Замыкание (СИ)

В полуподвале случался потоп, они бросали насиженное место, и пока не выветривался запах плесени, перебирались к Дусе. Семен с Николаем ложились на пол, а Софья с Дусей - на диван. Машу помещали в коляске рядом с диваном. Семен был недоволен, он любил ночью встать и на кухне покурить. Встать он не мог из-за коляски, а курить ему Дуся при ребенке не разрешала.

У родителей Софья жить так и не смогла: все напоминало сестру, ночами ей не хватало воздуха, и она боялась приступов астмы.

Маше исполнилось полгода, и Николай стал уходить к матери, чтобы выспаться. Он перешел работать дворником при ЖЭКе, как писатель Андрей Платонов. Слесаря из него не получилось, дворник тоже не очень, но терпимо. Он должен был через год окончить университет, но перешел на заочное отделение, и добавился еще год. Кто-то подсказал, что после рождения Маши выселить с младенцем из служебного жилья не имели права, Николай перешел ночным сторожем в детский сад: ночь через две. Но после пожара,- подогретый алкоголем сменщик уснул с зажженной сигаретой,- уволили всех сторожей. Николай перебрался сторожем на лыжную базу в Парке культуры, в межсезонье работал сутки через трое. Чистый воздух, природа, собаки - помощники, почти в центре города. Но и на лыжной базе недолго продержался, тоже из-за пожара. Случилось короткое замыкание, лай собак не разбудил пьяного сторожа, и он погиб в огне. Сгорело все, охранять было уже нечего.

Как муж зарабатывал деньги, и зарабатывал ли, а не брал у Дуси, она не спрашивала, чтобы не нарываться на скандал.

Семья, худо-бедно, существовала, но после той истории, когда беременная сыном Софья примчалась к Дусе искать у нее Николая и увидела красные сапоги в прихожей, отношения разладились.

Дуся попыталась их примирить и Софью пригласила к себе, Семен лежал в больнице, а Николай остался дома с Машей. Зачем пришла? Ведь знала Дусин характер и пришла.

Дуся накрыла стол в комнате, даже купила бутылку красного вина. Софья опьянела и стала рассказывать о своих страхах, о том, что после рождения Маши почти не спала, часто вставала ночью и у детской кроватки прислушивалась к дыханию дочки. Родители советовали отдать Машу в ясли, но она помыслить не могла, что оторвет малышку от себя.

Мать пыталась уговорить ее: "Дни и ночи трясешься над ней, почти не спишь. Ладно, пока она маленькая, но ведь вырастет, не захочет, чтобы ты всегда была рядом. Ведь ты не хочешь жить с нами. Дай ей хоть немного свободы, не контролируй каждый шаг. Будь разумной матерью".

Но только когда Маша была рядом, Софья успокаивалась. Однажды в каком-то журнале прочитала о тектонических разломах, о пустотах и подумала, что на Урале из-за подземных шахт возможно землетрясение.

"Какое землетрясение? Ты что? На Урале его не может быть, горы старые, разрушаются потихоньку под влиянием атмосферы, но подземных толчков уже не может быть, все пустоты заполнены", - объяснял отец. Но ведь роют шахты, качают нефть. Все время что-то копают. Никто не знает, чем это кончится, - пугала себя Софья.

Что в ней не так? За что ее считать ненормальной? Ведь смерть еще не отменили, тогда почему о ней ненормально думать?

Может, повлияла смерть сестры, слишком рано она ушла. И это было ужасно, мысль, что еще не родившее дитя уже смертное, что ее дети в любой момент могут умереть от болезни, от несчастного случая, сводила с ума. Не дай бог пережить свое дитя, как Мария, пережившая смерть Христа.

Если считать, как считала она, что бог есть порождение человеческого сознания, то легенда о Марии и сыне Христе основана на страхах и страданиях всех матерей мира. Но Христос был бессмертным, а что делать ей, матери смертных детей.

Дуся убрала со стола и поставила ей раскладушку, а она все говорила и говорила, и не могла успокоиться.

- Чего ты хочешь, я не пойму, - грубо перебила ее Дуся. - Все рожают и не думают, кого, смертных или бессмертных, пусть об этом бог думает.

