Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Молчи, дура, крикнула Тереза; ты сама не знаешь, что говоришь; этотъ господинъ правъ, какъ нельзя болѣе. Иное время, иначе и поступать нужно. Было время Санчо, и ты была Санчо, наступило время губернатора и ты значитъ стала большая дама, не знаю, сказала-ли я этимъ что-нибудь.

— Больше, чѣмъ думаете, госпожа Тереза, отвѣтилъ пажъ, но дайте мнѣ, пожалуйста, обѣдать; я спѣшу, мнѣ нужно сегодня же вечеромъ отправиться назадъ.

— Зайдите закусить ко мнѣ, сказалъ священникъ пажу; у госпожи Терезы больше желанья, чѣмъ средствъ угостить такого гостя, какъ вы.

Пажъ сначала отказался отъ этого приглашенія, но долженъ былъ уступить для своей же пользы. Священникъ съ удовольствіемъ повелъ его къ себѣ, восхищенный тѣмъ, что будетъ имѣть возможность разспросить пажа о Донъ-Кихотѣ и его подвигахъ. Бакалавръ же предложилъ Терезѣ написать отвѣтъ ея мужу, но Тереза, считая бакалавра болтуномъ, не хотѣла, чтобы онъ вмѣшивался въ ея дѣла. Она согласилась лучше поподчивать яичницей изъ двухъ яицъ какого-нибудь писца, который бы написалъ ей два письма: — къ мужу и герцогинѣ, — сочиненныя ею самой и принадлежащія, какъ ниже увидятъ, не къ самымъ плохимъ вещамъ въ этой большой исторіи.

Глава LI

Наступилъ день послѣ той ночи, въ которую губернаторъ обходилъ островъ, и которую метръ-д'отель провелъ, не смыкая глазъ, въ мечтахъ о встрѣченной имъ дѣвушкѣ, одѣтой по мужски. Мажордомъ же, удивленный дѣлами и словами Санчо Пансо, употребилъ остатокъ этой ночи на сочиненіе отправленнаго имъ господамъ своимъ отчета о дѣйствіяхъ губернатора, проявлявшаго въ словахъ и поступкахъ своихъ какое-то странное смѣшеніе глупости съ умомъ. Поутру, когда губернаторъ всталъ съ постели, ему подали, по приказанію доктора Педро Черстваго, немного варенья и нѣсколько глотковъ холодной воды; Санчо съ удовольствіемъ промѣнялъ бы эту закуску на ломоть хлѣба съ кистью винограду. Покоряясь, однако, судьбѣ, онъ удовольствовался тѣмъ, что ему подали къ великому горю души и неудовольствію его желудка. Педро увѣрилъ его, что легкія и нѣжныя кушанья освѣжаютъ умъ, а это всего важнѣе, какъ говорилъ онъ, для высокихъ должностныхъ особъ, которымъ нужно дѣйствовать больше умомъ, чѣмъ тѣломъ. Благодаря этимъ резонамъ добрый Санчо принужденъ былъ все время голодать на своемъ островѣ и такъ сильно, что онъ проклиналъ въ душѣ и свое губернаторство и того, кто сдѣлалъ его губернаторомъ. Тѣмъ не менѣе, голодный, съ однимъ вареньемъ въ желудкѣ, онъ принялся послѣ завтрака за работу. Къ нему явился въ это утро какой-то незнакомый человѣкъ, и въ присутствіи мажордома и всей остальной свиты губернатора попросилъ его рѣшить такой вопросъ: широкая и глубокая рѣка раздѣляетъ земли одного и того же владѣльца, но прошу вашу милость, сказалъ онъ губернатору, внимательно слушать меня, это дѣло не пустячное и рѣшить его не легке. На концѣ моста, перекинутаго черезъ эту рѣку, продолжалъ онъ, стоитъ висѣлица и при ней устроенъ въ нѣкоторомъ родѣ трибуналъ, въ которомъ засѣдаютъ четыре судьи, долженствующіе наблюдать за исполненіемъ такого закона, постановленнаго владѣльцемъ рѣки, моста и мнѣнія: «Всякій кто перейдетъ по этому мосту съ одного берега на другой», гласитъ законъ, «долженъ сказать подъ присягой кто онъ, куда идетъ, зачѣмъ? Если онъ скажетъ правду, пропустить его; если солжетъ, повѣсить — безъ всякихъ разсужденій». Не смотря на существованіе такого строгаго закона, черезъ мостъ проходило много народу, и смотря потому, что показывали подъ присягою проходившіе люди, судъ рѣшалъ правду ли говорятъ они или нѣтъ; если правду, тогда ихъ пропускали. Между тѣмъ случилось такъ, что одинъ человѣкъ, перешедшій черезъ мостъ, сказалъ подъ присягою: «Клянусь Богомъ, я отправляюсь, чтобы быть повѣшеннымъ на этой висѣлицѣ«. Услышавъ это, судьи сказали себѣ: «если мы пропустимъ этого человѣка, то выйдетъ, что онъ совралъ и по закону долженъ умереть; если же мы повѣсимъ его, тогда выйдетъ, что онъ сказалъ правду, и по закону вѣшать его мы не имѣемъ права». И рѣшили они, господинъ губернаторъ, спросить ваше мнѣніе, что дѣлать въ этомъ случаѣ; до сихъ поръ они не могли придти ни къ какому рѣшенію. Слава о вашей тонкой и глубокой проницательности побудила судей послать меня къ вашей милости и спросить у васъ, какъ рѣшить это запутанное дѣло?

