Соловей мой, соловей (СИ)

- Я примерно так же себя ощущаю, - сказал папа, уткнувшись лицом в подушку. - Только молчу. Из-за присущего мне мужества. Ну, как спартанский мальчик с лисёнком, помните легенду?

- Молчишь ты, как же, - мама вытерла злые слезы. - Даже я сегодня много новых слов узнала, а уж как ты свою дочь просветил...

- Она, если по медицинской линии пойдет, еще не такого наслушается, - кивнул папа. - В острой боли себя сложно держать. Но ты, Маш, всё забудь, все плохие слова, прямо сейчас же, ладно? Я тебе потом помогу список написать всех слов, которые нужно непременно забыть. Или, может, Зоя тебе напишет!

Мама хихикнула сквозь слезы, хлопнула его по плечу. Санитары вернулись с носилками, осторожно помогли папе перебраться на них, подняли, понесли.

Мама накинула пальто, поцеловала Машу, пошла за ними. Стало тихо.

- Вам нужно переодеться, Мария, - сказала Дженет.

Маша взглянула на свое платье - обгоревшее, по подолу пропитавшееся маслом, грязное, и кивнула.

- Я поднимусь наверх, - сказал Андрей, выходя в коридор. - Поставлю чайник. Английская привычка - в любой критической ситуации первым делом нужно напиться чаю.

- И это помогает, - кивнула Дженет. - Мария, а где же ваша кошка? У вас же черная кошка, изящная такая, Андрей говорил.

Маша подскочила в ужасе - а вдруг Багира была на кухне, она перед ужином часто у плиты крутилась, да еще ведь и рыба была... Могла обгореть и лежать где-нибудь под столом, кто бы смотрел, до кошки ли было.

- Багира! - позвала Маша в тревоге, спеша на кухню, - Багира!

Кошка отозвалась из Вериной комнаты, Маша облегченно перевела дух, открыла дверь. Багира сидела на столе, в своей любимой позиции "пресс-папье", на стопке бумаг и книжек. Маша зашла открыть окно, пускай эта комната, которую мама упорно называла "голубым будуаром", тоже проветривается. Да и Багиру нечего оставлять в пустой холодной обгорелой квартире. Ночь была ясной, луна уже пошла на убыль, но все еще была почти полной, яркой, заливала комнату мистическим серебряным светом.

Маша подняла кошку, поправила бумаги. Сверху лежал конверт, подписанный "Маше". Маша видела, что аккуратная Вера посадила кляксу на букве "а", значит, писала второпях.

Ничего доброго от этого дня Маша уже не ждала.

Она со вздохом зажгла свет, села на Верину кровать и начала читать письмо.

Дорогая М., это записка "на вс.случай", я уверена, что вернусь раньше, чем ты найдешь конверт, но все же мало ли.

Я сегодня не ужинаю с В. (наоборот, он думает, что я уж. с вами), я в это время помогаю совершить необыкн. открытие, прорыв в истории и египтологии. Я говорила по тел. с сэром Б. - благодаря его книгам и подсказкам я, кажется, додумалась, как можно открыть летум и войти в контакт с людьми, мертвыми уже много тыс. лет.

Только представь - это ведь совсем другая цив-я, др. мир. Все равно, что ступить на иную планету и познакомиться с её обитателями. А ведь археологи продолж. находить мум. тела разных эпох - возможно, многие из них тоже держат летум, и в него можно будет войти. Шагнуть в культуру инков и других великих цив-й Америки, узнать тайны др.Египта, м.б., даже Атлантиды.

Сэр Б. соглас. попроб. мою теорию и воспр. египетский похоронный ритуал, с канопами, "отверзением уст" итд. Я думаю, это откроет летум, воронка обретет силу и поднимется, в нее можно будет войти.

Знаю, что мы сто раз слышали об опасностях и ужасах в летуме, но оба наших отца там побывали и вернулись, никто не пропал, все живы. Я тоже хочу прикл., о которых можно потом рассказывать, преувелич. опасность и мой необыкн. героизм. Зачем же быть летум-ке, если тебе никогда не дают быть летум-ке, правда?

Не волн. за меня, я все хорошо продумала. И сэр Б. сказал, что если все получится, он снабдит меня всем необх. - флягами с водой, запасом еды и даже оружием на всяк.случай - трость, из которой выдвиг. клинок. Я им не умею, но буду все же так себя чувств. увереннее.

Убегаю, целую тебя, вернусь с победой, Aut cum scuto, aut in scuto, но я увер., что со щитом.

P.S. если В. позвонит, а меня еще не будет, пусть Ленмиха скажет, что я за столом ужасно занята, или что за пианино, в общ. пусть соврёт что-нибудь, ей не впервой.

P.P.S. надеюсь, тебе получше, ты моя бедная страдалица и соня.

Целую, до скор.встречи, В.

Маша почувствовала, как сердце каменеет, холодеет, становится таким тяжелым, что в груди не удержать, и оно валится, валится ниже, в живот, и всё остальное внутри за собой тянет. Её рука задрожала, она уронила Верино письмо, согнулась пополам, гадая, вырвет её сейчас от ужаса или не вырвет.

Ничего, подышала, отпустило.

Под конвертом был Верин блокнот - Маша раскрыла его на закладке.

Там была нарисована схема - лежащий человечек, ориентированный по сторонам света, с головой на восток и ногами на запад, от него расходились четыре луча, на концах которых стояли какие-то вазы.

"Имсет с печ. - юг, Хапи с легкими - север, Дуамутеф с желуд. - восток, Кебехсенуф с кишечн. - запад" - было написано под рисунком Вериной рукой. Ниже был еще один, где девочка с губами бантиком и длинными распущенными волосами входила в воронку, весело помахивая рукой. И еще один, где девочка держалась за руку человечка в египетском платье на вершине пирамиды, он благосклонно обводил рукой горизонт, а снизу на них смотрели два толстых верблюда.

Маша закрыла блокнот и пару секунд смотрела в никуда.

Потом вышла из комнаты и отдала письмо и кошку Дженет - она курила в гостиной, не зажигая света, и смотрела в окно на луну.

- Пусть Багира у вас побудет, а письмо срочно покажите Андрею. Я сейчас быстро переоденусь и приду.

Дженет посмотрела на неё внимательно, погладила вытянувшуюся на её груди, бьющую хвостом Багиру.

- Что-то еще случилось?

- Да, - сказала Маша. - Андрей вам объяснит. Прошу вас, поспешите.

Дженет ушла. Маша прошла в родительскую спальню, распахнула шифоньер, нашла внизу нужную коробку. У папы был охотничий костюм, который он носил еще юношей, до того, как женился на маме, получил хорошую должность, стал очень счастлив и спокоен и набрал почти пуд весу, не помещавшегося в коричневые суконные штаны, узкую рубаху и куртку из плотного твида с огромным количеством карманов.

Маша этот костюм уже надевала, и Ленмиха с мамой его по ней подгоняли - в последнем классе гимназии они ставили "Бедность не порок" Островского, и Маша была Любимом Торцовым, промотавшимся купеческим братом, дураком и задирой, а ведь так хотелось играть Любовь Гордеевну или на худой конец, романтичного любовника Митю. И сапоги ей тогда к роли тоже пошили - папа сказал, чтобы не экономили, а шили хорошие, чтобы можно было потом в лес в них ходить, стрелять.

Маша оделась, обулась, потопала по ковру - хорошо, удобно, крепко.

Прошла в папин кабинет, взяла большую кожаную сумку, вытряхнула из неё все бумаги и чертежи. Положила Верин блокнот, карандаши, папин новейший патентованный ручной фонарь "Охотник". Открыла сейф, сунула в сумку ящичек со своими револьверами. Патронов в сейфе не было, а ведь она видела большую коробку, из которой папа брал картонку поменьше, когда они ездили стрелять. Маша прошла по кабинету, открыла все створки, все ящики. Заодно нашла охотничий нож и флягу. Нижний ящик стола не открывался, ключ было искать некогда. Маша вздохнула, сунула в щель ящика нож, уперлась, потянула. Язычок на замке ящика был хлипкий, сломался легко. Маша нагребла патронов, не считая - одна коробка, вторая, третья, вот еще россыпью пару горстей, уже тяжело становится, но нужно еще...

Она двигалась быстро, решительно, будто заранее всё продумывала именно для такой ситуации. Когда в незапертую дверь вбежал Андрей, Маша была уже полностью готова - на ней было ее красивое, теплое красное пальто, под которым не разобрать было, что на ней надето. Сумка оттягивала плечо, но Маша держалась с ней легко, будто там и не было почти шести килограмм оружия с аммуницией, а также воды и утащенного из кладовки хлеба и окорока в вощеной бумаге.