О праве войны и мира

VII. Однако же это можно без прегрешения оставить в случае опасения за свою жизнь

или даже за жизнь невиновного лица.

VIII. Справедлива ли война ради защиты чужих подданных; что поясняется рассмотрением различных случаев.

IX. О несправедливости союзов и наемных отрядов, в которые вступают без различия причин войн.

X. Преступно также воевать, ради добычи или вознаграждения.

Начинать войну ради подданных - справедливо

I. 1. Распространяясь выше (кн. I, гл. V) о ведущих войны, мы утверждали и доказывали, что по природе каждый призван осуществлять не только свое, но и чужое право; поэтому причины, справедливые для тех, кто осуществляет свое право, справедливы также для тех, кто оказывает помощь другим.

2. Первая же и самая необходимая забота должна быть о подданных1, подчиненных как патриархальной, так и гражданской власти; ибо ведь они составляют как бы часть самого правителя, о чем мы сказали там же (Наварра, XXIV, 18). Например, в защиту гаваонитян, подчинившихся еврейскому народу, начал войну этот народ под предводительством Иисуса (Иисус Навин, кн. X, 6). “Наши предки, - говорил Цицерон, обращаясь к квиритам, - зачастую вели войны в защиту торговцев и мореходов, которым чинились беззакония”. И в другом месте: “Сколько войн предпринимали наши предки, когда узнавали об обидах, чинимых римским гражданам, о задержании корабельщиков, об ограблении торговцев!” (“Против Верреса”).

Те же самые римляне, не желая поднимать оружия в защиту союзников, по необходимости вели войны в защиту соответствующих народов после сдачи последних, то есть по превращении их в подданных. Жители Кампаньи так говорили римлянам: “Хотя вы не хотели блюсти нашего достояния справедливой вооруженной силой против насилия и обид, тем не менее, разумеется, вы станете защищать ваше достояние”. Флор поясняет, что договор, ранее заключенный жителями Кампаньи, был окончательно освящен вступлением всех их в римское подданство. “Видно, что верность сохраняет силу и подданных не предает”, - говорит Ливии (кн. VII).

Тем не менее не всегда ее следует предпринимать ради них

II. Не всегда, однако, даже по справедливой причине правители обязаны предпринимать войны ради какого-нибудь подданного. Это имеет место в том только случае, если война предпринимается не в ущерб всем или же многим подданным. Ибо на правителе лежит обязанность заботиться более о благе целого, нежели о благе частей; но чем значительнее часть, тем ближе она к природе целого.

Можно ли выдавать врагу невинного подданного во избежание опасности?

III. 1. Так, если враг требует выдачи одного гражданина, хотя бы невинного, то нет сомнения в возможности его выдачи, если силы враждебного государства весьма значительны (Сото, “О справедливости и праве”, кн. V, вопр. 1, гл. 7)2. Против этого мнения спорит Фернандо Васкес (“Спорные вопросы”, кн. I, гл. 13); но если иметь в виду не столько его слова, сколько его намерение, то он, повидимому, рассуждает таким образом во избежание неосмотрительной выдачи гражданина, когда есть надежда на его защиту. Ибо он же приводит пример италийской пехоты, которая покинула Помпея еще до выяснения полной безнадежности его положения и которой Цезарь поручился в ее безопасности. Подобный факт Васкес справедливо порицает.

2. Можно ли выдавать в руки врага невинного гражданина, дабы избегнуть грозящей в противном случае государству гибели, - об этом спорят ученые, и это давно уже составляет предмет спора. Так, например, еще Демосфен приводит прекрасную басню о собаках, выдачи которых требовали волки у овец ради соблюдения мира. Возможность подобной выдачи отрицает не только Васкес, но и Сото, чье мнение, как доказывает Васкес, приближается к коварству.

Сото полагает, что соответствующий гражданин должен сам предаться врагам; это также отрицает Васкес, поскольку подобного поступка не требует природа общества, в которое каждый вступает ради собственной пользы.

3. Но отсюда не вытекает ничего иного, кроме того, что в силу права в собственном смысле гражданин не обязан к этому; а милосердие даже не допускает иного образа действия. Ибо ведь существует немало обязанностей не справедливости в собственном смысле, но обязанностей приязни, благожелательства, которые не только заслуживают одобрения, что признает сам Васкес, но даже их несоблюдение несвободно от вины.

Во всяком случае, повидимому, такой образ действия имеет целью, чтобы каждый предпочитал сохранение жизни множества невинных граждан одной своей жизни. Пракситея в “Эрехтее” Еврипида говорит так:

Мы различаем большее и меньшее:

Погибель одного - не гибель общая,

И даже не равняются между собой3.

Так, Фокион убеждал Демосфена и прочих предпочесть смерть, по примеру дочерей Лея и потомков Гиацинта4, причинению родине непоправимого ущерба (Диодор Сицилийский, кн. XVII). Цицерон в речи “В защиту П. Секстия” говорит: “Если мне во время мореплавания с моими друзьями на каком-нибудь корабле придется подвергнуться опасности нападения множества разбойников с разных сторон, грозящих потопить корабль, если я один не буду выдан им; и если спутники мои это отвергнут и предпочтут погибнуть вместе со мной, нежели выдать меня врагам; то я предпочту скорее сам броситься в пучину моря, чтобы спасти жизнь прочих, чем за такую их преданность мне подвергнуть их не только верной смерти, но даже великой опасности их жизнь”. Он же в трактате “О границах добра и зла” (III) пишет: “Муж, добрый, мудрый и повинующийся законам, хорошо знакомый с обязанностями гражданина, более заботится о пользе всех, нежели о пользе одного кого-нибудь или о своей личной пользе”. У Ливия (кн. XLV) читаем о некиих молоссах: “В самом деле, я постоянно слышал разговоры о тех, кто добровольно подвергся смерти за родину; но они-то первые считали справедливым, чтобы их родина принесла себя в жертву ради них”.

4. Все же и по установлении подобного положения остается сомнительным, возможно ли также принудить того, кто обязан поступить таким образом. Это отвергает Сото, приводя пример богатого, который согласно предписанию милосердия обязан дать нуждающемуся милостыню, но не может быть принужден к этому. Однако необходимо заметить, что одно дело - отношения между собой частей, иное дело - отношения начальствующих в противопоставлении их подданным. Ибо равный равного не может принуждать ни к чему, кроме того, к чему он обязан в силу права в точном смысле слова; тогда как начальник может принудить, даже если какая-нибудь добродетель предписывает иное5, поскольку это является правом в собственном смысле начальника как такового. Например, при большой нужде в продовольствии граждане могут быть принуждены сложить вместе все, что они имеют (Лессий, кн. II, гл. 9, спорн. вопр. 7). Оттого и в нашем спорном вопросе представляется предпочтительнее возможность принудить гражданина к исполнению требования милосердия. Так, уже упомянутый мной Фокион говорил, называя некоего ближайшего своего друга по имени Никокл, что если бы, к несчастию, Александр потребовал его выдачи, то он сам голосовал бы за необходимость его выдачи (Плутарх, жизнеописание Фодтаона).

Также справедливо предпринимать войны ради союзников равноправных и неравноправных.

IV. Ближе всего к подданным, даже равны им в отношении защиты, союзники, в договор с которыми включены покровительство им или защита их, или взаимная помощь по соглашению. “Кто не отражает насилия над союзником, будучи в состоянии это сделать, является соучастником того, кто причинил насилие”, - говорит Амвросий (“Об обязанностях”, кн. I, гл. 36).

Обычно такого рода соглашения не распространяются на войны, лишенные справедливого основания6, как мы сказали в другом месте. Этим объясняется, почему лакедемоняне, прежде чем предпринять войну против афинян, предоставили всем своим союзникам суждение о справедливости причин войны. И римляне поступили так же по отношению к грекам в войне с Набидом. Здесь мы добавим еще то, что союзник не обязан воевать в том случае, когда нет никакой надежды на благоприятный исход войны (Ливий, кн. XXXIV). Ибо союзный договор заключается ради блага, а не ради вреда.