Соловей мой, соловей (СИ)

- Дженет! - позвала она, проходя по коридору. - Дженет, где вы? Я услышала странный звук, будто что-то упа...

В приоткрытом проеме двери ванной, на полу, она увидела ногу Дженет - в сером чулке, в черном фетровом ботинке. Нога не двигалась.

Маша ахнула и бросилась в ванную, распахнула дверь. Дженет распласталась у раковины, неестественно разбросав руки и ноги, правая ладонь лежала в крупных осколках графина на полу, из порезов подтекала кровь. Запах был странный - тот самый, который Маша мельком ощутила вчера, но теперь он был сильный, ничем не прикрытый, настойчивый. Как будто кого-то стошнило на пол, и рвоту тут же залили коньяком и посыпали корицей и перцем.

Маша бросилась на колени, проверила ей пульс, подняла веки. Дженет негромко застонала.

- Дженет, - сказала Маша, - вы в сознании? Вы меня слышите? Я сейчас вызову доктора!

- Не надо... доктора, - прошептала Дженет, не открывая глаз. - Никакой доктор мне уже не поможет. Я просто хочу отдохнуть наконец, не шевелиться, чтобы боль прошла, оставьте меня в покое.

Во входную дверь стукнули, запыхавшись, вбежала Ленмиха, охнула, увидев Дженет.

- Я у Прасковьи была на втором, услышала, как кто-то по подъезду бегает, дверями хлопает, сразу к тебе кинулась, - сказала она. - А ты уж и не спишь, а как раз это ты и топаешь-хлопаешь.

- Она пьяна? - спросила Маша нервно. - Пахнет, будто алкоголем каким-то противным ужасно. Зачем же она так?

- Лауданум, - сказала Ленмиха, понянув носом воздух. - Опий на спирту. Прасковьина хозяйка, Иванова, его принимает, я запах-то знаю. Говорит "от менструальных болей" капли, а сама почти каждый день, когда и по два раза. Знаем мы эти боли. Как начнешь гадость эту в себя совать, так и не перестанешь, привяжешься - не отвыкнуть. Давай-ка, Машенька, поднимай ее за плечи, раз дышит она нормально, то поспит и оклемается. Не на полу же ей тут лежать.

Они перенесли Дженет на диван в гостиной. Маша нашла в ванной коробочку с бинтами, набрала воды, промыла порезы на ее руке и туго забинтовала.

- Вот молодец какая, Машенька, девочка моя, - сказала Ленмиха с гордостью. - Столько умеешь, просто как сестра милосердия. А я всю жизнь крови боюсь. Ну что, мне с ней посидеть, или позвоним кому?

- Я сама с ней посижу, - сказала Маша. - Если это лауданум - а что же еще - то она проснется через пару часов. И пульс ей проверять надо, и за дыханием следить. А тебе же ужин готовить.

- Пойду тогда, - кивнула Ленмиха. - Буду рыбу сегодня жарить в кляре, в кипящем масле, как у них там в Англии принято готовить. Ты же будешь с ними ужинать сегодня?

- Буду, - кивнула Маша. - Вера, наверное, нет.

- Да слышала я, слышала, что она с женихами запенилась, - Ленмиха махнула рукой. - Вот будет сюрприз родителям! Я бы, конечно, не пускала, но коли Слава с Зоей разрешают, то пускай. Девка она умная, серьезная, авось, глупостей не наделает, а молодость-то потом не вернешь.

Качая головой, Ленмиха ушла. Маша сидела в тишине, слушала тихое дыхание Дженет. Через несколько минут она заметалась, застонала, потом открыла остекленелые глаза и посмотрела прямо на Машу, тревожно, не узнавая ее.

- Дженет? - позвала Маша, подошла ближе, наклонилась. Дженет всё смотрела со страхом, глаза не фокусировались. Потом вдруг улыбнулась облегченно.

- Агата, - сказала она, - Агата, ну наконец-то. Знаешь, мне приснилось, будто ты умерла. И знаешь, - она рассмеялась, - даже будто мы похоронили тебя под тем большим тисом у твоей церкви. Ну что за дурной сон.

- Дженет, это Мария. Мы в России, в Петербурге, - сказала Маша, но Дженет её не слушала совсем.

- Знаешь, я тоже скоро умру, так что это ничего. Андре говорит - в смерти нет конца. Что есть жизнь вечная, как тебе Иисус и обещал. Как он всем обещал. Я очень хотела бы умереть грациозно, как на сцене, а уже вижу - так не получится. Очень больно, Агата, очень, я и не думала, что может быть так больно. Тебе было больно?

- Нет, - ответила Маша, сглатывая слёзы. - Нет, совсем не было.

Дженет перевернулась на бок, вздохнула с облегчением.

- Давай не пойдем сегодня играть в лото, я устала. Миссис Бьюри опять будет сплетничать, жаловаться, что Кай втравливает её внука в опасные проказы. Слушай, я совсем засыпаю, очень устала. Когда Кай вернется с улицы, заставь его поесть. А то он так в рост пошел последнее время, а кушает по-прежнему мало. Я убрала тушеную говядину в холодную кладовку, она в серой кастрюле, а в черной - овощи. Пусть Кай ест пастернак, он от него нос воротит, а ведь пастернак так полезен! Агата...

- Да, - сказала Маша.

- Пить хочу. Боль уходит, хорошо. Знаю, что она вернется, но сейчас все равно хорошо.

Маша налила воды из графина на столике в стакан, приподняла голову Дженет, напоила её. Она сглатывала через раз, вода проливалась на ее грудь, на подушку, но Дженет не замечала. Маща осторожно уложила ее, вытерла ей лицо салфеткой, поправила волосы. Кожа её была очень горячей и сухой. Дженет улыбнулась в потолок обескровленными губами.

- Я так рада, что ты пришла, Агата, - сказала она. - Я так по тебе скучаю. Кай уехал в школу, далеко, на севере, в Чешире. Андре оплатил обучение, он щедр и куда добрее, чем я ожидала. Каю там очень хорошо. А мне очень одиноко. Умирать в одиночестве тоскливо.

Она повернула голову, посмотрела прямо Маше в лицо своими прекрасными, сине-серыми глазами с очень расширенными зрачками. Маша вдруг увидела морщинки в углах ее глаз и рта, и незаметную раньше усталость кожи.

- Я засыпаю, - сказала Дженет. - Почитай мне, пожалуйста.

- Что? - спросила Маша.

- Что угодно. С любого места. Лишь бы слушать твой голос...

Маша взяла со стола обернутую в синюю бумагу книгу, раскрыла на середине, и стала читать.

- Кай эти рассказы любит, это его книжка, - улыбнулась Дженет и закрыла глаза. - Мне всегда очень хотелось побывать в Индии. Но так и не пришлось.

Она спала, дышала ровно, а Маша все читала и читала, пока не дошла до последней страницы.

"Доброй охоты на новом пути, Хозяин Джунглей! Не забывай, что Багира любила тебя!"

В прихожей открылась и закрылась дверь, Маша заторопилась, ей хотелось закончить. Она успела.

- И это - последний из рассказов о Маугли, - сказала она и закрыла книгу.

Анрей вошел в комнату, быстро осмотрелся, потянул носом воздух, покачал головой. Взял с комода склянку коричневого стекла, посмотрел на свет, сколько осталось, покривился. Прошел к окну, открыл его, стало слышно, как дети во дворе играют в "казаки-разбойники" - казаки бурно обсуждали, стрелка ли выложена на снегу из конского навоза, или просто у лошади так вышло. Андрей подошел к Дженет, приподнял ей веки, пощупал пульс.

- Я проверяла пару минут назад, - сказала Маша. - Замедленный, но ровный. Опасности нет.

- Спасибо, - сказал Андрей, подвинув второе кресло ближе к Машиному и усаживаясь в него.

- Что с ней? - спросила Маша.

- Опухоль, - ответил Андрей, - раковое поражение всех женских органов. Последняя стадия или около того.

Он помолчал, вздохнул.

- Я себя в этом виню. Она не умерла, родив Кая, но смерть за ней увязалась, поселилась в ее теле, и вот теперь ее доедает.

- Не вините, - сказала Маша. - Вряд ли это так.

- Мне было двадцать три года, - сказал Андрей. - Я был так в нее влюблен, что она казалась центром мира, осью, вокруг которой вертелось вся остальная жизнь. Я был так растерян тогда, никак не мог понять, чего хочу, знаете, как в юности бывает.

- Знаю, - кивнула Маша.

- В армии себя не нашел, ушел из полка, вслед за приятелем уехал в Лондон. Влюбился - и любовь показалась ответом, потому что я вдруг понял, что значит - хотеть чего-то по-настоящему. Тем более сокрушительным оказался удар, когда Дженет со мною порвала. Не поверите - даже застрелиться подумывал. Потом записался в инженерный полк, поехал в Африку с британскими войсками - они охотно принимают русских офицеров. Думал - пусть меня лучше мятежные негры пристрелят...