроме Виктора. Ни Валера, ни сам Миша. Поездки прекратились сами собой, чаще всего Дима не успевал на первую электричку; и когда приезжал, оказывалось, что Миша уже ушел из школы. Постояв у забора около часа и трепетно надеясь, а вдруг учеников задержали, и сын сейчас появится, Панин возвращался домой, проверял тетрадки с заданиями, и общение с чужими детьми постепенно заменяло ему свидания с сыном.

Но он неотрывно думал о том, что мальчик растет и меняется, и он, отец, при этом отсутствует, и, в конце концов, все это приведет к тому, что они просто не узнают друг друга при встрече, и Мишка пройдет мимо равнодушно, как мимо чужого. Мысль эта была Панину невыносима.

5

Дима шел за женщиной по лестнице. Волосы были забраны наверх, открывая тонкую шею, прядки русых волос, выбившихся из прически, мягкими завитками спускались на уши. В такт ходьбы женщина покачивала головой, и это напоминало Диме раскачивание полевого цветка на ветру, только Дима никак не мог вспомнить, как называется этот цветок: помнил лишь его сиреневый цвет и тонкие лепестки пушистого соцветия.

Столько женственности было в этом легком покачивании тонкой, опутанной легкой паутиной выбившихся волос шеи, что у Панина замерло сердце.

Ему нестерпимо захотелось увидеть лицо женщины, и он ускорил шаги, обогнал её, и уже спустившись на другой пролет лестницы, осторожно поднял глаза и исподтишка глянул на её лицо. Он хотел сделать этот маневр незаметным для незнакомки, но не удалось, когда он поднял глаза, то встретил её ожидающие и насмешливые глаза: она чуть не прыснула.

Дима залился краской, но пойманный с поличным, решил вести себя достойно: не спрятал глаза, делая вид, что случайно посмотрел, а приостановился, подождал, когда она подойдет, и сказал:

- Извините, просто я многих уже знаю, а Вас никогда не встречал.

- Встречали, встречали, просто не обращали внимания, - женщина

улыбнулась, сверкнув мелкими белыми зубками.

Дима никогда не отличался находчивостью и легкостью в разговоре с женщинами, и поэтому замолчал, но пошел рядом.

- Зимой, наверное, это было, или осенью, - наконец сказал он, - а сейчас весна, солнышко, тепло.

- И поэтому следует заговаривать с женщинами. - Она ещё раз улыбнулась.

Дима решил, что две улыбки, это явное поощрение, и представился:

- Панин Дмитрий Степанович, можно просто Дима.

- Или просто Степаныч, - сказала женщина, и он понял, что она знает, с кем разговаривает.

- А я Тамара, можно Тома.

Диме стоило такого напряжения этот простенький разговор, что он споткнулся и чуть не упал, когда ступеньки закончились. Тамара слегка поддержала его за локоть, чтобы он не растянулся у её ног, и ему стоило большого усилия не шарахнуться в сторону, когда она до него дотронулась.

Я совсем одичал, подумал он. Женщина чуть меня коснулась, я так возбудился, как пацан в пятнадцать лет. Правда, что ли весна так действует?

5

- А ты такая кругленькая, - сказал Дима игриво, заглядывая Тамаре за низкий вырез шелкового платья.

Платье было из натурального шелка, с косой оборкой вокруг глубокого выреза, розового цвета с серо-голубыми цветами, в общем, шик, даже Панин это понимал: женщина нарядилась ради него.

Пирожки с мясом и рубленными яйцами были чудо как хороши, кисленькое белое вино в самый раз к ним, а красивая женщина с фиалкового цвета затененных длинными накрашенными ресницами глазами была лучше и пирожков и вина.

Дима давно не пил, а тут и пригубил, и сразу опьянел, и хорошо ему было, и кровь волновалась, и он заглядывал за вырез и гадал о том, насколько серьезные у Тамары намерения относительно его особы. Очень уж хотелось, чтобы были серьезные.

На закинутую Димой удочку Тамара клюнула легко.

- А я вся такая, - ответила она, чуть скосив на него глаза.

Такого быстрого развития событий она не ожидала, но и пасовать пока не собиралась, это был их первый вечер вдвоем, до этого они сходили в кино пару раз.

Она мало что про него знала, ну преподаватель, разведенный, поговаривали, что псих, что расстались супруги плохо, что он не видится с сыном, но она была свободной женщиной, хотя бы на этот один вечер, пока сын у бабушки, и терять ей особенно было нечего: сладится, вот и хорошо, а нет, так нет.

Дима улыбнулся, но не придвинулся к ней, как она ожидала, а откинулся на спинку дивана, чуть прищурил глаза в легкой усмешке:

- Я должен на слово поверить, или можно самому убедиться?

Тамара чуть растерялась, но самообладания не потеряла

- Посмотрим на твое поведение, - сказала она.

Дима улыбнулся застенчиво, облокотился на стол, улыбнулся ещё раз, каким-то своим мыслям, неожиданно обхватил Тамару рукой, придвинул к себе, и стал целовать, куда придется, в нос, губы, в ухо, в шею, ниже, и уже нетерпеливо дергал молнию на спине платья, тянул её вниз.

Тамара, в первый момент пытавшая увернуться и оттолкнуть Панина, вдруг обмякла в его руках и легла на диван, закрыв глаза, а когда он наклонился над ней, шепнула:

Унеси меня в спальню, там удобнее...

Утром Дима проснулся от запаха свежесваренного кофе.

Свет потоком лился в комнату, окно спальни выходило на восток.

Тамара вошла, улыбнулась, села на кровать. Глаза её блестели.

- А я, дурочка, считала, что ты только о своей математике думаешь, - сказала она.

- А когда я выгляжу так, как будто думаю только о математике, то я действительно думаю в тот момент только о ней.

- Значит она моя соперница? Не зря я в школе всегда не любила её. - А ещё соперницы есть?

- Нет, математика единственная... - Дима привлек её к себе: - Да и как у такой красивой женщины могут быть соперницы из плоти и крови?

Возвращаясь домой в воскресение вечером, Дима чувствовал, что эти два дня были большим праздником для него, впервые после Виолетты у него случилась близость с женщиной, не считая случайных однодневных подружек, которых ему подсовывал Валера и с которыми не всегда и получалось. Сейчас Панин был рад, что оказался на высоте, и куча принятых за эти годы транквилизаторов ему не помешала.

6

Сойдясь с Паниным, Тамара знала о нём не больше, чем до этого. Про свое прошлое он не говорил: не то, чтобы отказывался отвечать, но вспоминал неохотно, односложно, явно тяготясь расспросами. Получалось, что Тамара у него всё выпытывает, и чтобы не казаться любопытной и навязчивой, она вынуждена была сдерживаться, хотя Тамара была из тех женщин, имя им легион, которые должны знать про своих возлюбленных всё досконально, от и до. Они хотят полную прозрачность, иначе им не комфортно.

Сама она была прозрачна, как вода в источнике, текущем вдали от людских поселений, каждый камушек на дне её души можно было разглядеть, и для этого не нужно было браться за лупу. Судьба её, несмотря на ясность и прозрачность души, не притягивающей никаких испытаний и невзгод, складывалась не слишком счастливо: немолодой муж умер в одночасье от инфаркта, и она осталась вдовой с семилетним сыном.

Учительница младших классов, она была хороша собой, без памяти любила сына и тосковала в одиночестве три года, когда в её жизни появился Панин.

7

Тома всю свою жизнь прожила в городе Долгопрудном на виду у соседей, друзей, родственников, одноклассников, как это и бывает в небольшом городе.