Жизнь в потусторонье (СИ)

Кроме того брутальность, вошедшая в лексикон как некая постоянная составляющая, наблюдающаяся у значительной части восточнославянского населения, повидимому играет роль проклятия, посылаемого всему негативному в жизни. Это относится, например, к распространенной привычке постоянно употреблять слово "б..." даже в самых спокойных и беспроблемных разговорах. Видимо, человек использует это как некую атаку на все, что портит ему жизнь.

Но откровенное сквернословие являлась только частью того конфликтного стиля общения, который был типичным для советского и постсоветского мира. Кроме прямой брутальности существовала богатая техника всяческих высмеиваний, передразниваний, поддевок, скабрезных шуток. Часто они строились на материале брутальных, в том числе и нецензурных выражений или как - либо обыгрывали их, другие были просто грубыми или агрессивными по содержанию. Это была самая популярная область ежедневного массового остроумия.

В первых рядах данной практики шел диалог в стиле

перебранки, предполагающий острые, обрезающие ответы на различные затрудняющие просьбы, предложения и поручения. Это был как бы стиль уверенного в себе и знающего жизнь человека, а не размазни и тугодума, это был некий стилевой блеск

- Ты мог бы сейчас сходить в магазин?

- Как же, спешу и падаю.

- Одолжи мне пожалуйста пять рублей.

- А хуже тебе не будет?

- Ты мог бы из зарплаты выделить деньги на новый телевизор?

- Держи карман шире.

Диалоги в данном стиле были обычными или даже преобладающими во многих семьях, они не считались скандальными, но фактически поддерживали постояннй градус агрессивности, приучая к такому стилю и подрастающее поколение. К этому же жанру относились стереотипные или рифмованные грубоватые ответы на некоторые часто повторяющиеся выражения.

- Я думал...

- Индюк думал, да в суп попал.

- Если бы у меня было...

- Если бы да кабы, то во рту выросли бы грибы.

Более острой и агрессивной разновидностью данного жанра были шутки - ловушки, в которых довольно часто употреблялись нецензурные выражения.

- Ты в деревне жил?

- Жил.

- Я на тебя х... положил.

Леонид называл все это коммунальной субкультурой, поскольку она наиболее типично и ярко проявлялась в коммунальных квартирах, в которых жила преобладающая часть городского населения с двадцатых и до семидесятых годов ХХ века. Там были постоянные ссоры жильцов из-за платы за электроэнергию, из - за пользования газовыми плитами на общей кухне и некоторых других спорных моментов. Коммунальные квартиры были всеобщей школой реального и, как молчаливо предполагалось, жизненно необходимого стиля общения в этом суровом мире. Там отрабатывалось популярное искусство скандальности.Тренированные коммунальные бойцы умели выкрикнуть что - нибудь обидное и скрыться, прежде чем противник успевал ответить.

Этой стихии конфликтности целенаправленное воздействие общества противопоставляло ту культуру, которая внедрялась системой всеобщего образования, художественной литературой и наставлениями школьных педагогов. Последние безусловно, были целесообразными и достаточно результативными, но дело в том, что манеры самих педагогов также зачастую обучали скандальному поведению. Многие педагоги сами воспитывались в коммунальной среде и помимо своей воли демонстрировали ученикам классические коммунальные стереотипы. Их педагогическая техника представляла собой продолжение "коммунальной техники" в смягченном варианте, то есть это была та самая коммунальная субкультура. Учителя демонстрировали такие стереотипы, как негативные обобщения ("вечно ты забываешь..."), обидные преувеличения ("у тебя в голове одни глупости"), иронию, передразнивание и иные элементы скандального общения. Культура вечной борьбы, унаследованная от тысячелетнего опыта наших предков, не сдавалась.