— Тѣ, которые послали васъ во мнѣ, сказалъ Санчо, могли избавить себя отъ этого труда, потому что у меня въ умѣ меньше проницательности, чѣмъ мяса въ тѣлѣ. Повторите, однако, въ чемъ дѣло, такъ, чтобы я хорошо его понялъ; можетъ быть я и съумѣю найти рѣшеніе.

Незнакомецъ повторялъ это дѣло еще разъ или даже два раза, и Санчо сказалъ ему тогда: «я рѣшилъ бы это дѣло очень просто: подсудимый клянется, что онъ пришелъ умереть на висѣлицѣ, слѣдственно, если его повѣсятъ — выйдетъ, что онъ сказалъ правду и по закону вѣшать его нельзя; если же его отпустятъ, выйдетъ, что онъ ложно присягнулъ и по тому же самому закону онъ долженъ быть повѣшенъ».

— Совершенно справедливо, господинъ губернаторъ, сказалъ посланный.

— Поэтому, продолжалъ Санчо, ту часть этого человѣка, которая сказала правду, слѣдуетъ отпустить, а ту, которая солгала — повѣсить.

— Въ такомъ случаѣ его придется разрѣзать на двѣ части, на лгущую и говорящую правду, отвѣтилъ посланный; если же его разрѣзать, тогда не къ чему ни вѣшать, ни отпускать его, и законъ будетъ не удовлетворенъ, между тѣмъ нее дѣло въ тонъ, чтобы удовлетворить законъ.

— Послушайте, отвѣтилъ Санчо. Или я дубина, или этотъ человѣкъ, имѣетъ столько же права пройти черезъ мостъ, сколько быть повѣшеннымъ; правда спасаетъ его отъ висѣлицы, а ложь приговариваетъ въ ней. Если же это такъ, то, скажите пославшимъ васъ судіямъ, что, по моему мнѣнію, слѣдуетъ помиловать этого человѣка. На вѣсахъ правосудія причины осудить и помиловать его одинаковы, а между тѣмъ лучше сдѣлать хорошее дѣло, чѣмъ дурное; это я написалъ и подписалъ бы, если бы умѣлъ писать. Къ тому же, я высказалъ въ этомъ случаѣ не свое мнѣніе, а повторилъ одно наставленіе, данное мнѣ, между прочими, господиномъ моимъ Донъ-Кихотомъ, наканунѣ моего отправленія губернаторомъ на островъ; онъ говорилъ, что когда приговоръ колеблется, то его слѣдуетъ склонить на сторону милосердія. Благодари Бога, я вспомнилъ это наставленіе теперь, когда оно пришлось такъ кстати.

— Вы изволили сказать великую правду, перебилъ мажордомъ, и самъ Ликургъ, начертавшій законы Лакедемонянамъ, не могъ-бы постановить, но моему мнѣнію, лучшаго приговора. Этимъ мы окончимъ сегодня судебныя разбирательства, и я сдѣлаю распоряженіе, чтобы господинъ губернаторъ пообѣдалъ теперь въ свое удовольствіе.

— Этого мнѣ только и нужно, воскликнулъ Санчо; давайте мнѣ ѣсть и лейте на меня цѣлый дождь вопросовъ и отвѣтовъ; я берусь отвѣчать на нихъ на лету.

Мажордомъ, котораго начинала мучить совѣсть за то, что онъ убиваетъ голодомъ такого мудраго губернатора, сдержалъ на этотъ разъ свое слово. Къ тому же онъ думалъ покончить съ губернаторомъ въ эту же ночь, сыгравши съ нимъ послѣднюю штуку, которую ему поручено было устроить.

Послѣ обѣда, когда Санчо, пренебрегши всѣми правилами и афоризмами доктора Тертафуэра, кушалъ десертъ, въ столовую вошелъ курьеръ съ письмомъ отъ Донъ-Кихота. Санчо велѣлъ секретарю прочитать это письмо сначала про себя, а потомъ въ слухъ, если въ немъ не окажется ничего особеннаго. Пробѣжавъ письмо, секретарь сказалъ, что оно достойно быть напечатано золотыми буквами и потому можетъ быть прочтено вслухъ. Вотъ оно:

Письмо Донъ-Кихота Ламанчскаго Санчо Пансо, губернатору острова Бараторіи: