Печать дьявола (СИ)

-- Нельзя жить, не доверяя никому. Да и как защититься?

-- Этот человек, как я понял, может принять только облик другого. Только облик. Пришедший к Моозесу избегал разговоров и расспросов. Пробыл считанные минуты. Может, время его пребывания в чужом облике ограничено? Чем? Впрочем, если это был Виллигут, то он просто мог заворожить Моозеса, внушить тому, что тот видит меня... В любом случае, завтра утром приедет Невер, и нам нужно обдумать, как действовать. Нужно иметь особые знаки узнавания.

-- Как вы это себе представляете?

-- Проще простого. Я и вы, вы и Невер, Невер и я, я и Риммон, -- все мы должны договориться друг с другом. Если мы остаёмся наедине, я спрашиваю вас, допустим, "Сколько стоит звезда Давида?" -- вы отвечаете: "Не дороже звезды Мегрец" -- и я буду знать, что передо мной -- вы. Кроме нас двоих, об этом никто не должен знать. Со стариком Моозесом я на этот счёт уже договорился.

-- Понимаю, но тогда вам придётся посвятить Сирраха во всё.

-- Да, -- согласно кивнул Гиллель. -- Но вы меня убедили. И в самом деле, надо же кому-то доверять. Он ко мне расположен. Я даже восхищаю его -- эрудицией и пониманием некоторых пока недоступных ему вещей. -- Хамал усмехнулся. -- Нет-нет, Сиррах более чем умён, но обстоятельства его жизни не всегда благоприятствовали ему. И не он убил Лили и Виллигута, хотя и отнёсся к гибели последнего с трогательным равнодушием, что же касается Лили, то не могу осудить его за нескрываемое ликование. Тут, кстати, дело не в мстительности. Ведь теперь покойница уже никогда не проболтается его дорогой Эстель об их интрижке, чего он сильно опасался. И не он был у Моозеса. Он никогда вообще не был в той части города. Он тут ни при чём. -- Хамал помолчал, затем вновь заговорил. -- Нужно всё же постараться понять, кто это. Нищих здесь было всего двое -- вы и Виллигут. Да ещё Митгарт практически разорён. Но, боюсь, это не причина убийств. Как понять -- есть ли у вора подлинная нужда в деньгах или это просто стремление стать ещё богаче? И действительно ли Лили убита из-за побрякушек? Или, что мне представляется не менее вероятным, с ней свели счёты за её, так сказать, "лярвистость"? Но в последний месяц никто, кроме Мормо, не якшался с этой пиявкой, а он здесь тоже ни при чём. Поди, разберись. -- Он глубоко вздохнул. -- А главное-то -- кто был у Моозеса?

-- А кто мог знать о вашем знакомстве с этим ювелиром?

-- Я уже думал об этом. Все. Как-то на вечеринке у Невера Лили спросила меня об этом перстне. Я ответил, что это подарок ювелира Моозеса, друга моего деда. Там были все, -- Хамал поморщился и неожиданно спросил, -- как вы вообще можете верить в Бога, когда кругом столько дьявольщины и зла?

-- Зло -- не кругом. Разве это -- зло? -- Эммануэль показал за окно, где в инее, словно заколдованные, серебрились древесные ветви. -- Зло -- внутри нас. Но уничтожение зла, то есть нас, несовместимо с милосердием Божьим. Каким бы ни был сын -- отец будет пытаться, любя, вразумить его. Если я не могу быть совершенным, причём тут Бог?

-- Теодицея...

Ригель отмахнулся.

--Теодицея как таковая -- результат ошибочного мышления, Хамал. Бог есть беспредельно совершенная Личность, а если Виллигуту нравилось быть женщиной, то это проблемы Виллигута, а не Бога. Генриху, надо полагать, было известно, что Бог считает содомию мерзостью. Но он остался содомитом. Меня никто не ставил судьёй над ним, но с чего я должен осуждать Бога? Странная логика.

-- Но ведь есть и жертвы. Несчастные совращённые, невинно убиенные.

-- Богом совращённые? Богом убиенные?

-- Бог это допустил.

-- Чтобы не допустить совращения невинного, надо уничтожить совращающего. Но ведь и Лили когда-то была чиста и невинна. Чтобы не допустить дальнейшего, её нужно было уничтожить в колыбели. И тогда вы сказали бы, что Бог допустил гибель невинного и чистого существа, "и оправдана премудрость чадами ея".

Хамал грустно и недоверчиво усмехнулся.

-- Я вообще заметил удивительную вещь, -- горячо продолжил Эммануэль, -- чтобы понять, что есть человек, его надо спросить о Боге. И высказанное мнение: вся градация -- от праздного безмыслия и отрицания до трепетной любви -- скажет о человеке больше, чем многолетняя дружба, сотня совместных вечеров и задушевных бесед. Безошибочно.

Хамал напрягся и смерил Ригеля подозрительным взглядом.

-- И как вы определите ...Мориса ... и... меня?

-- Морис?... Он не святой, и, я полагаю, вам это известно. Пока человек "жаден до удовольствий", он немного неблагонадёжен для Царствия Небесного. Но Морис никогда не говорил, что он совершенен, и не утверждал, что мораль -- выдумка идиотов. К тому же, вы правы, он -- благороден... точнее, благодушен, а благодушие -- философский камень, превращающий всё, к чему он прикасается, в золото. Морис нравственно вменяем. Вы, как мне хотелось бы думать, -- тоже. Хотя ваши проблемы -- разные. В голову, забитую гордыней, суетой и прагматизмом -- Бог не входит. Ему там нет места. Сказано: "в простоте сердца ищите Господа, ибо Он открывается неискушающим Его, а неправые умствования отдаляют от Бога". Но вы, Гилберт, и "простота"...

Гиллель перебил его.

-- Эммануэль, я умён и поглупеть не могу. Если для богопостижения ум излишен, мне не нужно богопостижение.

Он ожидал, что Ригель обидится, но тот неожиданно улыбнулся.

-- Христа, ещё в колыбели, признали простецы-пастухи и мудрецы-волхвы. А не признали как раз те, кто отошёл от первых... но не приблизился ко вторым.

-- И у вас нет сомнений?

-- Ну почему же? Как вы твёрдо уверены в ваших сомнениях, так и я порой сомневаюсь в своей вере. Но я понимаю, во что я верю, -- Эммануэль принёс с кресла и положил на тахту к Хамалу большое покрывало, подаренное Невером. -- Гораздо труднее бывает поверить в то, что я понимаю...

-- Вы о Лили и Чёрной мессе? -- прочтя его мысли, наморщил нос Хамал. -- Да, пожалуй. А, кстати, знаете ли вы, -- всколыхнулся он, -- что ревность Нергала к Неверу, как к красавцу, неприязнь к Риммону, как ренегату, и презрение ко мне, как к иудейскому ничтожеству, -- ничто в сравнении с его ненавистью к вам. Не задумывались, почему?

Ригель равнодушно пожал плечами.

-- Я не знал об этом, но задумываться тут не о чем. Они не могут не видеть во мне то, что им глубоко враждебно. Екклесиаст. "Мерзостен для нечестивого -- идущий прямым путём", -- он помолчал и виновато добавил, -- мне они тоже временами омерзительны.

-- Вы ненавидите их?

Эммануэль покачал головой.

-- Они не хотят знать Бога и честно говорят, что служат дьяволу. Каждый, не ищущий Господа, есть слуга дьявола. В мире Духа все бинарно. "Кто не со Мной, тот против Меня". Но не все это понимают. Далеко не все. Мормо и Нергал просто умнее прочих. И последовательнее. И даже -- честнее.

-- Каждый, не ищущий... Странно. Но если человек не нашёл Бога...

-- Никто не сможет оправдаться тем, что не нашёл Его. -- Вид Ригеля был виноватым, но тот очень твёрд. -- Каждый, кто искал с чистым сердцем, нашёл. Не находил неискавший. Или -- не там и не то искавший. Или -- искавший с нечистым сердцем.

-- Ну, и формулировки у вас, Ригель.

Эммануэль поморщился.

-- Я не знаю, как объяснить. Бог ведь есть Любовь, а любовь, как известно -- аксиома для сердца, но для ума -- не более чем гипотеза. Но ваша проблема -- вовсе не избыток ума. Не лгите себе. Ум богопостижению не мешает.

Хамал хмуро взглянул в огонь камина и снова усмехнулся.

-- А в чём же дело?

Эммануэль опустил голову и неожиданно полушёпотом спросил:

-- Скажите, Гилберт... Кто развратил вас?

Гиллель вздрогнул всем телом и метнул быстрый взгляд на Эммануэля. Губы его неожиданно пересохли. Нет, Невер ничего не говорил ему... но откуда? Он ведь нарочито старался при Ригеле вести себя... безупречно. Он снова исподлобья взглянул на Ригеля. Мысли Эммануэля несли печать такого полного и страшного понимания, что спорить и опровергать что-то было глупо.