Тем не менее, в целом, в советские годы несомненно продолжалось успешное воздействие гуманистической культуры. Среднее образование, литература, радио и телевидение делали свое дело. Постепенно исчезала знаменитая трамвайная склочность ("А еще шляпу надел!"), и приблизительно к 1980 - ым годам она была преодолена одновременно с исчезновением коммунальных квартир. Речь людей стала более грамотной и литературной, скандальность также выглядела менее прямолинейной.

Однако нецензурщина не отступала. Как это не парадоксально, из привычной мещанской вульгарности она перешла в категорию романтики, которая заключалась в создании образа человека с чертами мужественности и даже суровости ("крутизны"), а также оппозиционности всякой покорности и слабости. Хотя интеллигентность успешно завоевывала массовое сознание, она вполне сочеталась с очарованием решительности и грубоватости - качествами, которые триумфально воплотились в популярности слова "мужик", заменившего "мужчину" в конце 20 - начале 21 века. Нецензурщиной как бы кокетничали, причем не только мужчины. У женщин как раз наступил расцвет воинствущего феминизма, и всяческая брутальность пришлась очень кстати.Западное искусство, которое с жадностью воспринимали советские люди, также подбрасывало материал для создание "мужика" с помощью образов лихих суперменов.

Произошло в своем роде эпохальное явление советской и постсоветской культуры, достойно продолжившее своей нелепостью тот взрыв эпатажности, который проявился в первой трети ХХ века в творчестве русских авангардистов вроде Хлебникова, Бурлюка, Крученых, Белого, Маяковского и прочих.

Постсталинские борцы с советской партийной тенденциозностью, в частности те, кто принял участие в выпуске рукописного сборника "Метрополь", дали мощный залп по советской идеологической и культурной затхлости, причем триумфальной и победной начинкой их снарядов оказалась матерщина. Был создан недосягаемый уровень безграничной свободы. Куда там Солженицыну и Шаламову с их разоблачениями. Это была заявка на сокрушительное превосходство над всей той бесцветной литературой, которая как "глупый пингвин" прятала свое жирное тело, состоящее из безматерщинной лексики.

Получился весьма любопытный исторический сюжет. Начиная с эпохи Просвещения, европейская цивилизация наиболее очевидно была проникнута идеей свободы. Поколения борцов отвоевывали свободу за свободой, отправляя на свалку прежние препятствия вроде цензуры, тенденциозности, неуклюжей пропаганды, давления церкви и государственной власти.В своем победном шествии идея свободы дошла до свободы личности, и эту сложную задачу литераторы - авангардисты решили гениально просто, доведя свободу личности до свободы матерщины. В.Аксенов, В.Ерофеев, Э.Лимонов и многие другие славно потрудились на этой ниве. Они по - видимому открыли невыразимое наслаждение чувствовать себя выше заскорузлых литературных мещан и быть буревестниками истинной свободы.Что может быть привлекательнее этого?

После распада Союза нецензурщина уже закономерно и неизбежно приобрела ореол орудия борьбы против советского тоталитаризма, который якобы средствами культурного воспитания формировал психологию послушных винтиков в механизме авторитарной общественной системы. Мат стал чем - то вроде символа свободолюбия, и теперь редко кто решался выражать свой протест. Сформировался целый пласт постсоветской культуры, который, очевидно, даже претендует на свое место в ряду ведущих литературных направлений. Возможно, будущие литературоведы представят такую схему: классицизм - сентиментализм - романтизм - критический реализм - социалистический реализм - романтизм вульгарности (правда, название подберут более претенциозное).Какая вдохновенная линия духовного прогресса!

А что же нецензурщина в реальности принесла на своих эпатажных крыльях? Может быть, победу над конформизмом или, возможно, она увеличила творческий потенциал человечества? Нет. Степень внушаемости и творческих способностей всегда зависит от индивидуальных психологических особенностей. Романтизм вульгарности действительно подарил одну из свобод - свободу дешевого самоутверждения, так что, возможно, эпоху вульгарного романтизма со временем назовут эпохой дешевки.