Кабальеро де Раузан (ЛП)

VII

Прошло три месяца с тех пор, как сеньор де Раузан приехал в город ***. Этого времени было достаточно, чтобы влиться в городскую среду. Званные вечера, прогулки, отъезды из дома, приемы, собрания литераторов – все это делалось в знак внимания. Друзья с каждым днем становились с ним оживленнее, а недруги – более свирепыми. Первые хотели вознести его до небес, вторые – втоптать в грязь. Они выдумывали праздничные вечера, чтобы понравиться ему, и изобретали ловушки, чтобы поймать его. Он был либо героем, либо негодяем; рассуждающие о нем не выходили за эти пределы.

Замужняя сеньора, «чье имя мы предпочтем не напоминать», скорее светская, чем тщеславная, желавшая втереться в доверие к кабальеро, в один прекрасный день спросила его, как мадам де Сталь Наполеона, какая женщина более привлекательна. Кабальеро ответил: «та, которая наилучшим образом выполняет свои обязанности». За поучительный тон этот правильный ответ произвел много шума. Сеньора рассердилась не на шутку и поклялась вечно враждовать с сеньором де Раузан.

Однажды вышеназванная сеньора, занятая со своей подругой выбором тому прозвища, спросила:

- Какие у вас мысли о сеньоре де Раузан?

- Не знаю, что и сказать, одни заискивают перед ним, другие злословят, трудно сделать верный выбор.

- То же самое и я скажу, кроме одной мелочи.

- Какой?

- Касательно его прозвища. Вы знали, что его называют неотразимый?

- И как вам кажется, это пахнет военным кораблем? – обе подруги расхохотались.

Замужняя сеньора добавила:

- Я поручаю вам выяснить, сколько орудий есть на борту, и есть ли новые.

- Почему бы вам не выяснить самой?

- Потому что мне все равно.

Эту шутку сеньоры Пакито рассказал русскому послу, а затем ее подхватил Фривольный Свет, чтобы благоговейно сказать, что бестактно выставлять в смешном виде уважаемых персон. Тем не менее, шутку отметил весь свет, и никого не волновала бестактность, о которой упомянула газета. На том и порешили.

Вечером в понедельник, после ужина, который организовал русский посол, в кругу своих друзей он завел как бы между прочим разговор на бесконечную тему сеньора де Раузан. Отметим, что у посла в тот вечер собрались чуть ли не все враги кабальеро.

- Это странно, – сказала сеньора, пошутившая о военном корабле, – что этот человек завладел нашим обществом за такое короткое время и делает, что ему нравится. Пострадала репутация уже не одной почтенной дамы и не одной служанки, а все притворяются незнающими. Все говорят о возмутительных свиданиях, ухаживаниях князя, о том, чего нельзя увидеть за полночь, о свисающих с балконов шелковых лестниц, о чем только не говорят. А о наших мужьях и братьях, сеньор Рюрик, что вы скажете?

- Что еще, кроме достойных вещей? Но мне кажется, что вы, сеньора, заблуждаетесь в предмете спора: во всех светских обществах есть свои головокружительные моменты, и нужно подождать, когда все вернется к нормальному состоянию. Город получил очаровательного гостя, и себя целиком ему посвятил, вот и все.

- Но дело в том, что все уже выходит за рамки приличия, – сказал Мортимер, главный модник города до прибытия сеньора де Раузан, в изысканности одежды, породистых конях, в запахе духов, букетов, которые он посылал в знак своих ухаживаний, в партиях бильярда, – а мы чувствуем себя униженными, поскольку остаемся в тени. Вы, сеньор посол, уже не король города.

- Любой зенит переходит в закат, – смеясь, сказал русский.

- И это случится скоро, – заметил дон Родриго де Навас, персона, которая слыла самой почитаемой в городе, потому что была пунктуальной в встречах и делах, в участии на похоронах, в визитах соболезнования, поздравлениях в Новый год, в ответах на письма, осведомлении здоровья больных, в участии на праздниках в церкви и при свершении всех тех вещей, за которые никто не благодарит, когда они делаются, но за которые все взимают проценты, когда их перестают выполнять.

