Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Глава XXVIII

Когда храбрый бѣжитъ — значитъ засада открыта и человѣкъ благоразумный долженъ беречь себя для лучшаго времени; истина, которую подтвердилъ Донъ-Кихотъ, когда оставлялъ поле битвы безжалостнымъ противникамъ своимъ, вооруженнымъ каменьями, и, забывая въ какой опасности повидаетъ онъ Санчо, поспѣшилъ укрыться въ безопасное мѣсто. Почти лежа на своемъ ослѣ, слѣдовалъ за нимъ Санчо, и догнавши Донъ-Кихота, запыхавшійся, измученный и избитый, упалъ къ ногамъ его коня. Рыцарь соскочилъ съ Россинанта, чтобы осмотрѣть раны своего злополучнаго оруженосца, но нашедши его цѣлымъ и здоровымъ съ ногъ до головы, онъ съ неудовольствіемъ сказалъ ему: «въ недобрый часъ принялся ты ревѣть, Санчо. Прилично ли говорить о веревкѣ въ донѣ повѣшеннаго? И какого иного акомпанимента могъ ожидать ты своей пѣснѣ, кромѣ дубинъ? Благодари еще Бога, что ты такъ дешево отдѣлался и не изрубили они саблями тебѣ лица, а только помяли палками бока.»

— Не могу я теперь ничего отвѣчать на это, сказалъ Санчо, потому что мнѣ кажется, будто я говорю плечами, а доложу только вашей милости, что на вѣки вѣчные закаюсь я ревѣть, но не закаюсь говорить, что странствующіе рыцари убѣгаютъ, покидая своихъ избитыхъ оруженосцевъ на съѣденіе врагамъ.

— Отступить, не значитъ убѣжать, сказалъ Донъ-Кихотъ; и мужество, чуждое всякаго благоразумія, называется дерзостью, удача дерзкаго есть всегда дѣло счастливаго случая, а не искуства и храбрости. Я отступилъ, это правда, но не бѣжалъ; и въ этомъ случаѣ слѣдовалъ примѣру многихъ храбрыхъ, сберегавшихъ себя для лучшихъ временъ. Исторія представляетъ много подобныхъ примѣровъ, но такъ какъ перечислять ихъ теперь не къ чему — тебѣ это не доставило бы никакой выгоды, а мнѣ ни малѣйшаго удовольствія, — поэтому я умалчиваю о нихъ.

Санчо между тѣмъ усѣлся, наконецъ, при помощи Донъ-Кихота, на своего осла, рыцарь на Россинанта, и, шагъ за шагомъ, достигли они маленькаго лѣса, находившагося отъ нихъ не далѣе одной версты. Отъ времени до времени Санчо тяжело вздыхалъ. «Что съ тобою?» спросилъ его Донъ-Кихотъ, «о чемъ ты вздыхаешь?»

— Охъ, спина у меня такъ болитъ, что просто умъ мутится, отвѣчалъ Санчо.

— Это совершенно понятно, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; такъ какъ тебя били палкой вдоль всей спины, поэтому она и болитъ у тебя, а еслибъ били тебя по другимъ частямъ тѣла, болѣли бы точно такъ же и другія.

— Спасибо за утѣшеніе, отвѣчалъ Санчо, я вотъ этого и не разсудилъ. Да чортъ меня возьми, неужели мнѣ, въ самомъ дѣлѣ, нужно объяснять, что у меня болятъ тѣ части, по которымъ меня били. Еще еслибъ у меня лодыжка на ногѣ заболѣла, тогда, пожалуй, можно было бы догадываться, отъ чего бы ей это заболѣть; а то право, ваша милость, не особенная это мудрость разсудить, что если хватить по спинѣ палкой: то она заболитъ. Ну, да чужія боли, вижу я, никого особенно не огорчаютъ, и тоже вижу я, ваша милость, съ каждымъ днемъ яснѣе и яснѣе, что ничего, должно быть, не дождаться на службѣ у васъ. Сегодня палками изобьютъ, завтра, того и гляди на одѣяло попадешь, послѣ завтра тоже самое, и пока еще плечами отдуваешься, а, тамъ, пожалуй, и до глазъ дойдетъ. Я, ваша милость, неучъ, болванъ, и въ жизнь свою ничего путнаго не сдѣлаю, а все-таки думаю, что лучше мнѣ вернуться домой, кормить жену, да воспитывать дѣтей, чѣмъ Богъ пошлетъ, нежели таскаться за вашей милостью по дорогамъ безъ дорогъ и тропинкамъ безъ слѣдовъ, гдѣ не дадутъ тебѣ ни попить, не поѣсть какъ слѣдуетъ, если же желательно вамъ, другъ мой, оруженосецъ, вздремнуть, сдѣлайте одолженіе, отмѣрьте себѣ шесть саженей земли, а если этого мало, отмѣрьте себѣ еще шесть, или сколько вамъ угодно, — земли у насъ, слава Богу, вдоволь — и располагайтесь, какъ знаете, на чистомъ воздухѣ и чистой землѣ. Провалиться бы ему сквозь землю, продолжалъ онъ, тому, это изобрѣлъ это странствующее рыцарство, или тому болвану, который захотѣлъ быть оруженосцемъ у странствующихъ рыцарей прежнихъ временъ. О теперешнихъ я ничего не говорю, потому что ваша милость тоже странствующій рыцарь. Я ихъ уважаю, зная, что господинъ мой чорта заткнетъ за поясъ, когда заговоритъ, или задумаетъ что-нибудь.

