Печать дьявола (СИ)

-- ...Я говорил Неверу, что здесь слишком много чертовщины, но это уже чертовщина запредельная, -- проговорил наконец, глубоко дыша, Гиллель. -- Человек, принимающий облик другого... Спасибо, что не подумали...

-- О чём? -- прошептал Эммануэль.

-- "Не я ли это все-таки был? И не стащил ли я сам в сомнамбулическом сне дедовы бриллианты и не загнал ли их в беспамятстве?" -- Лицо Хамала нервно передёрнулось. -- Кстати, вор получил настоящую цену, Моозес же знал, что я в этом разбираюсь не хуже него. Я боюсь, Эммануэль.

-- То есть старик-ювелир был уверен, что к нему пришли вы сами с колье Лили? -- Ригел ошеломленно покачал головой. -- Если речь идёт о гриме, то под вас могли загримироваться только девушки или... я. У всех остальных -- другая комплекция.

Хамал отмахнулся от этой версии.

-- Грим не мог бы обмануть Моозеса Фейбиша. Он знает меня с детства, помнит ребенком. Форма лица, носа, скул, цвет глаз, разрез век и ноздрей! Это не подделать никаким гримом.

Ригель не оспорил его.

-- Да, у вас своеобразная внешность. Но вы объяснили этому Моозесу, что произошло? Он рассказал, как прошла встреча с этим человеком? Или бесполезно было разговаривать?

-- Старик живёт в мире денег и реальных дел, -- вздохнул Хамал. -- Но он очень умён, и границы собственного опыта не считает границами мира. Я не смог до конца уверить его, что это был не я, но то, что произошло, я знаю -- и с его слов, и -- из его мыслей... это чертовщина, Ригель, чертовщина. Подумать только -- я сам разгуливаю по городу, предлагаю другу деда ворованное на продажу, и никто ни о чём не подозревает. Страшно подумать -- что может вытворить мерзавец, способный на подобные метаморфозы! Однако не доверять мыслям Моозеса я тоже не могу. Он был подлинно ошарашен. Но как поверить в такую дьявольщину? Вы можете? Впрочем, вы же верите только в Писание...

-- Я верю в Бога, Гилберт. Но дьявол существует несомненно, как и Бог. Они несопоставимы, но оба экзистенциальны. В чертовщину я верю. Подобное возможно, но...

-- Но?

-- Такие вещи, понимаете, они делаются тоже посредством веры, страшной веры в дьявола, питаемой стремлением ко злу. Но заниматься этим -- значит испытывать и гневить Бога, и всякий, кто преуспеет в этом, серьёзно навредит своей душе. -- Эммануэль говорил медленно, ему казалось, что надо дать Хамалу время прийти в себя.

-- Согласен, но не думаю, что это волнует твердолобых тевтонов типа Нергала или Мормо. Мысль о том, что они гневят несуществующего для них Бога, их не остановит.

-- Вы считаете, что это кто-то из них?-- удивился Ригель.

-- Не знаю, -- брезгливо пожал плечами Хамал. -- Они, конечно, ambo meliores. Нергал -- вервольф, а Мормо -- вампир-кровосос. -- Поражённый Эммануэль в ужасе замер с полуоткрытым ртом. -- Вы разве не знали об этом, Ману? -- Эммануэль потрясённо покачал головой. -- Я думал, Невер сказал вам. Да, это волк и вампир. Но горло Лили было неповреждённым. Мормо -- далеко не дурак и, где живёт, там... не очень блудит и не сильно кусается. Над окровавленным трупом Генриха, мир его грешному праху, Август, конечно, несколько возбудился, но не он убил Виллигута. Он недоумевал не меньше нашего. А если он узнает, кто убил Лили, уверяю вас, убийце не поздоровится. Он мстителен, а тут... это немыслимо, но он до сих пор... -- Хамал чуть вытаращил свои и без того огромные глаза, -- скорбит. И это не напускное.

-- Но никто из них не мог превратиться в вас?

-- Нет. Нергал в полнолуние становится волком и разгуливает по окрестностям. Встреча с ним ничего хорошего никому не сулит, но других метаморфоз за ним не замечалось...

Эммануэль несколько минут молча обдумывал сказанное.

-- Значит, здесь собрались вампир, волкодлак, человек, читающий чужие мысли, и некто, принимающий чужой облик? Не много ли в этом странного?

Хамал высокомерно усмехнулся.

-- Вы кое-что упустили, друг мой. Здесь ещё была женщина-лярва, высасывающая из мужчин душу... ну, в смысле... у тех, -- Хамал прищурил огромные глаза, -- у кого она, разумеется, была. Мы чудом или, как выразились бы вы, милостью Божьей избежали этого, а вон Риммон с Невером, те с одной-то ночи -- месяц в себя прийти не могли, а уж оба куда как покрепче нас с вами будут. Кстати, вы её особенно почему-то интересовали. А ещё, -- продолжил Хамал, судорожно вздохнув, -- ещё здесь до недавнего времени пребывал чудной юноша с противоестественными склонностями блудливой бабы, умевший к тому же завораживать. Правда, он не сумел, хотя и очень хотел, приворожить вашего дружка Невера и Бенедикта Митгарта -- тоже непонятно почему. Есть тут и ещё особы... тоже дарований неординарных. Так что странного не много, Ману, а очень много. Проблема, кстати, заключается ещё и в том, что негодяй был у Моозеса довольно давно -- через три недели с лишним после смерти Лили... Не покойник ли Виллигут приворожил ювелира? Неуёмно жадна до безделушек и ещё одна особа... -- задумался он. -- Не было ли какого сговора между ними? -- Хамал тяжело вздохнул. -- Вы не обессудьте, Эммануэль, но я просил бы разрешения переночевать у вас. Мне сильно не по себе. С моим сложением глупо играть в смельчака.

-- Разумеется, оставайтесь. А... Риммон? Что он собой представляет? Вы, я видел, доверяете ему, но не до конца.

Хамал поморщился и покачал головой.

-- До конца. Я просто не хочу, чтобы мои возможности были широко известны. Чем больше людей посвящены в мою тайну, тем выше и степень моего риска. Я слишком много знаю. Ваш дружок Невер, непомерно, кстати, умный для красавца, просто поймал меня тогда. -- Эммануэль с укором взглянул на него, но Хамал сделал вид, что не заметил этого. -- Я излишне выпил и действительно перепутал то, что он говорил, с тем, что он думал. Непростительная ошибка. Но Риммон будет опасен для меня только в одном случае -- если красавица Эстель вдруг влюбится в молодого еврея. К счастью, пока я нравлюсь ей не больше, чем Митгарт или Мормо. Кстати! -- вскинулся Хамал. -- Я заметил странность ваших последних помыслов. Вы так легко уступили мсье де Неверу свою любовь. Я-то был уверен, что если между двумя мужчинами встаёт женщина... Суть ваших мыслей мне ясна, но как Вам удается так, как это сказать -- самоотрешённо, да? -- мыслить, для меня непостижимо. Amare et sapere vix deo concendit.

-- Amor -- dolor. Разве Морис в чём-то виноват?

-- Влюбись в меня Эстель, Риммон свернёт мне шею, нисколько не задумываясь о степени моей вины.

Эммануэль грустно улыбнулся и промолчал. На душе его потеплело. Ночное искушение прошло. С ним снова был Бог. Он почти физически ощутил мощный приток крови к сердцу. В него возвращалась жизнь.

-- Почему вы так отозвались о Морисе? Он вам не по душе?

-- Мне? -- Хамал изумился. Потом ненадолго задумался. -- Он разозлил меня, когда догадался, но ... нет, я не очень-то и сердился. Может, я немного завидую его смазливости? Не знаю. Вообще-то он ...благороден. Не по рождению, а, как бы это сказать-то? По душе. Ваши мысли насчёт его возможной влюблённости в Сибил неверны. Она ему абсолютно безразлична. Он и в самом деле влюблён, но совсем не в неё.

Эммануэль исподлобья взглянул на Хамала.

-- Не в неё?

-- Воистину так. Предмет его склонности -- вы, Эммануэль. Я ни на что не намекаю. Он -- отнюдь не Виллигут. Но его влечёт к вам вполне искренне. Кстати, знаете, что он сказал мне однажды? "Если Эммануэль будет со мной, я найду Бога". Довольно странное условие богопостижения, вы не находите? Но это я так, к слову. Мне-то не до Бога, жизнь под угрозой.

-- Если бы я чувствовал угрозу своей жизни, мне было бы сугубо "до Бога".

-- Нисколько не сомневаюсь, -- усмехнулся Хамал. -- Но подумайте, Эммануэль, к вам приходит Морис, который на самом деле некто совсем другой, и спрашивает о чём-то сокровенном. Вы отвечаете... Или Сибил попросит прийти к ней на помощь, и вы оказываетесь в ловушке... А сколько ещё вариантов...

Эммануэль выслушал молча, потом -- пожал плечами.