Комментарии к "Петербургским повестям" Н.В.Гоголя (СИ)

"Никак деньги зазвенели", сказал квартальный, услышавший стук чего-то упавшего на пол...

В повествовании зазвучала тема денег и соблазна легкой жизни.

В нем были червонцы, все до одного новые, жаркие как огонь. Почти обезумев, сидел он за золотою кучею, всё еще спрашивая себя, не во сне ли всё это.

Продолжение темы денег, соблазна и неадекватности происходящего от тяжелых и больших золотых монет, внезапно и неправдоподобно вывалившихся из какого-то тайника в раме портрета.

И как взглянул он еще раз на золото, не то заговорили в нем 22 года и горячая юность. Теперь в его власти было всё то, на что он глядел доселе завистливыми глазами, чем любовался издали, глотая слюнки.

Соблазн проявляет себя в полную силу.

Художник был награжден всем: улыбкой, деньгами, комплиментом, искренним пожатьем руки, приглашеньем на обеды; словом, получил тысячу лестных наград. Портрет произвел по городу шум.

Сумев польстить заказчицам, даже не ставя себе такой цели, Чартков получает признание у широкой публики.

О художниках и об искусстве он изъяснялся теперь резко: ... что сам Рафаэль даже писал не всё хорошо и за многими произведениями его удержалась только по преданию слава; что Микель-Анжел хвастун, потому что хотел только похвастать знанием анатомии, что грациозности в нем нет никакой, и что настоящий блеск, силу кисти и колорит нужно искать только теперь, в нынешнем веке.

Вертикальная связка с написанным ранее - Чартков высказывает взгляды, диаметрально противоположные прежним: "но где покупатели этих пестрых, грязных, масляных малеваний? кому нужны эти фламандские мужики, эти красные и голубые пейзажи, которые показывают какое-то притязание на несколько уже высший шаг искусства, но в котором выразилось всё глубокое его унижение?"

Художник увидел, что оканчивать решительно было невозможно, что всё нужно было заменить ловкостью и быстрой бойкостью кисти.

Чартков становится халтурщиком. Внутренняя динамика повести "Портрет" прямо противоположна тому, что происходит в повести "Шинель". Невзрачный чиновник Акакий Акакиевич сумел превратить рутинное переписывание бумаг в искусство каллиграфии, а талантливый художник Чартков превращает искусство живописи в рутину. Оба героя гибнут от соблазна - Акакий Акакиевич от увлечения шинелью, а Чартков в гипнотическом видении - от профанации своего искусства.

Это был стройный человек, лет тридцати пяти, с длинными черными кудрями. Приятное лицо, исполненное какой-то светлой беззаботности, показывало душу, чуждую всех томящих светских потрясений; в наряде его не было никаких притязаний на моду: всё показывало в нем артиста.

Описание внешности рассказчика второй части приведено здесь по второй редакции, опубликованной в 1842 году. Интересно, что в первой редакции из сборника "Арабески", увидевшей свет в 1835 году, его внешность описывается совсем по-другому: "Внимание их прервало внезапное восклицание одного, уже несколько пожилых лет посетителя". Сопоставив дату выхода в свет второй редакции и год рождения автора - 1809 год, а также принимая во внимание его внешность, известную многим по портретам, можно достаточно уверенно предположить, что в качестве рассказчика пародийной второй части повести выступает сам Николай Васильевич.

В начале рассказа многие обращались невольно глазами к портрету, но потом все вперились в одного рассказчика, по мере того, как рассказ его становился занимательней.

Рассказ отвлекает внимание присутствующих.

Но, к величайшему изумлению, его уже не было на стене. Невнятный говор и шум пробежал по всей толпе, и вслед за тем послышались явственно слова: "украден". Кто-то успел уже стащить его, воспользовавшись вниманьем слушателей, увлеченных рассказом.

Портрет исчез.

И долго все присутствовавшие оставались в недоумении, не зная, действительно ли они видели эти необыкновенные глаза, или это была просто мечта, представшая только на миг глазам их, утружденным долгим рассматриванием старинных картин.

В последний раз появляется тема внушения.

Шинель

"Шинель" - интересный пример того, как сильно контекст произведения влияет на трактовку его основной идеи. Представление о ничтожности Акакия Акакиевича создано исключительно средствами контекста, который направляет восприятие читателя в ложное русло - косвенными и субъективными оценками в повествовании, насмешливой интонацией рассказчика, презрительным отношением к Башмачкину других персонажей, наконец, нелепыми ситуациями, в которые попадает главный герой. Вместе с тем, основная идея о Башмачкине как мастере каллиграфии, выраженная в нескольких ключевых предложениях приглушенно и скрыто, не привлекает внимания и ее восприятие на фоне яркого, но ложного контекста требует от читателя значительных усилий.

Полностью комментарий к "Шинели" можно прочитать здесь:

http://samlib.ru/a/alekseew_i_w/shinel2.shtml

Записки сумасшедшего

Повесть "Записки сумасшедшего", равно как и повесть "Портрет" (обе - 1835), является парной к повести "Шинель" (1842). Несмотря на очевидное внешнее сходство в биографии героев - Башмачкин и Поприщев чиновники невысокого ранга в департаментах, внутренняя динамика "Записок" обратна тому, что происходит в "Шинели". Башмачкин сумел достичь настоящего мастерства в своей профессии - каллиграфии, но погибает, увлекшись шинелью, в то время как ничтожный чиновник Аксентий Иванович Поприщев достигает мнимого величия, став королем Испании в своем больном воображении, и пребывает в этом состоянии при реальном бедственном положении. Повесть "Шинель" содержит многочисленные отсылки к тексту "Записок".

Он уже давно мне говорит: "Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера".

"Шинель": Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним; это не имело даже влияния на занятия его: среди всех этих докук он не делал ни одной ошибки в письме.

Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов.

"Шинель": Вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности. Мало сказать: он служил ревностно, - нет, он служил с любовью.

На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: "Эге! нет, голубчик, ты не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь на ее ножки".

"Шинель": Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, ...

Она не узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона.