Жизнь в потусторонье (СИ)

Когда ему исполнилось двенадцать лет, его отдали в батраки более зажиточному крестьянину, где он, как и в отцовской семье, работал с утра до вечера, но хотя бы получал достаточную тарелку пшенной каши.Отец никогда не вспоминал в ностальгическом духе ничего из деревенской жизни кроме лошадей, которых он хорошо знал и любил.Бедность, грязь, грубость и невежество деревни по принципу "от противного" навсегда сформировали у него тягу к культуре, так что романтикой и идеалом для него стало все, связаннное с культурой: грамотная речь, знания, материализм, классическая литература и музыка.

Он успел повоевать в Красной армии в последний год Гражданской войны и потому был в ряду тех, кому советская власть всячески способствовала в про движении. Поскольку остро были нужны свои инженерные кадры, отца приняли на рабфак, и вскоре он бог знает как поступил в Горный институт. Можно только представить, как недотягивали его институтские знания до необходимого уровня, но, приступив позже к работе, он со своими обязанностями, видимо, все же справлялся.

Отец пережил бытовой примитивизм советских лет, лишения войн, эпоху политических преследований, но благодаря специальности горного инженера остался жив и даже, судя по долголетию, имел неплохое здоровье. Его семейная жизнь была не очень удачна, и последние тридцать лет он провел в одиночестве, которым в силу своего характера не очень тяготился. То, что ему нехватало общеобразовательных знаний, по-видимому, всю жизнь мучило отца и, выйдя на пенсию, он начал наверстывать упущенное. Он читал учебники физики, химии и биологии своего времени, пытаясь, очевидно, понять то, что было трудно усвоить в институтские годы. Были у него и более широкие запросы. Он изучал грамматику русского (родного) языка, английский язык, астрономию и даже интересовался начавшей развиваться в Союзе информатикой. Его неуемная жажда знаний вызывала восхищение.

Жизнь Леонида.

Свои восемьдесят земных лет Леонид прожил сравнительно неплохо. Почти до последних дней он был подвижным, самостоятельным, не был обузой для родных, не страдал от мучительных заболеваний. Его сознательная жизнь проходила уже в послесталинский период, он не испытал голода и иных суровых лишений. Молодость пришлась на ослабление идеологического противостояния и хрущевскую оттепель. Леонид был умеренным "шестидесятником", т.е. скептически относился к коммунистической партии, видя, что в ней состоит много приспособленцов, не верил в загнивание капитализма и понимал, что на пути строительства лучшего советского будущего совершается много больших и малых ошибок. Тем не менее саму идею социализма (не коммунизма, который был выписан марксистскими идеологами очень расплывчато и утопично) он целиком принимал. По его мнению, фактически этот социализм, т.е. общество с высоким уровнем социальной помощи строили все более или менее развитые государства, избирая для этого различные пути.

Железный занавес смягчился. Несмотря на все препоны, до советской и мировой общественности доходили голоса диссидентов. Начала переводиться ранее запрещенная западная литература. Во всем чувствовалась нарастающая возможность демократических перемен. Немало было положительных сдвигов и в сфере бытовых условий, например, кооперативное строительство, покончившее с эпохой коммунальных квартир, предоставление дачных участков.Словом, жизнь была наполнена надеждами на будущее и профессиональным совершенствованием.

Далее советский режим не выдержал экономического соревнования. Переход к новой идеологии и экономике принес ряд несомненных улучшений. Бывшие советские граждане избавились от коммунистического тоталитаризма, принесшего насильственную коллективизацию, голод, гулаги, отсутствие демократии и свободы слова. Закончилась холодная война и угроза ядерного конфликта. Ушли в прошлое дефициты и очереди. Исчезли идеологические препоны для любой литературы и искусства, открылись возможности зарубежных поездок. Свобода слова стала почти полной. Расцвело частное предпринимательство, хотя вокруг него было много всякой бюрократии.

Сначала казалось, что можно мягко и без потерь перейти к цивилизованной рыночной экономике, но, увы, это оказалось невозможным вследствие недостаточности общей цивилизованности, т.е., проще говоря, господству нечестности. Произошло быстрое расслоение на богатых (имевших возможность наворовать) и бедных. Представлялось, что все это лишь естественные неполадки начального периода, но проходили десятилетия, а контраст между богатыми и бедными только углублялся. Первоначальный восторг, вызванный долгожданными новшествами, был приглушен лавиной новых проблем: развалом неконкурентноспособной промышленности, безработицей, инфляцией, коррупцией, массовой бедностью на фоне грандиозного обогащения нуворишей. Бывшие советские республики скатились к статусу стран третьего мира. Свобода слова уже не особенно радовала, поскольку жертвы смелой критики просто не обращали на нее внимания.

После распада Советского Союза в бывших союзных республиках начался некий национальный психоз на почве ажиотажа вокруг прошлых, сильно преувеличенных обид со стороны России. Все это ярко проявилось на Украине. Ненависть к России фактически стала национальной идеей. Радикальные националисты как - то не очень задумывались о вероятных последствиях раздувания враждебности - они были упоены возможностью выражать русофобскую ненависть, казавшуюся им почти священной. И лишь после "революции достоинства" с ее последствиями некоторая часть людей стала понимать, что антирусская политика явилось системным злом, которое не могло привести к иным результатам. Иметь соседом более мощное государство и постоянно демонстрировать свою ненависть к нему (неважно, насколько справедливую) - это почти неизбежный путь к конфликту. Масштабная глупость была налицо. Для лучшего понимания этой ситуации можно представить себе, например, что Молдавия стала на путь аналогичного отношения к Украине, постоянно продуцируя антиукраинские лозунги, акции, литературу. Вряд ли можно сомневаться в том, что Украина нашла бы тот или иной повод для какого - либо акта мести.

Согласно утвердившейся в постсоветское время классификации Леонид оказался в нижней половине среднего класса, т.е. его семья вполне удовлетворяла свои бытовые потребности, но никакой роскоши себе позволить не могла. Ему повезло удержаться на плаву, поскольку, несмотря на значительную безработицу, его специальность была востребованной. Его жизнь представлялась ему состоящей из двух частей - советского и постсоветского периода. Последние годы были несколько омрачены конфликтом на Украине, но в целом, как говорится, грех было жаловаться.

Проблема умиротворения.

В потусторонье существование эква Леонида было комфортным и беспроблемным, но обрести полный душевный покой он не мог, поскольку его память не могла избавиться от воспоминаний о совершенных в земной жизни ошибках, о причиненных ему обидах и в еще большей степени- обиженных им других людях. Как ни пытался он примириться и оправдаться в собственных глазах, это не получалось. В сравнении с грехами некоторых своих знакомых его провинности были не так уж велики, но это утешало лишь частично. В земной жизни муки памяти и совести отступали на второй план перед житейскими хлопотами, но в потусторонье они стали единственным и очень чувствительным препятствием.

В первые годы потусторонней жизни Леонид удивлялся, огорчался и верил, что со временем это пройдет, но нет, не проходило. Из разговоров со знакомыми он понял, что это общая проблема всех или, во всяком случае, большей части эквов. Оказалось, что совесть - это более серьезная вещь, чем они представляли. Частично, конечно, можно было исправить дело извинениями и примирениями, но многие эквы уже исчезли, а других было трудно найти. Старожилы потусторонья утверждали, что кардинальным решением служило достижение существовавшего в потусторонье Дворца умиротворения. Он находился в настолько труднодоступной горной местности, что далеко не у каждого хватало настойчивости и сил для преодоления всех препятствий, так что около половины попыток заканчивались неудачей.Через несколько лет жизни в потусторонье стремление Леонида к достижнию внутреннего покоя окрепло настолько, что он твердо решил любой ценой попасть во Дворец.