Мы читали в биографии маршала, служившего при Наполеоне (который был государственный министром и послом в Лондоне после падения своего господина), который, чтобы себя популяризировать, отвечал на все посланные ему письма.

- На что вы уповаете в таком случае? – спросил действующий офицер, вышколенный и статный, который считал плохим тоном не проявлять интерес к высшему свету, хотя сам не принадлежал ему. – Вы полагаете, в конце концов кабальеро станет скучно, и он уедет? Не думаю. Проще удержать войско от поражения, чем остановить марш женщин.

Этого офицера звали Эркулес, и его рост соответствовал имени. То же самое можем сказать о его рассудительности.

- Положимся на волю случая, что тоже естественно, – сказал дон Родриго.

- Посудите сами, – сказала замужняя сеньора, – то, что происходит – постыдно.

Рюрик вышел, чтобы распорядиться. Кортес сослался на срочное дело и попрощался. Пакито, который сначала закрывал один глаз, затем другой, и готов был вот-вот уже захрапеть… посчитаем, что все-таки захрапел.

- Ладно, – сказала замужняя сеньора, – похоже, мы уладили противоречия. Уладили и освободились… лучше остаться одному, чем с плохой компанией. Примем решение. И поверьте, я говорю так не из-за отсутствия своего мужа, который нам бы не помешал. Вы же знаете, он не даст себя в обиду в делах чести.

Эркулес, слушая это, посмотрел на Мортимера, а затем сказал:

- Решено и поскорее найдем повод для ссоры, отправим его до самого Монастыря Капуцинок и пошлем его к дьяволу парой ударов шпаги. Хотите, я займусь этим… Мне как раз нечего делать.

- Этот хитрый лис не сражается на дуэли, – сказал Мортимер.

- Увидим, сразится или нет, – хвастливо сказал Эркулес.

- Возможно, – сказал дон Родриго де Навас, – но лучше предотвратить кровопролитие. Предлагаю научную дуэль, которая покончит с неудачником.

- Вот это да! Научная дуэль! При чем тут наука?

- Ни при чем, в наших же интересах осадить этого инакомыслящего гордеца.

Здесь мы должны поставить скобки, чтобы сообщить читателю причину недовольства дона Родриго де Навас к кабальеро де Раузан. Несколько недель назад глава местной церкви заболел, и кабальеро, вместо того, чтобы нанести визит, всегда неуместный в доме болящего, время от времени приходил к дверям дома, чтобы справиться о здоровье больного и оставить свою карточку. Это очень сердило дона Родриго, который считал, что следует заходить в спальни, посещая больных, и делать их дом вместилищем своих близких друзей. Злоба дона Родриго достигла апогея, когда наступила смерть одного из высокопоставленных лиц, и кабальеро, одетый в траур, принес открытку с соболезнованиями в дом покойника, но не вошел туда, чтобы стоять молчаливо или говорить с родственниками о неуместных вещах. Все это было названо доном Родриго дерзкими и опасными новшествами.

- Я за светскую дуэль, – сказал Мортимер.

В этот момент Рюрик отчитывал своих слуг, а Пакито мирно храпел.

- Я за три дуэли, – сказала сеньора, – дуэль на шпагах, научная дуэль и светская дуэль. В одной из них ему крупно достанется.

- Или во всех, – сказал Эркулес, – тем лучше! Мне надоел этот человечишка.

Собеседники придвинулись друг к другу и заговорили шепотом. Через минуту вошел посол, который был человеком очень любезным, и собственноручно принес превосходный пунш.

Что касается Пакито, его надо было долго трясти, чтобы поднять на ноги. Ни он, ни Рюрик не знали о принятом решении. Неведение так же слепо, как и наивность.

VIII

Мы забыли сказать, что кабальеро написал Эве записку:

«Сеньорита де Сан Лус. Прошло восемнадцать месяцев с тех пор, как молодой человек женился на изящной брюнетке, теперь он посвятил себя заботам о ней и своем первом ребенке.

Ваш покорный слуга, Раузан».

Новость опечалила Эву, поскольку та лелеяла надежды в пользу подруги. Еще ее уязвил лаконизм, если не сказать холодность короткого письма.