Тэза с нашего двора

— Крещёные евреи часто были самыми махровыми антисемитами. Но я никогда не думал, что христиане могут быть самыми одержимыми иудеями.

— Знаешь, сын, раньше Калахари, Гваделупа и Израиль для меня звучали одинаково. А теперь, когда я узнала эту страну, я полюбила её, и этот народ, и его историю. Я чувствую себя здесь, как дома.

— А почему же эта твоя любимая страна не принимает твоего сына?

— А ты её принял?.. Ты её признал со всеми её недостатками, парадоксами, даже пороками?.. Недавно я прочитала: «Израиль — это зеркало: какую рожу скорчишь, такую увидишь в ответ». Улыбнись Израилю — и он улыбнётся тебе.

— Как ему улыбаться, когда он бьет меня по щекам. Я не нужен этой стране, здесь другой уклад, другие нравы, другие ценности. И ты им не нужна! Просто ты увлекающийся человек, у тебя сейчас новое хобби: вместо мужчин — религия!.. Тебя ослепили эти чадящие огоньки!

В сердцах, он задул субботние свечи и выскочил за дверь.

Это было распространённое явление: русские, украинцы, белорусы, эмигрировавшие в Израиль со своими мужьями или жёнами, принимали эту страну восторженно, с благодарностью за всё полученное: пособие, льготы, подарки, медицинское обслуживание… Евреи же, в основном, были недовольны. Только прилетев, ещё в аэропорту возмущались: не додали, гады! И вообще: здесь жарко и, главное, говорят не по-русски. Однажды в Иерусалиме ко мне обратилась одна дама с таким бесхитростным вопросом: «Скажите, как пройти на Голгофу?». Когда я ей показал направление, она поблагодарила и возмущённо пожаловалась: «Представляете, до вас уже у четверых прохожих спрашивала — не знают русского!». И продолжая негодовать, она пошла на Голгофу.

Но больше всего наших людей огорчало то, что их не ценят, не окружают почётом!.. Ведь если послушать каждого, то он был самым главным у себя в городе: главным инженером, главным бухгалтером, главным режиссёром, главным дворником… Захлёбывались в своём прошлом величии, хвастались своими заслугами: «Знаете, кем я был у себя там?.. Главным сантехником Херсона! Вся канализация города шла через меня!»… Создавалось впечатление, что в СССР рядовых работников вовсе не было — все были руководящими.

Дани твёрдо решил, окончив школу, вернуться обратно. Алисе пока не говорил об этом, чтобы её не расстраивать. Однажды он захотел прощупать почву и направился к Российскому консульству. У входа стояла очередь людей разных возрастов и разных профессий, усталых и озлобленных. У всех была одна цель — получить разрешение на возвращение в Россию.

— Правильно делаешь, парень, — заговорил с Дани стоящий перед ним пожилой мужчина. — Ко второсортности мы привыкли там. А здесь — не желаю! Дети остаются, а мы с женой решили вернуться. Надоело, что нас все употребляют!..

— А ты, бабуся, тоже лыжи навострила? — спросил Дани у чистенькой, аккуратной старушки, занявшей за ним очередь.

Та в ответ радостно заулыбалась:

— Зять говорит: пойди, поблагодари своего Бога за то, что нам тут хорошо. Я пошла в церковь, помолилась, свечечку поставила. Потом в синагогу пошла, тоже огонёк засветила. А теперь вот к послу Российскому хочу достояться.

— Тоже свечу поставить? — спросил Дани. Но старушка не обратила внимания на его издёвку и продолжала:

— …Да нет — спасибо хочу сказать за то, что нас сюды выпустили. Дочь-то у меня не яврейка, рязанские мы, из мужиков, я на поле полжизни в небо задницей глядела, а дочь в городе училась — там и вышла за Наумчика. Он нас сюды и привёз, дай Бог ему здоровья и силушки!

— Чему ж ты, бабка, так радуешься?

Старушка удивлённо глянула на него, мол, как же ты этого не видишь, и стала объяснять:

— Глянь, какая тут благодать! Тепло мене здесь, даже купалась разок, у самому Средиземному море!.. Наши бабы, как узнали, с печек попадали!.. Люди улыбчатые, харчи хорошие, очередей нету, что хошь покупай — витрины полным-полнюсеньки!.. Стою я возле них и думаю: когда ж это всё выесть-то!..

— А живёте вы где?

— Квартиру мы покупили в городе Лоде, куды самолёты прилетают. Три комнаты, кухня с ванною, холодильник агромадный, как автобус… Зять у меня врач, а тут их сила несметная, стоят, как Панфиловцы, чужих не пускают. Так он даже экзамен не стал сдавать — на компьютере выучился, он у нас головастый, работает много, но деньгу имеет. А дочь в официантки пошла — ему подмога. И я, слава Богу, работу нашла!.. Вот-те крест! Старичка одного гляжу, недвижный он, так я его покормлю, помою, горшок подам… Тысячу шекелей получаю — это ж какие деньги, а?.. Сестрам в райцентре помогаю — зять разрешил. Однажды говорит: вы бы им позвонили. Мне денег жалко, но потом не выдержала: давай, говорю, соединяй, голоса родные послушаю. Набрал он мне номер, а там все родичи в сборе, Шабат был, по-ихнему, суббота. Ну, как положено, слёзы, радость, расспросы. А потом младший брат спрашивает, мол, как же ты, Даша, существуешь — ведь там вокруг тебя одни жиды?.. А я ему отвечаю:

— Это у вас они жиды, а у нас — они явреи!

Выслушав этот восторженный монолог, Дани помолчал немного, а потом спросил:

— Скажи мне, Божий одуванчик, почему тебе здесь так хорошо, а мне так плохо?

Старушка улыбнулась и объяснила:

— Ты, наверное, много наперёд заказал и теперь требуешь. А Господь даёт не по заказу, а по доброте своей. Ты не требуй, ты попроси. А когда даст, возрадуйся даже самой малости — тогда и на тебя благодать сойдёт.

Ничего не ответив, Дани повернулся и ушёл, а старушка его вслед перекрестила.

В киббуце Ефрема поселили в маленьком домике, в котором до него жил старый коммунист, выходец из Чернигова. Предыдущий жилец был одинок — Ефрему досталась вся его обстановка, кухонные принадлежности и полное собрание сочинений Сталина. В кладовке он обнаружил ещё и с десяток портретов улыбающегося усатого вождя. Киббуц граничил с арабскими поселениями, поэтому каждому взрослому жителю разрешено было носить для самозащиты пистолет. Отработав на кухне или в саду, Ефрем уходил в горы, цеплял к шесту принесенный портрет Сталина и стрелял в него, как в тире, целясь в глаза, в лоб, в рот… Он с остервенением расстреливал своё прошлое. Однажды старый Розин не вернулся. Его нашли лежащим на земле, бездыханным, с пистолетом в руке, перед портретом усатого вождя, который, весь продырявленный пулями, продолжал улыбаться — прошлое так просто не убьешь!

Иногда к Алисе и Алику заходил их сосед с нижнего этажа, Гриша, бывший житель Уфы, большой, шумный, предприимчивый. В прошлой жизни он работал культмассовиком в санаториях и домах отдыха. Устроиться в Израиле с такой профессией ему не светило. Поэтому он сразу дал объявление, что набирает группу для ускоренного изучения иврита. Много желающих откликнулись и оплатили занятия на месяц вперёд. Гриша иврита не знал, поэтому стал обучать свою группу башкирскому языку, выдавая его за иврит. Очень скоро обман раскрылся, был дикий скандал, но он уже успел связаться с Уфой и предложил организовать общество Израильско-Башкирской дружбы. Предложение было принято, нашлись спонсоры, перечислили доллары, Гриша сумел вернуть своим ученикам деньги, а самых способных уговорил вступить в это общество.

Гриша приехал в Израиль с предыдущей волной эмиграции, лет двадцать назад, поэтому уже твёрдо стоял на ногах, имел маклерскую контору, играл на бирже и с важным видом поучал вновь прибывших в страну:

— Притормозите свой темп! Чего вы рвётесь в культуру, в бизнес, в политику?.. Вам ещё рано, рано!.. У нас на это годы ушли!.. Мы воевали, мы болели малярией, мы долго и тяжело работали, а вы хотите всё сразу!.. Нет уж!.. Мы здесь съели свою тарелку дерьма, и вы должны её скушать!

Алика это возмущало:

— Наша эмиграция моложе вашей, поэтому сильней, мы испытали свои мускулы в перестройке — и мы пойдём своим путём! Мы тоже будем строить Израиль и защищать его от врагов, но мы не обязаны болеть малярией, хотя бы потому, что её уже просто нет… И почему обязательно нужно съесть тарелку производного из пищи?.. Мы ведь приехали в страну через парадный вход, а не через канализацию!..