- Да, конечно, я понимаю и постараюсь, чтобы мои дети жили долго.

Дуся оставила ее на раскладушке, выключила свет и ушла в комнату, было тихо, но спать не хотелось. Возбуждение от алкоголя долго не проходило, наконец, привиделась сестра, красивая, задумчивая, и губы, капризные, как у молодого отца в военной форме на фотографии. "Соня, запомни, чтобы не впасть в маразм, нужно что-то делать, делать", - губы стали сжиматься, пока не сжались в кривую линию.

Софья проснулась, было темно, за стеной, где спала Дуся, тихо, а она лежала на раскладушке и вспоминала, что Николай в поезде куда-то исчезал, неожиданно появлялся, как будто кто-то знакомый едет с ними, возможно, в другом вагоне.

В Судаке они сняли комнату в частном домишке, по утрам уходили на пляж и над ними возвышалась Генуэзская крепость, возвращались вечером, чтобы переодеться, и сидели до полуночи в баре у моря.

Накануне того рокового дня они, как обычно, были втроем на пляже, ветра не было, и ничто не предвещало шторма. Николай все оглядывался, кого-то искал глазами, - был неспокоен, вдруг полез в гору, но до крепости не добрался, вернулся назад. Нина не обращала внимания, ведь все уже решено: после возвращения домой они разведутся. Но Софья не хотела, чтобы он исчезал, и не хотела, чтобы он смотрел на других женщин. Не Нина, она ревновала его.

Дуся рассказывала:

- Василь был бабником, таким уродился, где бы мы ни были вдвоем, он смотрел на какую-нибудь бабу. Если баб не было, утыкался в телевизор. Он забывал, какая я была. Прикинь, не помнил свою жену. Смотрит на меня и не узнает.

На раскладушке лежать было неудобно, болела спина, сильно бился ребенок. Она не спала и думала, зачем вышла за него замуж? Повторить судьбу сестры? Зачем он женился, если еще не нагулялся?

Нестерпимо болел низ живота, ребенок бился так, что казалось, разорвет внутренности. Под утро стало ясно - начались схватки. Смурная Дуся, появившись на пороге кухни, посмотрела на Софью и позвонила ее родителям. Те приехали на такси и увезли ее в роддом.

После рождения Миши Николай стал изображать заботливого мужа. Но случился срыв, когда он увлекся соседкой из их подъезда, потрепанной на вид непонятного возраста женщиной, да, увлекся, но не настолько, чтобы разводиться.

Она заболела бронхитом и постоянно кашляла с надрывом, горлом шла кровь. Ни лекарства, ни народные средства не помогали.

Николай был убежден, что она сознательно вызывает кашель. Да еще ненормальная боязнь за жизнь детей, хотя ничто им не угрожало, ей надо лечиться, ее место в психушке. Она считала, что участившиеся приступы удушья - реакция на его грубость.

Он вставал поздно, потому что некуда спешить, открывал глаза, бессмысленно оглядывал комнату, смотрел на нее: "опять ты", - читалось в его взгляде. Она уходила в закуток, где готовила. Немного погодя он резко отдергивал занавеску, отделяющую закуток от комнаты, вставал в позу Наполеона, пристально следя за ее движениями. Всегда находил, к чему придраться. Но предугадать - к чему, было невозможно: она боялась, что в какой-то момент начнет все вокруг крушить. Но он любил детей, и это его сдерживало.

Добрый уступчивый Николай в далеком прошлом, в таком далеком, что стерся из памяти.

Софья все болела, и с детьми гуляла Дуся. Приводила детей после долгой прогулки и рассказывала, что ее принимали за маму очаровательных детей, что она еще молодая и красивая и прочее. Софья уставала от ее разговоров, но обессиленная болезнью, радовалась, что свекровь с удовольствием возится с внуками, даже помолодела, и внуки, особенно Миша, ее любили. Но ей всегда не хватало чувства меры, женщина крайностей, мир для нее черно - белый. Наступила белая полоса, и она хотела, чтобы так длилось долго. Даже при очевидности фактов пыталась уверять Софью, что у сына никого не было, она, мать, клянется, никого, кроме жены. А Софья думала, что в Дусе пропал талант актрисы.