Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Зовутъ меня донна Родригезъ де Гріальва, отвѣчала дуэнья: что тебѣ угодно, братецъ?

— Мнѣ бы угодно было, сказалъ Санчо, чтобы вы потрудились выйти на дворъ, такъ стоитъ мой оселъ, такъ вы ужъ распорядитесь. пожалуйста, чтобы этого самаго осла отвели въ конюшню. Нужно вамъ только сказать, что онъ немного трусливъ, и если увидитъ себя одного, то я право не знаю, что станется съ нимъ бѣднымъ.

— Если господинъ твой такой же невѣжа, какъ ты, отвѣтила оскорбленная дуэнья, то нечего сказать, славную мы сдѣлали находку. Отвяжись, сударь ты мой, отъ меня, продолжала она, ступай самъ въ своему ослу, а мы не для ословъ твоихъ поставлены здѣсь; въ недобрый видно часъ занесло васъ сюда.

— Странно, сказалъ Санчо, господинъ мой, который, можно сказать, собаку съѣлъ на разныхъ исторіяхъ, самъ мнѣ разсказывалъ, что когда Ланцелотъ возвратился изъ Британіи, тогда дамы заботились о немъ самомъ, а дуэньи о его конѣ, я же право не промѣняю своего осла ни на какого Ланцелотова коня.

— Если ты, любезный, родился ужъ такимъ шутомъ, сказала дуэнья, то прибереги свои шуточки на другой случай, для другихъ людей, которымъ эти шутки придутся по вкусу; они и наградятъ тебя за нихъ: отъ меня же кромѣ фиги ничего ты не дождешься.

— Спасибо и за то, молвилъ Санчо; фига ваша должно быть спѣлая, преспѣлая, если только ровесница вашей милости.

— Плутовское отродье! воскликнула разъяренная дуэнья; если я стара, въ этомъ я дамъ отчетъ Богу, а не тебѣ, грубіянъ, негодяй. Говоря это дуэнья такъ возвысила голосъ, что ее услышала герцогиня и спросила, что съ нею? «А то, отвѣтила дуэнья, что этотъ молодецъ отправляетъ меня съ своимъ осломъ въ конюшню, разсказывая про какого-то Ланцелота, которому будто служили дамы, а о коняхъ его заботились дуэньи; да въ добавокъ въ этому обругалъ меня еще старухой.»

— Вотъ это обидно, сказала герцогиня; берегись, милый Санчо, продолжала она, обратясь къ оруженосцу, донна Родригесъ совсѣмъ не такъ стара, какъ тебѣ кажется, и головныя накладки свои носитъ вовсе не вслѣдствіе старости, а какъ старшая здѣсь и, если хочешь, по обычаю.

— Да клянусь Богомъ, отвѣтилъ Санчо, я говорилъ имъ вовсе не съ тѣмъ, чтобы обидѣть ихъ, а потому, что очень люблю своего осла, и мнѣ казалось, что трудно будетъ поручить его болѣе милостивой и сострадательной особѣ, чѣмъ госпожа донна-Родригезъ.

Донъ-Кихотъ недовольнымъ голосомъ прервалъ своего оруженосца: «Санчо, подумай, прилично-ли говорить здѣсь подобныя вещи?»

— О своихъ нуждахъ каждому прилично говорить вездѣ, если это нужно, отвѣтилъ Санчо; я вспомнилъ о моемъ ослѣ здѣсь, и говорю о немъ здѣсь, а еслибъ вспомнилъ въ конюшнѣ, то сказалъ бы тамъ.

— Санчо совершенно правъ, замѣтилъ герцогъ, и возражать ему я нахожу рѣшительно невозможнымъ. Прошу его только не безпокоиться о своемъ ослѣ, о немъ будутъ заботиться, какъ о самомъ Санчо.

Во время этого разговора, забавлявшаго всѣхъ, кромѣ Донъ-Кихота, хозяева съ гостями сошли внизъ и попросили рыцаря въ великолѣпную залу, обитую штофомъ и парчей, гдѣ шесть очаровательныхъ дѣвушекъ, хорошо наученныхъ герцогомъ, что дѣлать и какъ держать себя съ Донъ-Кихотомъ, принялись снимать съ него оружіе, какъ съ дѣйствительнаго странствующаго рыцаря.

Скинувъ оружіе и оставшись въ своемъ замшевомъ камзолѣ и узкихъ штанахъ, блѣдный, худой, съ впалыми, какъ будто уходившими въ ротъ, щеками и выдающимися скулами, Донъ-Кихотъ представлялъ собою такую смѣшную фигуру, что еслибъ прислуживавшія ему красавицы не удерживали себя всѣми силами, какъ это имъ строго за строго приказано было, то онѣ, кажется, умерли бы со смѣху. Камеристки просили его раздѣваться безъ церемоніи и позволить имъ надѣть на него рубаху, но рыцарь ни за что не согласился на это, говоря, что странствующимъ рыцарямъ приличіе столько же знакомо, какъ и храбрость. Онъ попросилъ передать рубаху Санчо и, запершись съ своимъ оруженосцемъ въ великолѣпной задѣ, въ которой стояла не менѣе великолѣпная кровать, докончилъ свой туалетъ.

