Печать дьявола (СИ)

По окончании этих переговоров к Урбану подвели одержимую сестру Екатерину, девицу простого звания, совсем необразованную. Избрали её именно потому, что она несомненно не знала не только латинского языка, но и по-французски читать не умела.

Вот тут-то и произошло самое необъяснимое. Понимая, что на него устремлены сотни глаз и его слышат сотни ушей, Грандье начал читать заклинание, но на первых же словах сплутовал. Текст требника: "Praecipio et impero", то есть "повелеваю и приказываю" он произнес, как "Cogor vos praecipere et impere...", то есть "я вынужден повелеть и приказать вам..."

Епископ, разумеется, немедленно его остановил, сказав, что Церковь не должна говорить в таком тоне с демонами. Грандье, впрочем, и без того не мог говорить дальше, потому что все одержимые подняли ужасающий крик самого возмутительного содержания. Одна из них, сестра Клара, бросилась на Грандье с бранью. Он попросил позволения говорить с ней по-гречески, считалось, что одержимые говорят на всех языках. Ему это разрешили, но демон устами игуменьи крикнул ему, что по договору, заключенному с ним, он не имел права задавать вопросы по-гречески. Но сестра Клара перебила настоятельницу и крикнула Урбану по-гречески, что он может говорить на каком угодно языке и ему ответят. Урбана этот окрик смутил чрезвычайно и он замолчал.

Урбан совершил ошибку. Предававший друзей, сам он поверил дьявольским обещаниям.

Суд рассмотрел дело Грандье и признал его изобличённым в колдовстве, сношениях с дьяволом и в ереси. Дело рассматривалось сорок дней, и, по словам одного из историографов, судьи убедились, что дьяволы "не сказали против него ничего, кроме правды". Урбан Грандье был приговорён к сожжению на костре. На месте казни духовник-капуцин протянул ему крест, Грандье отвернулся от него. Его уговаривали исповедаться, он сказал, что недавно исповедовался. Палач, накинув ему на шею верёвку, хотел его задушить, прежде чем его опалит огнём костра, но верёвка перегорела, и Урбан упал в огонь. Как раз в эту минуту заклинатель читал экзорцизмы над одной из одержимых, сестрой Кларой. Демон, сидевший в ней, когда Урбан упал в огонь, вскричал: "Мой бедный владыка Грандье горит!"

Вот это и есть подлинные забавы демонов. Одурачить и уничтожить -- что ещё может хотеть дьявол? А глупцам мерещится, что дьявол должен был спасать Грандье. С какой стати?

-- Если так, Нергал и Мормо здорово рискуют. -- Риммон потянулся к бутылке шамбертена. -- Хотя, если откровенно, я вообще не понимаю, что им обоим надо от дьявола. Оба богаты, здоровы, молоды, вы же сами говорили, Хамал, далеко не глупы. Чего им не хватает?

В разговор снова вмешался Эммануэль.

-- Ум здесь не причём. Они просто, как и Грандье, развращены сверх меры. И всё.

-- Да. Там у них одни размалёванные содомиты да сбесившиеся нимфоманки. -- Сирраха передёрнуло.

-- А вы кого хотели там встретить, Риммон? Доменика Гусмана? Людовика Святого? Игнатия Лойолу? -- изумился Хамал.

-- Не задумывался я над этим, Гиллель, -- кокетливо сообщил Риммон. -- Дела мне никакого нет до вашего дьявола. Гори он синим огнём! У меня, вон -- свадьба на носу. Кому вообще нужно это смердящее страшилище?

До Гиллеля не сразу дошло сказанное.

-- Вы его видели? -- Хамал в изумлении распахнул огромные глаза.

-- Ну, да, -- спокойно кивнул Риммон. -- Мормо же вызывал его. Я удивился, когда вы как-то сказали, что нам-де с вами кажется, что его не существует. Насчёт вас -- не знаю, а мне -- ничего не кажется. Видел я его. Он худ как скелет, а голова словно обтянута змеиной кожей. Глаза страшные, а главное -- эта серная вонь... -- он брезгливо сморщил горбатый нос. -- Teufelsdreck, как вы выражаетесь. Словно сто яиц протухли.

