Знаки безразличия (СИ)

Кабинет оказался тесной, но светлой комнаткой с большим окном, выходящим на Каму. Весь подоконник был уставлен куклами, они свешивались с оконной рамы, с ручек, с карниза. Куклы занимали все стеллажи и даже часть стола. В углу под тряпичным чехлом угадывались очертания швейной машины.

Бережно убрав гору лоскутков с небольшого дивана, Рузанов предложил им сесть, сам же остался стоять. Он замер в позе приговорённого к расстрелу, скрестив на груди дрожащие руки. Лицо у молодого человека было неприятное: низкий покатый лоб, выпирающие надбровные дуги, резкие черты. Нине оно напоминало рисунок неандертальца, который висел в кабинете биологии её школы.

Крайнов садиться не стал, вместо этого подошёл к Рузанову, остановился в паре шагов от него и спросил тихо:

- Так что ты там хотел рассказать?

- Мне нечего рассказывать, - вызывающим тоном ответил Владимир.

- Ну-ну, рассказать каждому есть что. Тут тебе не фильм про репрессии, бить я тебя не стану, я же вижу, тебя и так кто-то уже успел до печёнок достать подозрениями. Кто?

Издав какой-то полувсхлип, полувздох, Рузанов ответил тоном обиженного ребёнка:

- Да все! Они и раньше... сплетничали, а тут совсем прохода не дают...

Обернувшись к Нине, Крайнов с натянутой полуулыбкой сказал:

- Оказывается, обыватели, которых Элина в грош не ставит, давно додумались сложить два и два, не то что правоохранительные органы.

- Что значит 'сложить два и два'? - взвизгнул Рузанов.

- Володя, Володя, успокойтесь, - ласково заговорил с ним Крайнов. - Присядьте, выдохните и подумайте (только хорошо подумайте!), кто кроме вас хорошо знал пропавших девочек. Это очень важно, очень!

Возмущённая тирада застряла у Рузанова в горле. Он машинально взял со стола карандаш и повертел его в руках. За стеной что-то с грохотом упало и покатилось по полу. Рузанов вздрогнул.

- Я не знаю... - начал он. - Их всех знал я. Они все занимались у нас в разное время, и связующее звено между ними - это я...

- Володя, Володя, я, конечно, предполагал, что адвокат из вас так себе, но что же вы сами себя закапываете? Ну-ка, ну-ка, соображайте. Ладно, давайте издалека. Расскажите нам о девочках, что знаете.

- Они все... сложные. Вы понимаете, о чём я, - начал Рузанов. - Рита и Ася - классические 'трудные' подростки, из проблемных семей, склонные к правонарушениям и прочему. Таланта особого в них не замечал, но мне нравилось, как работа увлекает их. Они делались совсем другими: улыбались, шутили, помогали другим девочкам. Они были у меня в разное время, я уже говорил, возможно, они и знакомы между собой, но не благодаря нашему обществу.

- Хорошо, - удовлетворённо кивнул Крайнов. - Продолжайте.

- У Зои тоже проблемная семья. Насколько я понял, родители слишком... увлечены друг другом, настолько, что ребёнок практически перестал их интересовать. Однажды я беседовал с её мамой. Неприятная женщина. Она сказала, что лучше бы Зое заниматься английским языком или спортом, потому что от 'этих моих кукол' пользы не будет. После этого Зоя перестала ходить к нам, а жаль. Она была, пожалуй, самой талантливой. Прекрасно рисовала...

- Рисует, - вырвалось у Нины.

Краснов и Рузанов посмотрели на неё с удивлением, и Нина покраснела.

- Я хотела сказать, что Ремизова... что Зоя, возможно, жива.

- Ах да, да, простите, - руки Володи снова задрожали. - Не подумайте, я знаю не больше вашего... в смысле, меньше вашего... В смысле...

- Успокойтесь, Володя, и продолжайте. Давайте поговорим о Лене Шавровой. Помните Лену?

- Честно говоря...

- Ну же!

- Честно говоря, я её побаивался. Не поймите меня неверно, Лена была... Лена - хорошая девочка, но она была такой закомплексованной, сложной, а ещё эта её мама... Понимаете, молодому человеку и так нелегко работать с коллективом, состоящим из девочек-подростков. Сколько раз я ловил в глазах родителей выражение недоверия, неодобрения... Сейчас об этом столько говорят...

- Володя, кто кроме вас имеет отношение к кружку? Кто мог знать всех девочек?

- Не знаю, не знаю, я не знаю! Гардеробщица? Уборщица? Марина Викторовна... Хотя что ей до детей, она только грамоты на краевых слётах получает... За работу с молодёжью.

- Владимир...

Крайнов и Рузанов разом повернулись к Нине. Они уже и забыли о той, что сидела на диване в одной комнате с ними.

- Вы дарили девочкам кукол?

- Дарил? Нет... Они могли сделать кукол для себя, но это сложная и кропотливая работа. Куклы дороги, а я, к сожалению, отчитываюсь за каждый сантиметр материала...

Крайнов смотрел не на Рузанова, а на Нину. Скулы у него были каменными, на виске билась жилка.

- Кто мог сделать и подарить девочкам куколок? Вот таких, - Нина повернула к Володе экранчик фотоаппарата.

- Да только Антон, наверное. Наш мастер-кукольник...

Кукловода трясло. Он походил из угла в угол, чтобы немного прийти в себя, но руки всё равно дрожали так, что он не смог бы даже вдеть нитку в иголку. Он взглянул на себя в зеркало. Оно помутнело, кусочки амальгамы осыпались от влаги,и это придавало зеркалу загадочный и зловещий вид. Они подбираются к нему! Вся его прекрасно выстроенная затея может рухнуть из-за его дурацкой сентиментальности! Зачем он только вздумал дарить девочкам куколок?

Может быть, ему следовало напроситься на разговор с этим следователем и его помощницей самому? В конце концов, Рузанова они не так уж сильно прижимали, а кто он, в конце-то концов? Пару раз перекинулся с жертвами словечком?

Кроме того, он от начала и до конца слышал разговор полицейских (или кто они там?) с Рузановым и мог запросто придумать, как перевести стрелки на него. У него уже была одна идея...

Через пару месяцев после того, как Кукловод пришёл в театр разнорабочим, ему в руки попала одна интересная статья. В то время у него был допуск в Юрьевский архив, оформленный одной сердобольной женщиной, и он активно пользовался этим. Хоть он и не любил городскую жизнь, история его занимала, и однажды, листая старую газету, он наткнулся на заметку об открытии кукольного театра. Оказалось, что это здание было построено в девятнадцатом веке для купца Горбушкина, известного мецената и филантропа. Но, как оказалось, Горбушкин любил только посторонних ему людей, а у домочадцев слыл тираном и параноиком. Утверждая проект дома, он приказал сделать перегородки между комнатами двойными, оставив в стенах пустоты, по которым мог свободно передвигаться и подслушивать всё, что вздумается. В статье, разумеется, в лице безумного Горбушкина клеймили всё купечество, но Кукловода заинтересовало не это. Закончив с классовыми вопросами, автор заметки мельком упоминал, что пустоты при передаче здания театру решено было оставить 'для технических целей'. Так Кукловод стал узнавать обо всём, что творится в театре, оставаясь невидимкой...А ведь никто и никогда не воспринимал его всерьёз!

Усмехнувшись, Кукловод поглядел на свою изуродованную ногу. Он терпеть не мог жалости, но в этот раз она сослужила ему неплохую службу. Он был не в счёт, и даже отвратительная Штерниха с бородавкой и чёрными усами над бледной верхней губой, которая терпеть его не могла, не додумалась подозревать его! Ему было прекрасно известно, что все в Театре считают его великовозрастным инфантилом, которого стоит пожалеть из-за его хромоты. Целыми днями 'кукольник' возится с тряпками, гипсом и прочим хламом, куда уж ему до артистов! Кукловод издал сухой смешок.

На самом деле, это не ему до них, а им до него! Никому не под силу разрушить его замысел! Не бывать этому. Пока он не достанет пятую фею, будет репетировать с четырьмя. Они и так ничего не умеют, жалкие подобия кукол! Как только можно быть такими громоздкими и неуклюжими?

Он едва дождался сумерек, чтобы наведаться в сарай. В этот раз даже Жёлтая фея промолчала, и не стала упрямиться, когда он скомандовал вылезать из подвала. Ася в этот раз выбралась первой, за ней торопились Рита и Ленка. Не желая разозлить Кукловода, они совсем забыли о Зое с её боязнью высоты. Стоя у подножия лестницы со связанными руками, она никак не решалась сделать шаг на ступеньку.