Тэза с нашего двора

— Ты всё ещё хочешь вернуться в Москву?

— Да.

Мимо прошли три темнолицые девушки-солдатки, эмигрантки из Эфиопии. Дани проводил их взглядом.

— Красивые! Как из шоколада. И несут себя, как на подиуме.

— Наши девчонки умеют и воевать.

— Если б они воевали со мной, я бы по очереди сдавался каждой.

Янка ревниво толкнула его в бок.

— Я подозревала, что ты бабник!

— Нет, просто с мальчишками мне трудней, с девчонками — легче. В Москве было наоборот. — Он патетически воздел руки к небу. — Вот что наделала эмиграция!

— Неправда! — Янка приподнялась, схватила его руки и опустила их на место. — Мой папа говорит: эмиграция не меняет людей — она только ускоряет процессы. Здесь идёт проверка, как на войне: трус сбегает, а сильный остаётся и борется!

Сказала и испугалась: зная его характер, она понимала, что он сейчас может взорваться. Но Дани молчал. Янка ждала. Он продолжал молчать. Потом вдруг произнёс:

— Я уеду потом. Но сначала я пойду здесь в армию. В десантники. Мама ещё не знает, но я решил. Говорят, это трудно — хочу проверить себя. Ты права: у вас очень необычная страна.

Счастливая Янка обняла его, прижалась к его щеке и попросила:

— Скажи «у нас».

— Ещё не могу. Может, когда отслужу в армии, тогда сумею.

В Израиле, как и во всём мире, горючее с каждым годом всё больше дорожало. Когда цена стала больно бить по карману, Стёпа начал лихорадочно искать пути удешевления топлива и вспомнил, что ещё в Днепродержинске, в городской газете прочитал об одном голландском умельце, который вместо солярки заливал в бак вытопленный куриный жир. Стёпа стал думать об этом, и решил провести эксперимент: в мясном магазине, где разделывали кур, он забрал все отходы — жир со шкурками, который продавцы, по просьбе покупателей, срезали и выбрасывали. За день набралось килограммов двадцать этих отходов. Ему их с удовольствием отдали, избавившись от необходимости тащить всё это в мусорный ящик.

Дома Стёпа весь жир мелко нарезал, накидал в ведро и стал вытапливать на газовой плите. Когда варево закипело, он слил его в канистру, процедив через марлю, и затем влил его в бак, предварительно «высосав» оттуда остатки горючего. Проделав всё это, с лихорадочным ожиданием сел в кабину. Руки его тряслись, он чувствовал себя первооткрывателем новой эры, как изобретатель атомной энергии или, как минимум, парового двигателя. Минуты три посидел, успокоился и решительно повернул ключ зажигания — мотор взревел, и машина покатила по улице: спидометр показывал шестьдесят, двигатель работал ровно, без перебоев. Стёпа стал испытывать возможности своего детища, ездил на разных скоростях в разное время: днём, в самую жару, потом в предвечерние часы, затем ночью, и сделал вывод: при температуре воздуха свыше двадцати градусов, машина на курином топливе может выжимать до семидесяти километров в час, а ниже двадцати — только до сорока. Для езды по городу это было вполне нормально. У этого топлива было ещё и преимущество: никаких вредных выделений — из выхлопной трубы вместо копоти струился аромат куриного бульона. Это привлекало бездомных кошек, которые дружной оравой неслись за машиной, вдыхая вкусные выхлопы.

Когда Маня вернулась домой и увидела в ведре выжаренные остатки куриных шкурок, она дождалась прихода Марины, повела её на кухню, показала всё это и шепнула:

— Я же тебе говорила, что он скрытый еврей — он любит шкварки!

А Стёпа ликовал. Он решил перейти к масштабному производству — поехал на фабрику, где готовили куриные вырезки для стейков и полуфабрикаты для шашлыков. У фабрики была проблема: надо было регулярно вывозить на свалку сотни килограммов срезанного жира вместе со шкурками. Стёпа предложил забирать все эти отходы, освободив фабрику от расходов на их вывоз. Предложение было с восторгом принято. Обнаглевший Стёпа потребовал, чтоб ему за это выдавали каждый месяц по тридцать кур, в день по птице. Фабрика приняла и это условие. Так Стёпа обеспечил машину топливом, а семью — мясом.

