Кабальеро де Раузан (ЛП)

- Великолепно! – воскликнул Мортимер. – Положитесь на меня.

Пока это происходило между ветреным модником и хитрым дипломатом, наша замужняя дама, ущипнув за руку Пакито, сказала:

- Берегитесь, если предадите! Вы не спали тем вечером в доме посла. Если знаете, что там произошло, учтите, вы по-настоящему рассердите меня.

- Случилось что-то в доме посла? – хитро спросил Пакито.

- Берегитесь и пусть вам повезет.

Когда начали подавать кофе, Эркулес стал гримасничать и болтать без умолку о чудесном даровании его пса Эктора. Он говорил, что это совершенное животное, ведь хоть он не говорит и не пишет, это делает его еще совершеннее, потому что он очень осторожный. Затем добавил, указывая на Кортеса:

- Ты так не думаешь, Кортес?

Все поняли намек Эркулеса и засмеялись. Тот решил поквитаться:

- Если бестактно много говорить, то мы с тобой одинаковы, капитан.

Почесав ухо, Эркулес произнес:

- Я не говорю ни много, ни мало, кроме как ни о чем.

- Молчать – это хорошо, говорить – плохо, а болтать – хуже некуда, – заметил Кортес.

Эркулес хотел было ответить, но Мортимер подал ему знак отступления.

- В разуме животных таятся удивительные вещи, – сказал дон Родриго де Навас. У меня есть обезьянка, которая чудесно играет в ломбер!

- В ломбер! – в один голос воскликнуло большинство.

- Да, сеньоры… Я знал другую обезьянку из Амьена, которая играла в шахматы с Карлом V и дала ему шах, потом мат, но ломбер кажется игрой весьма сложной, которая требует памяти, внимания, многочисленных подсчетов, точных комбинаций. В подсчетах моя обезьянка непобедима.

- Это потому что у животных есть душа, и у некоторых она почище и подобрее, чем у людей, – заметил Эркулес.

- Вот и я говорю об этом и поддерживаю, – напыщенно сказал дон Родриго

- Какая глупость! – воскликнула старуха, – животное – это живой организм и инстинкты, у них нет памяти, понимания и воли, этих трех составляющих души.

- Организм не думает, а чтобы играть в ломбер нужно думать, – сказал дон Родриго. – К тому же, кто не знает историю о трех псах?

- Я, – сказал Эркулес, – будьте добры, расскажите ее.

- У трех шотландских рыцарей было три собаки, соответственно породы ньюфаундленд, овчарка и бульдог. Собаки были дружны и представляли собой местную собачью аристократию, боровшуюся с плебейскими псами. На ньюфаундленда, который ежедневно ходил за хлебом для хозяина, однажды напала стая соседских шавок, и он получил тычки, укусы и оскорбления, поскольку тот не пожелал выпустить из пасти буханку, что и ослабило его защиту. После того, как он донес хлеб, он пошел за овчаркой, и вместе они пошли за бульдогом, и затем троица устроила ужасное побоище плебейским шавкам, которые разбежались. Довольные победой, они восстановили гордость ньюфаундленда. Нельзя отрицать, что месть была продумана заранее, рассчитана до мелочей, между собаками-союзниками разработан план действий. Как возразить такому? – торжественно спросил дон Родриго, завершая рассказ.

- Плутарх, – сказал доктор Ремусат, – излагал очень примечательные вещи о псе, который разыграл представление, будто его отравили, и он умирает, затем воскресает, чему был свидетелем сам император Веспасиан. Можно собрать так называемые сказки о собаках в книгу, многие из которых будут правдой, а те, что лживы, по крайней мере хорошо придуманы. Исключения выбиваются из правил. Сильный собачий инстинкт и прирученность выполняют такие вещи, на которые другие животные не способны.

- Сеньор де Раузан, – обратился Мортимер к кабальеро, который с интересом слушал разговор, не вступая в него, – будьте добры, изложите свое мнение. Вы верите, что телесное главенствует над духовным?

- Нет, сеньор, именно поэтому я не приверженец френологии. Я верю в связь души и живого организма, а не в зависимость одного от другого.

Категоричное отрицание удивило Рюрика и дона Родриго. Услышав голос кабальеро, почти все в зале жадно повернулись к нему.

- С детских лет я корпел над науками, в которых есть нечто восхитительное, почти магнетическое. Краниоскопия, электричество, и так далее, какое-то время я увлекался лжеучениями Галля, Шпурцгейма, Лаватера, Кампера, Комба и других. На сегодняшний день на этот счет у меня определенные мысли, которые я осмеливаюсь расценивать как сложившиеся.

По углу лица и правильности черт Кампер доказал, что наиболее красивые и хорошо сложенные личности не всегда умны; наоборот. Лаватер, как все знают, распространил свою теорию на все тело и говорил о голове, жестах, манерах, тембре голоса, глазах, рте, носе, мышцах, волосах, ногтях, и так далее. Однако понимал, что не может доказать ее на мозге, главном органе. Мозг сложнее, чем ступня или ухо, вторичные органы.

Слушатели согласились. Кабальеро продолжал:

- Тидеман сравнил мозг негра и европейца и обнаружил некоторые сходства. Также обнаружил, что мозг европейца похож на мозг самых варварских рас планеты. Именно это стало причиной сомнений. Согласно его теории о мозге, осел умнее коня или слона, кролик умнее обезьяны; а самое нелепое, что осел и конь умнее человека!

Пакито почувствовал, куда клонится равновесие и сказал:

- Если это так, значит наш друг Навас может обучить кролика игре в ломбер гораздо легче, чем обезьянку.

Послышались смешки. Кабальеро продолжил в том же духе:

- Я имею в виду все опытные наблюдения. Галль предполагал, что свойства души находятся на поверхности мозга, или доходят до ее поверхности; но Флуранс доказал повторными опытами, если мозг лишить значительных частей, то можно исказить упомянутые свойства. Берад и Кабанис потом это подтвердили.

Галль нашел точное сходство между выпуклостями мозга и костьми черепа, по которым френологи стали изучать ум, характер и увлечения индивидуумов. Но Мажанди открыл, что череп не полон мозговой массы, между мозговой массой и черепом есть мембрана, а между ней и мозгом – жидкость (ликвор), таким образом, сходства не было. Есть также многочисленные извилины мозга, не соприкасающиеся с черепом, которые по этой причине нельзя изучить на живых людях. Система, которая наделала столько шума, рухнула.

Посетители слушали с большим интересом. Сеньор де Раузан продолжал:

- Я посетил френологическую коллекцию Лондона, состоящую примерно из 500 черепов, коллекцию Шпурцгейм из 900, коллекцию Холмс из 400, коллекцию Чилдс из Банги из 300. Меня потрясла коллекция Джеймса Де Вилль из 2200 и 500 черепов, где я увидел гипсовые слепки многочисленных черепов поэтов, художников, музыкантов, комиков, ораторов, математиков, солдат, механиков, дипломатов, ученых, преступников, и так далее. Посетил только что созданную коллекцию в «Фоулер-Веллс и Компания» в Нью-Йорке, но не нашел ничего, чтобы оправдать систему, основанную на материализме и неизбежности, которая создавала бы людей по нашему желанию, лишь подправив их череп.

Много шума наделало появление френологии. Это лжеучение со временем потерпело крах, а сегодня совершенно смехотворно. Последние опыты пошли прахом.

- Вы можете рассказать нам о них, сеньор? – придрался Эркулес явно не из любопытства.

- С большим удовольствием, сеньор капитан. Мистер Стоун, президент Медицинского Общества Эдинбурга, исследуя черепа Уильяма Бёрка, Уильяма Хэра и других известных душегубов, сделал выводы, противоречащие принципам френологии.

- Вы говорите о душегубах Эдинбурга? – притворяясь удивленным спросил русский посол, глядя кабальеро прямо в глаза.

- Да, сеньор, я говорю о них, – спокойно ответил кабальеро, – мистер Стоун взял пятьдесят черепов из коллекции сэра Уильяма Гамильтона и сравнил их с пятьюдесятью черепами доктора Шпурцгейма музея Эдинбурга. Оказалось, в черепах пятнадцати самых жестоких убийц выпуклость разрушения была очень малой; в двенадцати черепах выпуклость благожелательности была очень большой. Во всей сотне черепов нашли выпуклость сознательности.