Жеребята (СИ)

Игэа расстегнул ворот рубахи.

- У вас еще такие траты на меня, - проговорил Каэрэ. Это давно его мучило.- А еще и в тот раз... Я поправлюсь и отработаю.

- Поправишься?! Ты же не собирался этого делать? - совсем развеселился Игэа, и, шутя, добавил: - Хорошо, будешь управляющим, если хочешь!

- Какой из меня управляющий! - вздохнул Каэрэ.

- Из меня тоже никакой. Не говори глупостей - я же это не к тому. Да, собственно, какие на тебя траты! Не ешь почти ничего...- он продолжил:- Их, рабов, заставить работать почти невозможно. Они начинают жаловаться, что труд для них непосилен. Чем я снисходительнее к ним, тем больше они меня обводят вокруг пальца. Они же понимают, что я им зубы не буду одним ударом выбивать, как этот ваш Уэлэ.

- Уэлэ? А, вспомнил, - Каэрэ осушил свою чашу.

- Кстати - твой друг-степняк бежал из имения. На том гнедом коне, с белой гривой и звездой на лбу. Его так и не поймали.

- Циэ? На моем коне? - лицо Каэрэ просияло.- Что же ты раньше не говорил?

- Забыл. Это хороший конь, с Соиэнау. Как он у тебя оказался?

- Мне дала его старушка, ее имя было Лаоэй, из хижины у моря. Я был у нее несколько недель. А когда Циэ бежал?

- В ночь Уурта.

- В ту самую, когда меня...

- Да. Когда тебя должны были принести в жертву.

- Я не помню ничего, что было после того, как Миоци запретил палачу ослепить меня.

- Миоци был поражен твоим мужеством - он не говорил тебе?

- Мужеством? - растерялся Каэрэ.

- Ладно уж! Ты вел себя в тюрьме не так, как я, хоть и не воспитывался в Белых горах. В тебе издали видно благородную кровь. Рабы так себя не ведут.

- Я и не раб!- воскликнул Каэрэ, ощупывая золотую серьгу в левом ухе.

- Я был уверен в этом с самого начала. Но послушай, - быстро сказал Игэа, точно что-то вспомнив, - Аирэи... то есть Миоци, говорил, что ты прошел какое-то странное посвящение. Что ты якобы служишь Великому Уснувшему. Тому, Кто все сотворил?

- Миоци очень много понимает. Как же - он мой хозяин! - язвительно заметил Каэрэ.

- Миоци спас меня от тюрьмы и суда Иокамма.

- И тебя он спас? Все кругом ему обязаны...

Игэа решил не развивать разговор об однокашнике.

- Но ты - не карисутэ?

- Нет. Я не знаю даже, что это за вера.

- А какая у тебя вера? - продолжал настаивать Игэа на ответе.

Каэрэ отставил пустую чашу, потом тихо сказал:

- Уже никакой. Бога, в которого я верил - нет.

Всадник, Великий Табунщик и Миоци.

- Дедушка Иэ! Как хорошо, что ты пришел! А Тэлиай говорила, что ты опять отправился странствовать!

Огаэ бросился к старому белогорцу и внезапно замер, густо покраснев.

- Простите, ло-Иэ! Я забыл... Благословите, ло-Иэ!

- Всесветлый да просветит тебя, сынок, - улыбнулся Иэ и погладил его по голове, благословляя. Он будто не заметил грубого нарушения мальчиком всех правил приличия.

- Учитель Миоци отпустил тебя поиграть в саду?

- Да, он разрешил. Учитель Миоци очень ждал тебя, дедушка Иэ, - румянец смущения понемногу стал сползать со щек мальчика и он опять назвал белогорца так, как тот разрешал называть себя, когда не слышали другие,- Он подумал, что вы опять в странствиях, и очень огорчился.

- Огорчился?

- Да, дедушка Иэ. Он последние дни очень печальный и даже перестал спрашивать меня ежедневный урок.

- Но ты, конечно, готовишь уроки каждый день?- в бороде старика затеплилась улыбка.

- Да - я читаю тот свиток, что мне оставил отец.

Здесь Огаэ на мгновение смолк и закусил нижнюю губу. Иэ ласково приобнял его за плечи. Мальчик спрятал лицо в его поношенный плащ и всхлипнул. Они остановились под старым дубом, где обычно Миоци проводил свои занятия с учениками. В отличие от своего повзрослевшего воспитанника, Иэ не бранил мальчика за слезы и Огаэ смог наплакаться вволю, уткнувшись ему в грудь.

Белогорец опустился на поваленный ствол дерева и усадил Огаэ к себе на колени.

- Эта рана еще долго будет болеть, сынок, - промолвил он, целуя его в темно русые жесткие вихры. - Еще долго, пока Великий Табунщик ее не исцелит.

- Великий Табунщик? Учитель Миоци не рассказывал мне про него, но я часто слышу, как его имя называют рабы и Тэлиай... и мкэн Сашиа. Кто это, дедушка Иэ? - спросил Огаэ.

Иэ заколебался, пожевал свои седые усы, потом, собравшись с духом, сказал, словно пересилив себя:

- Ты еще мал, чтобы знать о Великом Табунщике. Я все расскажу тебе, как обещал твоему отцу...потом.

- Мой отец тоже знал о Великом Табунщике? - вскричал Огаэ. - Мкэ ло-Иэ! Я уже намного вырос! Мкэн Сашиа ставит зарубки на косяке двери - я вырос уже вот настолько!- он широко расставил указательный и большой пальцы. - Дедушка!- умоляюще заговорил он.

- Вырос, говоришь? - сказал Иэ, лаская его.

- Я прочитал почти половину свитка, - продолжал Огаэ. - Там тоже написаны какие-то непонятные вещи, но я все равно могу прочесть, хотя многое не понимаю.

- Непонятные вещи? - переспросил Иэ. - Какие же?

- Я не помню точно - я тоже хотел у вас спросить. Что значит - "воссиять"?

- Воссиять? - с трудом сдерживая волнение, снова спросил старый белогорец.

- Да, там сказано - "воссиял из мертвых".

- Где это написано? - почти строго спросил Иэ.

- В свитке, который оставил мне отец, дедушка Иэ, - испуганно ответил Огаэ.

Иэ помолчал, посмотрел на послеполуденное небо, на мощные кроны деревьев, потом обратился к мальчику:

- Значит, ты уже подрос. Что же... Ты знаешь, кто сотворил землю и все, что на ней, и звезды, и солнце, и луну?

- Да, мкэ ло-Иэ. Его зовут Великий Уснувший, - Огаэ поднял руку к небу.- И даже его имя нельзя произносить часто. Он - величайший из всех богов и Начало всему. Он сотворил весь мир и человека, а потом оставил все и погрузился в сон.

- Ты хорошо выучил то, чему тебя научил Аирэи...то есть ли-шо-Миоци. Но я должен тебе сказать, что не Великий Уснувший уснул, а люди сами словно уснули и поэтому не чувствуют его.

- Как же так? Ведь так много людей ждет его пробуждения! Бродячие эзэты не спят и будят его, и белогорцы непрестанно умоляют его, чтобы он восстал. Неужели они не услышали бы, если бы он проснулся?

- Сынок, когда человек спит, он не может знать, есть ли рядом с ним его отец или мать, брат или сестра. А если этот сон непробудный, то близкие напрасно стараются добудиться своего любимого.

- Я видел похожее, дедушка Иэ! Недавно на конских состязаниях разбился наездник. Его мать плакала над ним и жрецы-врачи из храма Фериана говорили, что сердце его бьется, и он еще жив, но он словно спал, хотя глаза его были открыты, и он никого не узнавал. Мкэ ли-Игэа говорил, что это из-за того, что от удара копыта поврежден мозг. А потом этот человек умер.

Огаэ смотрел широко распахнутыми серыми глазами в глаза белогорца.

- Ты и вправду смышленый мальчик... Люди тоже, словно тот всадник, упали оземь со взбесившегося коня и зовут в бреду Великого Уснувшего. Он отвечает им, и голос его полон любви и великой жалости, но они не слышат и не узнают его.

- Они все умрут? Как тот всадник?- в ужасе переспросил Огаэ.

- Сынок, все мы поэтому и умираем, как тот наездник, каждый в свой час, а не живем вечно.

- А потом - после того, как люди умирают, они попадают в ладью Шу-эна, он увозит их за горизонт, где не виден берег живых, и они обо всем забывают? Так ли-шо-Миоци говорит. А как же Великий Уснувший? Он же видит, что люди не нарочно его не слышат, они просто... просто упали и расшиблись, как тот наездник, - взволнованно заговорил Огаэ.- Дедушка Иэ, может быть, великий Уснувший придумает, что можно сделать? Когда-нибудь? Может быть, еще можно вылечить людей? Мкэ ли-Игэа говорил, что если бы за ним послали скорее, то он бы смог помочь этому человеку. Может быть, Великий Уснувший тоже найдет какого-нибудь хорошего врача...вроде ли-Игэа?

Иэ молча привлек его к себе, и, когда Огаэ решился посмотреть ему в лицо, он с удивлением увидел, что из глаз старого белогорца текут слезы.