Послания Ивана Грозного

которую ты прислал нам со своим гонцом Венцлавом Лопатинским,

написано, что наши послы «призваны перед твой маестат» - как-будто это

какие-то безвестные сироты, а не послы, и поставили их, этих сирот, у

порога дверей и оттуда они беседуют с тобой, как с богом на небесах: гак

выглядит это «призвание послов перед твой маестат» и твоя безмерная

гордость! Ни в каких землях такого не слыхано: когда к великому государю

приходят послы не только от равного, но даже и не от великого государя, то

держат их по посольским обычаям, а не как простых людей, не как

данников, не ставят их «перед маестатом» («перед маистатом» их не ставят. - В

«разметном листе», посланном с гонцом Лопатинским (КГ1МЛ, т. II, стр. 45), Баторий

жаловался царю, что русские послы не сказали ему ни слова (речь идет, очевидно, о

посольстве Головина, - см. выше, прим. 6), «кгды перед маестат наш были возвани», т.

е. «когда были приглашены к нашему величеству» (лат. majestas - величество).

Недовольство этим выражением, обнаруженное Грозным в комментируемом послании,

Баторий (или Замойский) объяснил в своем ответе на него тем, что Грозный не понял

смысла слова «маестат»: «глупе то и неведоме пишешь: тым прозвищом латинским

значитца моць владзы земское, которого слова звычай пошол от речи посполитое

Римское» (КПМЛ, т. И, стр. 198). В ходе дальнейших дипломатических переговоров

Грозный отверг это обидное для него обвинение в невежестве: «и мы то ведаем:

маистат - государство, а на манстате - государь на государстве, и государь государства

болши: приведут к государю, цно то к его лицу, а приведут к маистату, ино то к

повеленью к государскому приведут, а не к самому государю, ино то уж ниже, да и

хуже» (Памятники дипломатических сношений, т. X, стлб. 223 - 224). Употребляя здесь

401

слово «государство» в смысле «государское величество» Грозный, таким образом,

верно понимает смысл латинского majestas; выражение «привести к величеству»,

действительно, звучало на тогдашнем дипломатическом языке более гордо, чем

«привести к государю» (ср. это же выражение у самого Грозного в переписке со

шведским королем Иоганном III, выше, стр. 144).). Также, когда ты прислал нам

со слугой наших бояр Левой Стремоуховым свою охранную грамоту для

наших послов (а твои паны написали нашим боярам, чтобы мы по этой

охранной грамоте послали своих послов), то эта грамота оказалась

написана не таким образом, как пишутся охранные грамоты для послов:

твоя грамота написана как бы для мелких купцов, проезжающих через твое

государство. На что похоже такое высокомерие? Ты бы даже своему

воеводе Виленскому не написал таких укоров, какие заключены в этой

грамоте (своему ты воеводе Вилснскому так укорнзнено не напишешь, как та грамота

писана. - После падения Полоцка и Сокола, из Москвы в Литву был отправлен к конце

октября 1579 г. гонец Лев (Леонтий) Стремоухов, - формально не от царя, а от Боярской

думы (в обстановке польского наступления предложение мира со стороны самого

Грозного имело бы унизительный характер). Гонец этот должен был передать

литовским панам просьбу московских бояр - убедить их государя начать мирные

переговоры. В своем ответе, посланном с тем же Стремоуховым, члены литовской рады

обвиняли царя в том, что он «жадает чужого», в частности - «земли его королевское

милости Лифлянскую и Курлянскую», и отказывались послать послов к русскому

государю, но соглашались принять русских послов, обещая во время их путешествия в

Польшу не вести военных действий (изложение этой грамоты см.: КПМЛ, т. II, стр. 59;

Гейденштейн, ук. соч., стр. 101). Грамота литовской рады не удовлетворила Боярскую

думу, - в ответе на нее, написанном в феврале 1580 г., русские бояре писали: «нинешная

грамота, што есте прислали к нам именуючи опасною грамотою, не по прежнему

обычаю прислано: того наколи не бывало, а издавна вам, папом радам и братии нашей

самым в ведомее, што господара нашого послы и посланники наперёд литовских

послов не хаживали» (КПМЛ, т. II, стр. 61).). Таких укоров мы не слышали ни от

турецкого, ни от иных бусурманских государей. Но мы, всё еще сохраняя

терпение, чтобы не допустить пролития христианской крови, послали к

тебе своего дворянина Григория Афанасьевича Нащокина, а в грамоте

писали тебе, чтобы ты послал к нам своих послов по прежнему обычаю.

Устно же мы передали тебе с этим дворянином, чтобы ты, если не

захочешь послать к нам послов по прежнему обычаю, прислал нам

подобающую охранную грамоту для наших послов, а не такую, какую ты

послал с Левой Стремоуховым, и тогда мы к тебе тотчас же пошлем своих

послов, хотя это и противоречит прежним обычаям, а ты бы дожидался

наших послов в своем государстве. Ты отпустил к нам нашего дворянина

Григория с грамотой кнам, но послать по прежнему обычаю послов не

пожелал. А в своей грамоте ты писал, чтобы мы прислали к тебе своих

послов, и прислал на наших послов охранную грамоту, но указал такой

срок для прибытия послов, что невозможно было поспеть не только

послам, но и гонцу (И ты нашего дворянина Григорья к нам отпустил...а срок еси

учинил нашим послом у себя быти, как невозможно не токмо что послом поспети, ни

гонцу к тому сроку по бывать. - Гонец Нащокин был отправлен Иваном Грозным к

Баторию в апреле 1580 г.; как и предыдущий гонец, т. е. Стремоухов, он должен был

убедить польского короля начать мирные переговоры (но выступал на этот раз уже

402

прямо от имени царя, а не от бояр). Когда ему не удалось убедить Баторня начать

переговоры первым, он, согласно имевшейся у него инструкции, предложил королю

послать «опасный [охранный] лист» для русских послов. Король согласился на это, но

сперва совсем отказался соблюдать перемирие на время переговоров, издевательски

заявляя, что, если он будет в походе, то «ближей послом вашим до нас прийти и доброе

дело становити будет», а затем согласился на короткое перемирие сроком в пять недель

(от 14 июня 1580 г., когда была дана его «опасная грамота», см.: КПМЛ, т. II, № 41 и №

42). За это время он полностью подготовился к походу и следующих русских гонцов и

послов принимал уже в лагере (ср.: Новодворский, ук. соч., стр. 132). ). А сам, желая

пролития христианской крови, как только отпустил нашего дворянина

Григория, тотчас же, не дожидаясь наших послов, сел на коня и пошел

войной на нашу землю. А при предках твоих не принято было воевать,

пока послы едут; только когда послы чего-нибудь натворят, тогда начинали

войну, да и то не сразу. А мириться с мечом в руках, как теперь при тебе, -

какой же это мир? И мы, видя, что ты не щадишь христианства, спешно

послали к тебе своих послов - своего стольника и наместника

Нижегородского князя Ивана Васильевича Сицкого-Ярославского, своего

думного дворянина инаместника Елатмовского Романа Михайловича

Пивова и дьяка своего Фому-Дружину Пантелеева сына Петелина. А перед

ними послали к тебе своего слугу Федьку Шишмарева с грамотой, прося,

чтобы ты подождал наших послов в своей земле. Этот наш гонец встретил

тебя на дороге, вблизи Витебска, но ты даже не взглянул на нашу грамоту,

а сам пошел на нашу землю военным походом, никого не пропуская и не

щадя христианской крови. И мы велели своим послам итти к тебе в

военный стан, хотя еще никогда не бывало, чтобы послы находились в

войске. Мы и тут хотели тебя ублаготворить, да не ублаготворили, - ты и в

Витебске не подождал наших послов и пошел на нашу землю войной, а

наших послов велел вести за собою неспеша. А тем временем наши

изменники по твоим жалованным грамотам уступили твоим людям Велиж,