— Санчо, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, говори, сдѣлай одолженіе, сколько душѣ твоей угодно. Когда ты говоришь и никто тебя не останавливаетъ, ты не чувствуешь, кажется, никакой боли; продолжай же говорить что тебѣ на умъ взбредетъ, и лишь бы только ты заглушалъ чѣмъ-нибудь свою боль, такъ я согласенъ, какъ это ни скучно, слушать всѣ твои глупости. Если же тебѣ угодно вернуться домой, сдѣлай милость, поѣзжай, я тебя незадерживаю. У тебя мои деньги, сосчитай сколько времени мы въ дорогѣ, сколько по твоему разсчету слѣдуетъ тебѣ заплатить за мѣсяцъ, и разчитайся самъ съ собой.

— Когда я служилъ у Ѳомы Карраско, отца бакалавра Самсона Карраско, отвѣчалъ Санчо, — котораго ваша милость хорошо знаете, я получалъ, кромѣ харчей, два золотыхъ въ мѣсяцъ. У вашей милости, право, не знаю, что я могу получить, но чувствую, что оруженосцемъ странствующаго рыцаря тяжелѣе быть, чѣмъ рабочимъ въ полѣ; работая у себя, я знаю, по крайней мѣрѣ, что какъ ни тяжело проработать цѣлый день, сколько ни придется вытерпѣть непріятностей, а все же, вечеромъ, поужинаешь изъ своего котла, и заснешь на своей постели, чего не дождаться на службѣ у вашей милости, если не считать золотыхъ дней, прожитыхъ у донъ-Діего де Мирандо, угощенія Канаша, да вотъ еще того времени, въ которое я поѣлъ и поспалъ у Василія, а остальная — какая моя жизнь была? спалъ я на голой землѣ, въ погоду и непогоду, питаясь корками черстваго хлѣба, да овечьимъ творогомъ, и запивая его водой изъ колодцевъ или болотъ, попадающихся намъ въ этихъ пустыняхъ, по которымъ мы съ вами странствуемъ.

— Положимъ, что все это правда, сказалъ Донъ-Кихотъ, сколько же я долженъ, по твоему мнѣнію, прибавить тебѣ противъ того, что ты получалъ у Ѳоны Карраско?

— Если ваша милость прибавите мнѣ два реала въ мѣсяцъ, отвѣчалъ Санчо, то съ меня и довольно будетъ — собственно за мои труды; да за островъ, обѣщанный мнѣ вашей милостью, слѣдовало бы заплатить мнѣ реаловъ по шести, такъ, что всего вмѣстѣ тридцать реаловъ.

— Очень хорошо, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; сегодня двадцать пятый день, какъ мы покинули нашу деревню, сосчитай, сколько тебѣ слѣдуетъ, и получи все это изъ собственныхъ своихъ рукъ.

— Пресвятая Богородице! воскликнулъ Санчо, какъ же вы въ счетѣ ошибаетесь, ваша милость, вѣдь за островъ намъ слѣдуетъ разсчитаться съ того дня, въ который вы мнѣ обѣщали его.

— Сколько же времени прошло съ тѣхъ поръ?

— Я полагаю, лѣтъ около двадцати, дня три меньше или больше.

Услышавъ это, Донъ-Кихотъ захохоталъ во все горло и, ударивъ себя ладонью по лбу, воскликнулъ: «считая все время, проведенное мною въ Сіерра-Мореннѣ и въ остальныхъ странствованіяхъ, выйдетъ не болѣе двухъ мѣсяцевъ, а ты плетешь, что я обѣщалъ тебѣ островъ двадцать лѣтъ тому назадъ. Ты хочешь, какъ я вижу, оставить въ счетъ своего жалованья всѣ мои деньги, находящіяся у тебя; чтожъ, бери ихъ, и дай тебѣ Богъ счастія; я же охотно останусь безъ одного обола, лишь бы избавиться отъ такого дряннаго оруженосца, какъ ты. Но, только, скажи мнѣ, измѣнникъ: гдѣ ты видѣлъ, чтобы оруженосецъ вступалъ въ торги съ рыцаремъ — своимъ господиномъ и настаивалъ на томъ, чтобы ему дали столько-то и столько то? Пойди, взгляни, углубись, вѣроломный бандитъ, въ великое море рыцарскихъ исторій; и если ты откроешь тамъ, что-нибудь похожее на то, что ты замышляешь и дѣлаешь, пригвозди тогда это сказаніе къ моему лбу и дай мнѣ четыре оплеухи. Ступай, поворачивай своего осла, и отправляйся себѣ домой; со мною ты не сдѣлаешь больше ни шагу. О, хлѣбъ, воскликнулъ онъ, поданный неблагодарному! О, награды, Богъ вѣсть кому, обѣщанныя! О, человѣкъ, болѣе похожій на скота, чѣмъ на существо разумное! Теперь, когда я готовъ былъ возвысить тебя на такую ступень, что, не смотря на твою жену, тебя стали бы называть господиномъ, ты рѣшился покинуть меня. Ты уходишь, въ ту минуту, когда я твердо рѣшился наконецъ даровать тебѣ одинъ изъ лучшихъ острововъ въ мірѣ. Но медъ созданъ не для осла; ты самъ не разъ это говорилъ; а ты осломъ былъ, осломъ остаешься и осломъ умрешь, и умрешь, я увѣренъ, раньше, чѣмъ убѣдишься, что ты скотина и больше ничего».