Дети Шини (СИ)

- Я уже тебе говорил. Там слишком мало места, и стена эта постоянно осыпается, того и гляди опять завалит всё, что разобрал. Лучше дождемся, когда Герасимов проспится. Тогда мы с ним поменяемся.

- Можешь поменяться со мной.

- И ты готова ползать одна в узком зловещем черном тоннеле?

- Но здесь мне тоже плохо. Когда Герасимов кричит, аж сердце заходится, а когда молчит, и вовсе останавливается.

- Тогда думай о чем-нибудь приятном, например, о том, что с минуты на минуту сюда придет Якушин и спасет вас с Герасимовым. И увезет тебя домой на белой Газели, и вы будете жить долго и счастливо.

- Чудесная картина. А ты?

- А я останусь здесь. Жалкий и отчаявшийся, и вскрою себе вены грязным стеклом. Потому что там, в вашей прекрасной жизни для меня места не будет. И снова наступит привычная серость с новой, ещё большей болью. У тебя исполнение мечты, а у меня очередной ад.

И хотя говорил он это с шутливой интонацией, отголоски горечи уловить было несложно.

- Но тебе же уже семнадцать ты можешь уйти и жить, как тебе захочется. Ну, или, по крайней мере, как-то законно защитить себя.

- Глупенькая. Я же не про то.

И, быстро погладив меня по голове, он растворился в глубине коридора. А я осталась с малюсеньким догорающим кусочком свечи и спутанными страхом, голодом, вином и Амелиным мыслями.

Какая же я всё-таки была счастливая. У меня были и мама, и папа, которые до сих пор обожают друг друга, которые меня никогда не били, не заставляли учиться, не орали на меня и не унижали. Но я всегда думала, что являюсь чуть ли не самым обиженным ребенком на свете, оттого что им важнее друзья и работа, но выходит, что это сущие мелочи, пустяки, в сравнении с тем, как приходится жить другим.

Смогла ли бы я остаться человеком, окажись я в тех же условиях, что и Амелин? Да я бы наверняка уже кого-нибудь убила. А может, даже и себя.

Новый приступ жуткого холода заставил меня подобрать с кресла вываленные из рюкзака вещи Амелина и надеть всё подряд: и футболку, и рубашку, и свитер, отчего я стала круглой и мягкой как подушка. Зато ненадолго согрелась и, гипнотически глядя на медленно расползающуюся по дну аквариума лужицу "белой розы", нечаянно заснула прямо в кресле.

Мне приснилось, что я еду в электричке с двумя странными женщинами - близняшками. Только одна - вся в черном, а другая, в белом. Обе худые, с длинными прямыми светлыми волосами, угловатыми лицами, и ярко-напомаженными пухлыми губами. Обе изучающе смотрят на меня, пристально, не мигая. И это такой пронизывающий, колючий взгляд, от которого хочется немедленно избавиться, но я не могу, даже руки забрать у них не в состоянии.

Белая берет за правую руку, а черная за левую, и они начинают одновременно что-то говорить. Одни слова накладываются на другие, и получается невнятный многоголосый гул, прислушиваюсь - не могу разобрать. Фокусируюсь на красных напомаженных губах и читаю по ним.

"Я - жертва", - шепчет белая, "Я - палач", - отвечает черная.

"Я - прощение", - говорит черная, "Я - боль", - выдавливает белая.

"Я - надежда", - сообщает белая, "Я - отчаяние", - одновременно произносит черная.

"Я - правда", - сознается черная, "Я - ложь", - клянется белая.

"Я - борьба", - заявляет белая, "Я - покой",- отзывается черная.

"Я - смерть", - роняет черная, "Я - жизнь", - лепечет белая.

"Я - одиночество", - говорит черная, "Я - одиночество", - говорит белая.

И они медленно поворачивают головы и смотрят друг на друга.

"Я - это ты". "Ты - это я".

"Веди нас", - командует белая. "Будь нами", - просит черная.

И они начинают тянуть меня, каждая на себя, но я никуда не двигаюсь. Ещё немного и мне кажется, что у меня просто оторвутся руки. Так, что я даже просыпаюсь от этой ноющей боли. Кисти рук, свесившиеся с подлокотников, окоченели до мучительной ломоты.

Кругом оглушающая тишь и темнота. Свеча догорела и потухла. Герасимов больше не кричал и не храпел, а спал очень тихо, так что мне пришлось даже подергать его за ногу, чтобы убедиться, что всё в порядке, и после того, как он попытался меня лягнуть, оставила в покое.

Этот странный неприятный сон, всё ещё держал меня там, в этом вагоне. Слова, которые произносили эти женщины, пугали. Я всегда была уверена, что мозг ничего не делает просто так. И если уж он подсунул мне эти свои ассоциативные картинки, то явно неспроста.

- Костя! - закричала я громко. - Амелин!

Но подземельные коридоры упорно молчали. И я стала ждать. В кромешной темноте время ощущалось ещё более странно, чем когда-либо, точнее совсем никак не ощущалось, словно его и не было вовсе. Ни его, ни пространства, ни вообще жизни. Одна пустота. Чернота. Одиночество. Холод. Как если бы я уже умерла.

Однако ещё хуже была полнейшая гробовая тишина, и сколько я не напрягала слух, чтобы различить в мрачной бесконечной глубине коридоров хоть какой-нибудь звук: хоть шарканье ног, хоть стук, хоть покашливание, кругом царило лишь тягостное мертвенное безмолвие.

Но так не могло быть. Амелин не стал бы так надолго оставлять меня, он должен был вернуться, обещал же, что ненадолго.

Я встала, попыталась выковырять из аквариума остатки свечки, но она совсем расплавилась, а растекшийся по дну воск был уже совсем ледяной и твердый.

Пришлось двинуться в сторону Килиманджаро в кромешной темноте. Кое-как добрела до дивана и снова позвала. Собственный голос звучал оглушающе, неестественно и жутко.

Но Амелин по-прежнему не отзывался. Не мог же он шутить подобным образом. В этой ситуации. Теперь. Когда я так боюсь, когда совсем одна, когда мне кажется, что почти уже умерла. У него бы просто совести не хватило так поступить, ведь это уже совсем не смешно и невесело.

И я внезапно так разнервничалась, что во мне точно какая-то жизнь даже проснулась. Торопливо нащупывая бильярдные шарики-номера, я попыталась без света отыскать комнату номер семь, и на удивление, справилась довольно быстро, всего один раз забредя в тупик.

По ледяному порывистому дуновению нашла в стене дыру, возле неё была навалена груда круглых камней.

Я снова громко позвала, но голос отчего-то срывался и тонул в глубине тоннеля. И может, ещё находясь во власти сна, или просто начав уже терять рассудок, я совершила невозможное - полезла в тоннель.

Медленно, на четвереньках, со всех сторон задевая стены плечами. Мои кошмарные безликие тени совершенно точно ползли сзади и караулили впереди, жадно протягивали свои чудовищные длинные, извивающиеся руки, но отчего-то никак не могли достать. Точно вокруг был какой-то защитный шар или кокон. И мне просто нужно было двигаться и двигаться вперед.