-- Сто яиц, говорите... -- пробормотал Невер, перелистывая книгу, которая была озаглавлена "Учёное неверие и невежественное легковерие", -- как интересно, господа! Здесь немецкий богослов Годельман из Вюртенберга рассказывает любопытный случай, произошедший в тамошней Академии в тысяча шестьсот семьдесят восьмом году. К одному из выдающихся профессоров пришёл однажды странный субъект и задал ему несколько трудных богословских вопросов. Поднаторевший в диспутах учёный муж немедленно дал ответы, но посетитель предложил вопросы ещё более трудные. Богослов протянул ему книгу, и сказал, что ответы содержатся в ней, и тут заметил, что гость вместо руки взял книгу лапой с когтями. По этому признаку сметливый учёный безошибочно опознал дьявола и показал ему в книге Бытия слова: "Семя жены сотрёт голову змия". Раздражённый дьявол исчез, но при этом разбил чернильницу, залил диссертацию профессора и, заметьте, испортил воздух, оставив после себя гнусный смрад, который не выветривался целую неделю!

Глава 30. Подлость

Я это запишу, что можно улыбаться, улыбаться и быть мерзавцем...

-- У. Шекспир, "Гамлет", акт 1, сцена 4

Гиллель нашёл книгу "Traditions of Edinburgh" Роберта Чамберса случайно, когда рылся в картуляриях. Ненароком открыл и, как зачарованный, читал и перечитывал старый английский текст...

"...Долгое время после казни в 1670 году майора Томаса Вейра помнили как одного из самых известных шотландских колдунов. Общественный интерес усиливался предшествовавшей известностью Вейра как выдающегося парламентария, одно время командовавшего Эдинбургской гвардией, и страстного евангелистского лидера. Неожиданно в возрасте 70 лет он добровольно признался, хотя сперва ему никто не поверил, во множестве отвратительных преступлений: прелюбодеянии, кровосмешении, содомии и в колдовстве, худшем изо всех преступлений. Он вовлёк в это дело и свою 60-летнюю сестру, Дженет Вейр.

Единственное заключение, какое современный человек может сделать по поводу Вейра, писал автор, что старик был не в своём уме, это подтверждается некоторыми обстоятельствами. Самое первое, что говорит в пользу такого суждения, это несомненное помешательство его сестры. Но это соображение мало что объясняет, ведь при освидетельствовании его самого признаков безумия обнаружено не было. Возможно, разгадка его душевного состояния кроется в его заявлении, "что, если бы он не ощутил этого ужаса, терзавшего его изнутри, он едва бы поверил в существование Господа".

Его жизнь можно пересказать в двух словах. Он родился в добропорядочной семье в Ленарке, примерно в 1600 году. В 1641, будучи лейтенантом шотландской пуританской армии во время Гражданской войны, был ярым противником роялистов. В 50-годах в звании майора, командовал войсками, защищавшими Эдинбург, был инспектором государственной почты, чем и зарабатывал себе на жизнь. Аккуратно посещал церковные собрания протестантов-евангелистов, никогда не претендуя на функции священника или проповедника. Современник пишет: "Он пользовался таким уважением в строгой секте пресвитерианцев, что, если четверо встречались вместе, можно было быть уверенным в том, что майор Вейр был одним из них. На частных собраниях он молился, вызывая всеобщее восхищение, что заставляло многих из прихожан весьма ценить его общество".

Уже в старости, в 1670 году, Вейр решил обнародовать свою тайную жизнь, которую он так лицемерно и успешно скрывал все эти годы. Сначала никто не верил ему, но, поскольку он настаивал, профос послал врачей, чтобы они обследовали его. Однако все врачи сочли его нормальным и заявили, что его "дурное расположение духа возникло вследствие уязвления его совести". Теперь профос был вынужден арестовать его на основании его же собственных показаний. Майора доставили в суд 9 апреля 1670 году и обвинили по четырём пунктам: 1. Преднамеренное изнасилование собственной сестры Джейн, когда той было десять лет, и длительное кровосмесительное сожительство с ней, до её пятидесяти, когда он уже "не хотел её из-за возраста". 2. Кровосмесительная связь с падчерицей, Маргарет Бурдон, дочерью его умершей жены. 3.Сожительство с Бесси Уимс, "служанкой, которую он держал в своём доме двадцать лет, и всё это время возлежал с ней так бесцеремонно, будто она была его женой". И, наконец, скотоложство с кобылами и коровами "и особенно осквернение себя связью с кобылой, на которой он ездил по Западному округу около Новых Мельниц...".