Кубанский шлях (СИ)

- Ну, не робей, воробей! Сделаю это дело и буду спать да гулять, - успокаивая себя, шептал он.

Замеченное место Фрол нашёл быстро; закапывая чугунок и маскируя схорон, он боязливо посматривал на курган с каменной бабой, к которому и днём-то подойти было страшно. Назад домой почти бежал. Верный, сытый и довольный, лежал у порога. "У семи нянек дитя без глазу. Это ведь он у Степана был", - подумалось Фролу.

16. Во Славу Божью

Во всём чувствовался конец лета. Иссушающая жара, знойные ветры отслужили срок, и природа, будто буйно отпраздновав это событие, теперь отдыхала, разнежившись под тёплыми лучами солнца и ласковым дуновением ветерка. Свободные от службы и набегов станичники рыбачили, работали в садах и огородах, собирали дикие ягоды и груши, запасаясь на зиму, готовили хлева и конюшни к зиме.

Управившись с домашними и полевыми делами, каждый стремился хоть несколько часов потрудиться во славу Божью - церковь-то возводили всем миром. Многие казаки овладели навыками плотников, каменотёсов, каменщиков. Мастер Максим Терпугов не мог нарадоваться на то, как быстро растёт храм. Уже к Покрову Пресвятой Богородицы он был подведён под крышу. Устремлённое в высь, к Богу, высотой сооружение, от земли до вершины креста, составляло сорок аршин. Рядом с церковью возвышалась колокольня, по размерам рассчитанная на купленный колокол.

- Так что Рожество у вас, казаки, будет настоящее, со службой в храме, как у всех православных, - обещал мастер.

Агафон, не смотря на свои внушительные размеры, только что не летал от радости. Он успевал распоряжаться, приставлять рабочих по их умениям к делам, выдавать инструменты и материалы, пояснять церковные тонкости:

- Купол, казаки, означает небо. А на небе живёт сам Господь - Святая Троица. На вершине купола всегда закреплён крест, во славу главы Церкви - Иисуса Христа. Крест - символ нашего спасения и любви Божьей к человеку. Крест также и якорь. Как у каждого корабля для того, чтобы волны его не сбили и не унесли в открытое море, выбрасывается якорь, который держит этот корабль, также и крест является якорем для храма, а сам храм - духовный корабль, который плывёт по бурному житейскому морю.

Крупную фигуру дьякона можно было видеть и на строительных лесах, и у каменотёсов, и в плотницкой. Агафон нужен был всем, и это ему очень нравилось.

А станичники закончили строить и хату для будущего настоятеля храма, прибытия которого ожидали в скором времени, и очень переживали - понравиться ли?

Тем временем по раскисшему шляху вдоль Кубани под охраной казаков тянулся обоз с оружием, товарами для магазеи, переселенцами. Колёса вязли в грязи, холодный моросящий дождь и северный ветер проникали через одежду и холодили усталые тела двух пассажиров крытой коляски - четы Пригорских.

Конечно, маменька и папенька говорили, чтобы Кирилл взял из дому карету вместе с кучером Никиткой. Но тогда они сами не смогут больше выезжать, да и неопределённость будущего положения не позволяла молодому священнику поступить опрометчиво - взять на себя ответственность за крепостных. Всё очень неопределённо. Кто знает, что его с женой ждёт на Кубани, где будут жить-служить, найдётся ли уголок для прислуги. И так едут до места уже два месяца. А Сонечка тяжёлая уже и не так легко, как думалось, переносит эту длинную дорогу. Задержки в движении начались сразу после Азова. Причин было много: редкие почтовые станции, отсутствие достаточного количества пассажиров, чтобы собрать обоз, или ожидание попутного каравана.... К каждой тройке не приставишь казаков охраны.... Сменялись постоялые дворы, трактиры, а то просто мужицкие лачуги....

Две недели просидели и в самом Азове. Соню растрясло в экипаже: начались боли в пояснице и животе. Пришлось продлить подорожную , поселиться в гостинице, пригласить доктора.... Затем остановка в Копыле. Долгая беседа с секунд-майором Логуновым об особенностях церковной службы на Кубани. Кстати майор показал старую за 1774 год экспликацию на кубанскую степь для общего ознакомления. Кирилл не утерпел и переписал для себя. В ней очень интересные и полезные сведения. Пригорский открыл свою душевную книжицу.

Селение, в которое он едет служить, расположено на реке Кубани. И вот, пожалуйста, в экспликации: "... река Кубань ... весьма быстро течёт и ежедневно летом в середине дня от снеговых гор прибывает, а в ночное время при ходе убывает на пол-аршина и более, только при быстроте своей остаётся. А оная так велика, что на плотах по оной переправляться никак неможно, кроме больших и малых лодок, и то с трудностью. Широты оная до 150 сажен. ... Вода в оной пресная и лучшая со всех рек. Глубиной в одну с половиной и две сажени. По оной много разного большого леса, имеется виноград, и протчих плодоносящих деревьев весьма довольно". И так обо всём.

Долгая дорога - долгие мысли. О чём только не думал, о чём не мечтал он за это тягучее время. Но теперь, кажется, всё. Ямщик сказал, что завтра будут на месте, в пограничной станице Закурганной, куда епархия и рукоположила Кирилла иереем в новый, ещё не освящённый храм. Ему предстоит самому провести важный чин - освятить его во имя Иоанна Крестителя.

Кроме личных вещей, богослужебных и светских книг, Кирилл вёз иконы, подаренные новой церкви, его церкви, схимонахом Митрофаном, духовником, благословившим его на это служение, и секунд-майором Логуновым, а также некоторые предметы, необходимые для совершения таинств.

Дождь перешёл в порошу, начало подмораживать. Кирилл набросил на ноги Софьи одеяло и заметил, что она спит. Он тоже закрыл глаза. Вспомнил, как уезжали из дому. Родители вообще были против этого назначения. Они мнили Кирилла настоятелем в одном из местных храмов, коих в Липецкой губернии бессчётное количество, или в будущем священником даже там, наверху.... Когда поняли, что сын не изменит решения, предложили захватить дворовых: кухарку, горничную для Софьи, камердинера самому Кириллу. А как маменька плакала, причитая, что это навсегда, что никогда не увидит милое дитятко, не приголубит внуков. Жалко было глядеть на неё. Кирилл вытер набежавшую слезу. "Ничего не навсегда, - шептал он, - придёт время, устроимся и съездим в гости, непременно съездим".

Ему было немного страшно начинать священническое поприще так далеко от дома, в чужом краю, где нет ни одного знакомого лица, разве что милый друг Софьюшка. Но раз решил совершить сие, надо быть готовым к трудностям. Всю дорогу до места назначения он беспрестанно думал о будущем служении.

Пороша сменилась хлопьями снега, мороз крепчал. На дороге показалась вышка со сторожевым казаком. К вышке был прилажен длинный шпиль с поперечной перекладиной, на которой болтались два шара, сплетённых из ивовых прутьев. Рядом пикет - довольно вместительный шалаш с двойными стенами; кажется остановка. Да, привал. Несколько казаков, в папахах и башлыках вышли навстречу обозу.

- Сонюшка, Сонюшка, просыпайся!

- Что, приехали?

- Нет, ночёвка, на месте будем только завтра.

В тесноте, в холоде перемогли ночь, и с утра, когда чуть развиднелось, снова в путь. Ехать было трудно.

- По такому бы снегу да в санях бы сейчас: мягко, гладко, - промолвила Софья, кутаясь в одеяло, которое всё долгое время пути не покидало крытую коляску, забитую книгами и личными вещами.

Снова показалась вышка, а через пару вёрст и казачье селение, где над снежными шапками низеньких крыш горделиво возвышались колокольня и новенький красавец-храм. Молодые с волнением взирали на свой первый приход: небольшое поселение в несколько улиц, стекавшихся к площади, и огороженное тыном. Мазаные домишки, покрытые камышом, смущённо выглядывали из-под снежных мохнатых папах дутыми окошками бычьих пузырей. Ближе к центру располагались более основательные строения, некоторые под черепицей. Дворы просторные, при хатах - сады, занесённые снегом. Особо-то и рассматривать нечего - зима!

Ночью действительно выпал настоящий зимний снег, и детвора высыпала на улицу. Они первыми увидели обоз и с радостными криками кинулись к нему. Постепенно стали выходить из дворов взрослые. И вскоре весть о приезде священника разнеслась по станице. Когда кони остановились на майдане, напротив станичного правления, всё наличное население было уже здесь. Станичники не обращали внимания на купца с товаром, на семью другого новопоселенца, тоже прибывшего с обозом. Все взоры были прикованы к коляске, из которой бодро выпрыгнул высокий стройный священник с подобранными волосами. Он помог сойти на землю хрупкой миловидной матушке в зимнем салопе и меховой шапочке.