— Неисправимый шутъ и дуракъ! сказалъ Донъ-Кихотъ Санчо, оставшись наединѣ съ нимъ, не стыдно тебѣ было обидѣть такую почтенную дуэнью? И нашелъ ты время вспомнить о своемъ ослѣ. Гдѣ видѣлъ ты герцоговъ, которые забыли бы о твоемъ ослѣ, принявши такъ ласково и радушно тебя самого. Ради Бога, исправься, Санчо. Не показывай на каждомъ шагу изъ какого грубаго матеріала ты созданъ. Подумай о томъ, что господина уважаютъ тѣмъ болѣе, чѣмъ почтеннѣе слуги его, и что однимъ изъ лучшихъ преимуществъ высокихъ особъ должно признать то, что они могутъ имѣть у себя въ услуженіи такихъ достойныхъ людей, какъ онѣ сами. И что, наконецъ, подумаютъ обо мнѣ, видя какого я держу при себѣ оруженосца? Санчо, повторяю тебѣ: бѣги этихъ опасностей, обходи эти подводные камни; пойми, что тотъ, кто не скажетъ ни одного слова просто, безъ разныхъ прибаутокъ и шуточекъ, становится, наконецъ, жалкимъ шутомъ и падаетъ при первомъ порядочномъ толчкѣ. Не давай воли языку: и прежде, чѣмъ скажешь что-нибудь, обдумай и передумай каждое слово; не забывай, наконецъ, что мы попали въ такое мѣсто, откуда, при помощи Божіей и моего мужества, мы должны выѣхать съ богатствомъ, счастіемъ и славой.

Санчо далъ слово своему господину зашить себѣ ротъ или откусить языкъ, прежде чѣмъ сказать необдуманно и невпопадъ. «Не безпокойтесь теперь обо мнѣ«, сказалъ онъ Донъ-Кихоту, «и вѣрьте, языкъ мой никогда не выдастъ насъ».

Донъ-Кихотъ между тѣмъ одѣлся, опоясалъ себя мечомъ, накинулъ на плечи багряную епанчу, надѣлъ на голову шапочку, поднесенную ему камеристками герцога, и въ такомъ костюмѣ вошелъ въ парадную залу, гдѣ его ожидали выстроенныя съ двухъ сторонъ — по ровну съ той и другой — знакомыя ему красавицы, съ флаконами ароматной воды, которую онѣ вылили рыцарю, съ поклонами и разными церемоніями, на руки. Вскорѣ послѣ того въ залу вошли двѣнадцать пажей, и шедшій впереди ихъ метръ-д'отель пригласилъ Донъ-Кихота пожаловать въ столовую. окруженный этой блестящей свитой, рыцарь отправился въ столовую, гдѣ ожидалъ его великолѣпно убранный столъ съ четырьмя кувертами.

У дверей залы рыцаря встрѣтили герцогъ и герцогиня вмѣстѣ съ какой-то важной и строгой духовной особой изъ тѣхъ, которые управляютъ замками знатныхъ богачей; изъ тѣхъ, которые, происходя не изъ знати, не могутъ, конечно, учить знать, какъ ей держать себя съ достоинствомъ, соотвѣтственнымъ ея званію; изъ тѣхъ, которые величіе великихъ измѣряютъ своимъ маленькимъ умомъ; изъ тѣхъ, наконецъ, которые, властвуя надъ умами знатныхъ и богатыхъ людей и желая научить ихъ быть щедрыми, дѣлаютъ изъ нихъ тщеславныхъ скрягъ. Къ этому-то разряду людей принадлежала духовная особа, вышедшая вмѣстѣ съ хозяевами замка встрѣтить Донъ-Кихота. Гость и хозяева обмѣнялись тысячью взаимныхъ любезностей, послѣ чего Донъ-Кихоту предложили занять почетное мѣсто на верхнемъ концѣ стола; рыцарь долго не соглашался на это, но принужденъ былъ уступить, наконецъ, настойчивымъ убѣжденіяхъ хозяевъ. Духовная особа помѣстилась противъ рыцаря, а герцогъ и герцогиня по сторонамъ его. Санчо глазамъ не вѣрилъ, видя съ какимъ почетомъ принимаютъ его господина герцогъ и герцогиня, и когда начались церемоніи упрашиванія Донъ-Кихота занять за столомъ почетное мѣсто, онъ не выдержалъ и сказалъ: «если ваша свѣтлость позволите мнѣ открыть ротъ, я разскажу вамъ одну случившуюся въ нашей деревнѣ исторію, по поводу мѣстъ за столомъ».

Не успѣлъ Санчо заговорить, вамъ Донъ-Кихотъ затрясся всѣмъ тѣломъ, увѣренный, что оруженосецъ его окажетъ какую нибудь пошлость. Санчо понялъ его и поспѣшилъ отвѣтить: «не бойтесь, ваша милость, я не забудусь и не скажу ничего, что не было бы теперь какъ разъ въ пору. Я не позабылъ вашихъ недавнихъ совѣтовъ на счетъ того, что и когда слѣдуетъ говорить.

— Ничего я этого не помню, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; говори, что хочешь, но только, ради Бога, скорѣй.

— Я скажу сущую правду, сказалъ Санчо, и господинъ мой, Донъ-Кихотъ, не допуститъ меня солгать.

— Мнѣ что за дѣло? сказалъ Донъ-Кихотъ; лги сколько тебѣ угодно, но только подумай о томъ, что ты намѣренъ сказать.