— Вот это — настоящий бизнес, учись! — «подначивала» Маня Лёву. — Скоро у него этот бульон будут покупать все шофёры. Просись, чтобы он взял тебя в компаньоны.

Стёпа внял этому призыву и великодушно пригласил Лёву «в дело», и тот сразу же стал думать, как упростить производство, чтобы не делать предварительного кипячения, а сразу загружать бак исходным сырьём: тогда жир будет кипеть в баке, а шкварки — выпадать из выхлопной трубы.

В десантники Дани решил пойти не из суперпатриотизма, а, в основном, чтобы доказать своим одноклассникам, что он не трус. Да и самому хотелось убедиться в том, что он чего-то стоит. Когда сообщил Алисе о своём решении, она просто взвилась к потолку.

— А обо мне ты подумал, эгоист!?. Ты у меня — единственный сын! Если с тобой что-нибудь случится — моя жизнь закончится!.. Но. Слава Богу, без моего письменного согласия тебя в десантники не возьмут! А я такого согласия никогда не дам, понял!? Не дам!

Они поругались, и Дани ушёл, хлопнув дверью.

После его ухода, Алик вышел из соседней комнаты, где он слышал эту ссору, и попытался успокоить Алису, но она была невменяема.

— Я привезла его сюда не для того, чтобы сразу подставить под пули!

— Израиль — курортно-прифронтовое государство. Ты не можешь держать Дани только на пляже — он стал мужчиной и хочет проверить свои мускулы.

— Ты говоришь так, потому что он не твой родной сын!

Теперь уже Алик хлопнул дверью.

Это была их первая ссора. Ночевать он не пришёл — остался у Лёвы и Мани. Дани тоже не вернулся домой, а Алиса всю ночь проплакала.

Как-то в очередной Шабат, все сидели на веранде и пили кофе.

— Включите телевизор, — попросила Маня, — сегодня последняя серия моего любимого сериала.

— Маня, умоляю — меня тошнит от синьора Диего и донны Люсии! — взмолился Лёва.

— Лёва, запомни: Будённый умер и фильмов про кавалерию больше не будет! — парировала Маня.

Алик включил телевизор — показывали очередной рекламный блок.

— Я не могу больше слышать про памперсы! — простонал Лёва.

Алик поддержал его.

— Где-то я читал: «Идеалы нации можно распознать по рекламе». Судя по нынешней телерекламе, уровень наших идеалов не поднимается выше памперсов и прокладок.

Включился Жора:

— Я давно заметил: чем товар хуже, тем больше его рекламируют.

— Теперь понятно, почему в советское время на каждом доме висели лозунги: «Слава КПСС!».

Жора перебирал стопку книг, стоящую на подоконнике.

— Ты купил много новых, — обратился он к Алику, — когда ты успеваешь читать?

— Это подарили. В Израиле все пенсионеры пишут книги, издают их за свой счёт и дарят мне, в надежде, что я по ним буду снимать фильмы.

— О чём они пишут?

— В основном, мемуары, о себе любимом…

— Я тоже решил написать книгу, — сообщил Борис. — Возник забавный сюжет, со сдвигом.

— Расскажи.

— Вкратце: убили председателя какой-то партии, в стране взрыв сочувствия, рейтинг этой партии резко подскочил. Собрались активисты конкурирующей партии и решили: чтобы этому противостоять, надо убить и своего лидера. Постановили готовить покушение, но назавтра в трёх других партиях не стало лидеров — началась предвыборная компания.

— Ничего себе, забавный сюжет? Страшненький! — поёжился Иосиф.

— У нас и смешное, и страшное давно перемешалось. Израиль — это лодка, которую все раскачивают, потому что любыми путями рвутся к рулю. — Борис «завёлся», было видно, что эта тема его давно волнует. — Никто нам так не вредит, как мы сами — в нашей нации есть ген саморазрушения: отдаём свои земли, поливаем друг друга грязью, сажаем в тюрьмы, позоримся на весь мир…

— Борис, я не позволю тебе написать такую книгу! — предупредила Ривка.

— Хорошо, мама, не буду, — покорно согласился Борис и замолчал.

Но вступил Алик: