Знаки безразличия (СИ)

- Юрий Дмитриевич, не время обидами меряться. Повернуть вспять время невозможно. Похищены четыре девушки. Трупы не найдены. Есть идеи?

- Есть. Четыре девочки из разных социальных слоёв. Две из условно неблагополучных семей, одна из среднего класса, ещё одна... Шаврова. Разные учебные заведения, разные круги общения. Родной отец есть только у Зои и у Риты, Ритин отец пребывает в местах не столь отдалённых, у Анастасии - отчим. Алфимова шатенка, Ремизова и Громова - светло-русые, Шаврова с мелированием. Продолжать?

- А общее, общее-то есть что-нибудь, Крайнов?

- Есть. Родители не уделяли им должного внимания. Это всё.

- Негусто.

- Если бы третьей жертвой не стала Шаврова, было бы ещё меньше. Сколько, интересно, ещё вы намеревались тянуть?

- Юрий Дмитриевич, сделанного не воротишь. Давайте не будем конфликтовать.

Нужно работать. Полиция и добровольцы выйдут на поиск, как только рассветёт. Два отряда будут искать вдоль Камы и в Заречье. Ещё один отряд обследует чердаки и подвалы возле торгового центра, где пропала Шаврова. Для вас мы что-то можем сделать?

- Да. Отпустите нас поспать до рассвета.

- Пожалуйста. Спите. Утром на связи.

- Я буду в Заречье, Нина - на Каме. Нина?

Крайнов повернулся, чтобы спросить Нину и увидел, что она спит, уронив голову на грудь.

- Бедная девчонка, - участливо покачал головой Шершнёв. - Взяли бы мужика покрепче себе, а? Что ребёнка мучить?

- Эта девчонка даст фору любому мужику покрепче, - сердито сказал Крайнов и, аккуратно коснувшись Нининого плеча, тихо сказал, - пойдём. Тебе нужно хоть немного поспать.

Ему было очень стыдно за то, как он вёл себя в гостинице.

Мать Кукловода была красавицей до самого последнего дня. Даже когда на её неподвижном лице живыми оставались только глаза, она не утратила своей самобытной чалдонской красоты. В те редкие минуты, когда Кукловод и его мать не раздражали отца, он называл мать варначкой, а его - варначонком. До недавнего времени Кукловод считал эти слова ласковыми прозвищами, пока не узнал из словаря Даля, что так называли беглых каторжников.

Несмотря на то, что мать Кукловода окончила институт и преподавала в школе химию, любила книги и театр, на дне её светлой и широкой души сохранился осадок дремучего средневековья. Несмотря на безудержный, садистский нрав отца, мать категорически запрещала ему заходить на кухню, дотрагиваться до утвари и швейных принадлежностей. В её системе координат мир делился строго на мужской и женский. Если ей был нужен топор, она отправляла за ним в сарай Кукловода, а прежде чем взяться за рукоять, несколько минут беззвучно шептала что-то. Однажды она полчаса кричала на сына, надумавшего самостоятельно приготовить себе яичницу.

Она любила его особой, тревожной, болезненной любовью, но при этом требовала от него беспрекословного подчинения отцу. Кукловод так и не узнал, действительно ли она одобряла суровые методы отцовского воспитания. Когда после очередного жестокого урока он вбегал в комнату и зарывался заплаканным лицом в цветастый подол материнского платья, она довольно твёрдо отстраняла его голову полной белой рукой и ровным, лишённым интонаций голосом предлагала поразмыслить над своим поведением.

Сорвалась она лишь однажды, в тот день, когда Кукловод охромел. Тогда она так страшно кричала на отца, что, кажется, тот даже немного испугался. Он помнил этот солнечный день во всех подробностях, как будто всё это случилось вчера.

Друзей у Кукловода никогда не было. Их дом стоял на отшибе, за оврагом, земля в этом месте никуда не годилась, хоть по документам и принадлежала колхозу. Ближайшие дома стояли по другую сторону оврага, на солнечном склоне. Соседки недолюбливали его мать, считая её высокомерной и недалёкой, а их мужья открыто побаивались отца Кукловода. Вспышки отцовской ярости были непредсказуемы. Однажды он увидел в окно, что соседская собака забежала в огород, выскочил на крыльцо и застрелил её из ружья. Сосед был настолько подавлен и напуган случившимся, что наплёл участковому полной ерунды, из которой следовало, что собака, якобы, взбесилась и едва не загрызла отца Кукловода. С того случая соседи предпочитали издали приветствовать мать и отца осторожными кивками, а детям открыто запретили водиться с Кукловодом.

Его это не очень огорчило - он любил сидеть дома. Дома были книги и тишина, можно было забраться в дальний угол и выдумывать свои сказки. В сказках Кукловода хрупкие феи награждали его своими дарами, и он становился неуязвим для чудовищ. У чудовищ был сиплый голос отца.

В то утро мать ушла принимать экзамен у старшеклассников. У Кукловода учебный год уже закончился, и сколько он не просил маму взять его с собой, она была неумолима - он будет ей только мешать. Отец к тому времени уже получил справку об инвалидности и работал надомником. Он то плёл рыболовные сети, то вытачивал из дерева балясины и набалдашники для карнизов, то чинил обувь. В работе его постоянно что-то не устраивало, он ругался с артелью и начинал искать себе новое занятие. Кукловод терпеть не мог оставаться дома с отцом. Когда он трезвел и принимался за работу, то был ничуть не менее опасен, чем во хмелю. Любая мелочь могла вывести его из себя. Не дожидаясь, пока отец встанет с постели, Кукловод без разрешения убежал к Каме, на причал. На самом деле, это был никакой не причал, а гнилые, заброшенные мостки, с которых черпали воду лет двадцать назад. Сейчас там никто не бывал, и Кукловод, забравшись на самый краешек, мог вдоволь любоваться рекой и придумывать новые сюжеты сказок. Непременно с феями.

В тот день ему ужасно хотелось спать. Накануне вечером отец сильно напился и шумел часов до трёх ночи, пока мать насилу не угомонила его. Кукловод уснул почти под утро, а в семь часов уже был на ногах и ходил хвостом за матерью, умоляя взять его с собой в школу. Сначала он бродил по берегу, вырезая перочинным ножиком фигурки из ивовых прутьев, но к обеду ему стало совсем невмоготу, он прилёг на нагретые солнцем доски и мгновенно уснул.

Проснулся он в ужасе. Тени были длинными, день клонился к вечеру, и он с ужасом подумал о том, что скажет и сделает отец, когда он заявится домой. Наутро после обильных возлияний отцу постоянно что-то требовалось - то влажное полотенце, то брусничная вода, то рассол. Сам он в подпол в таком состоянии лазать не мог, и потому гонял либо жену, либо сына. Отец вообще не любил, когда они отлучались из дома надолго без определённой цели. Жену он, очевидно, ревновал, а сына считал бездельником. И вот теперь он, наверное, уже носится по дому в поисках Кукловода, ругается страшными словами, колотит поленом о дверной косяк...

Мальчик вскочил на ноги, сделал шаг, и внезапно сильная боль пронзила обе его ноги. Он вскрикнул и взглянув вниз, увидел, что одной ноги нет. Его правое колено с размаху врезалось в доски, а левая нога почти до колена скрылась в дыре. Гнилые мостки попросту проломились под ним! В первый момент боль была такой ослепляющей и нестерпимой, что он решил: ногу отрезало. Минуту спустя, когда к нему вернулась способность хоть как-то соображать, он смог аккуратно вытащить ногу. Она была ярко-красная, вся в занозах и горела огнём.

Как он дошёл по мосткам до берега, Кукловод не помнил. Знал только, что, искровенив руки, вырезал из ивы костыль-'рогатку' и почти пополз, опираясь на неё, вверх по склону. Туда, где его ожидал отец. Глупо было надеяться, что он его пожалеет. Наверное, только накажет за глупость. Только бы не добрался до 'Генри и пяти фей'!

Отец увидел его в окно и, скатившись по лестнице, уже издали начал поливать отборной бранью. Кукловод, почти ослепший от адской боли, заплаканный, раздавленный, доковылял до калитки. Уже во дворе тонкая 'рогатка' сломалась, и он рухнул в грязную лужу. Отец замолчал, усмехнулся и ушёл в дом.

Когда мать вернулась из школы, сын не выбежал ей навстречу. 'Он наказан', - коротко пояснил отец и скрылся в своей мастерской. Когда мать приготовила ужин, то всё же решилась спросить у отца, где Кукловод.