Молитва

пустяках», как выздоровление от болезни. Святая Екатерина Генуэзская гордилась тем, что,

молясь постоянно в течение тридцати пяти лет, ни разу не попросила ничего для себя.

Иногда я чувствую искушение последовать их примеру и исключить все молитвы, которые

кажутся эгоистичными или неуместными. Тогда я снова перечитываю молитвы, записанные

в Библии.

Там можно найти «эгоистичные» молитвы на любой вкус, и Писание их не осуждает:

это и молитва бесплодной женщины о ребенке, и молитва вдовы, у которой кончилось масло,

и молитва воина, который просит о победе в битве. Люди молятся о дожде во время засухи,

об отмщении врагам. Сама молитва Господня содержит просьбу о хлебе насущном. Апостол

Павел молится о безопасности во время путешествия, об успешной работе, об избавлении от

физических немощей, о смелости в благовествовании. Иаков советует молиться о мудрости и

о телесном исцелении.

Вспомнив эти библейские молитвы, я перестаю беспокоиться о том, что молитва может

быть неуместной. Если с точки зрения Бога молитва — это главный способ общения с Ним, а

я начну фильтровать свои молитвы, проверяя их на «уместность», это станет препятствием

для близости с Богом. Согласно словам Иисуса, нет таких пустяков, которые были бы

недостойны молитвы. Богу интересно все, что касается меня — мои мысли и желания,

решения, которые я принимаю, мое настроение.

Нечто подобное наблюдается и в отношениях с друзьями. Во время деловых

переговоров я веду речь о бизнесе и не надоедаю собеседникам рассказами о своих болезнях

и приступах бессонницы. А с хорошими друзьями я, надеясь на их участие, говорю обо всем.

С ними я болтаю о пустяках, им я открываю свои сокровенные тайны.

В великолепном эпизоде из книги «Семиэтажная гора» Томас Мертон рассказывает о

том, как он шел по улицам Нью-Йорка, «испытывая ни с чем не сравнимое волнение

новоиспеченного писателя, ожидающего, как распорядится судьба с его первой книгой.

Превзойти это волнение могут только муки юношеской любви». Я хорошо знаю и понимаю

такое волнение: я сжимаюсь каждый раз, когда посылаю в издательство рукопись книги или

статьи. Передав свой роман издателю, Мертон рассуждает, можно ли молиться о столь

эгоистичном желании, как издание и успех книги. И приходит к выводу, что можно:

«В конце концов, Бога не волнует, эгоистичны наши молитвы или нет. Он хочет, чтобы

мы молились. Просите, и получите. Это тоже гордыня — утверждать, что в молитве никогда

нельзя просить о своих нуждах. Поступая так, мы незаметно ставим себя на один уровень с

Богом. Мы делаем вид, что ни в чем не нуждаемся, — как будто мы не сотворены Им и не

зависим ни от Него, ни от Им же определенных материальных потребностей».

Разрешив этот вопрос, Мертон опустился на колени в маленькой мексиканской

церквушке в Нижнем Манхэттене и горячо помолился о том, чтобы его роман был

опубликован и имел успех. (Дальше Мертон пишет и о результатах молитвы: издатель отверг

его рукопись! Спустя годы писатель увидел, что отказ издателя был высочайшим ответом на

его молитву. Мудрое решение издателя избавило Мертона от многих затруднений, вернуло

его к монашескому призванию и тем самым открыло дорогу всему, что он написал в

будущем.)

Беспокойство о том, насколько приемлемы мои молитвы, исчезает, если я усматриваю в

молитве не обязанность, а возможность общения с Богом. Тот, кто любит, всегда жаждет

познать нужды и желания любимого человека — даже самые незначительные. Для близких

людей очень важно просто проводить время вместе. Иначе зачем мы обнимаем детей, играем

с ними в салочки или опустошаем счет мобильного телефона, разговаривая с любимым или с

любимой?

Иисус уподобляет молитву разговору ребенка с Отцом. Дочь, которая забирается на

папины колени, чтобы перечислить то, что она хочет на Рождество, может быть, и не

получит всех названных ею подарков. Но она сидит на коленях у отца, открывая ему свои

заветные желания, и от этого крепнет связывающая их любовь. Гораздо лучше вести себя,

подобно доверчивому ребенку, чем из-за напрасной мнительности молчать о вполне

законном желании.

Поэтому самые ясные молитвы исходят из детских уст. «Боже, помоги человеку,

которого мы видели у светофора, найти сегодня место для ночлега… Пожалуйста, сделай,

чтобы кошка больше не болела… Помоги бабушке, чтобы она не грустила все время…

Научи меня, как мне жить с моим противным братом».

Моей соседке Элизабет четыре года. Ее родители отправились по делам в Нью-Йорк, и

она на некоторое время осталась с бабушкой. Однажды вечером девочка встала на колени у

своей кроватки и начала молитву: «Помоги маме и папе благополучно вернуться домой. А

если они не хотят возвращаться домой…» Тут бабушка перебила ее: «Детка, ну, конечно же,

они хотят вернуться». Элизабет возразила строгим голосом: «Я разговариваю с Богом!»

Мудрость, нередко присущая детям, подсказала ей, что в молитве можно рассказывать о

страхе, гневе (вспомните о псалмах, содержащих проклятия), неуверенности, сомнении и о

любом другом чувстве, которое нам необходимо выразить.

Восхваление

В книгах о молитве, в том числе и в моей книге, обычно исследуется влияние молитвы

на того, кто молится, а воздействие на Того, Кому молятся, остается в тени. Но отношения

человека с Богом — двусторонние. Бог предлагает и даже велит нам молиться. Зачем Ему это

нужно? Почему Богу не все равно, молятся или нет эти ничтожные существа?

В голове возникает слово «хвала», и я невольно вздрагиваю. Раньше восхваление Бога

было для меня самой трудной частью молитвы. Мне казалось странным, если не

оскорбительным, представлять Бога похожим на царицу из сказки: «Ты на свете всех милее,

всех румяней и белее».

Сначала я попытался понять, насколько похвала важна для меня самого. Если рядом со

мной друзья, которые ищут, за что бы похвалить, а не люди, указывающие на любую

ошибку, то я удачнее съезжаю на лыжах с горы и точнее бью по мячу, играя в гольф. Но,

размышляя об этом, я быстро зашел в тупик. Бог, в отличие от меня, не страдает от

неуверенности. Когда Он говорил израильтянам: «Если бы я взалкал, то не сказал бы тебе,

ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее» (Пс 49:12), — это было не хвастовством, а

обычной констатацией факта. Богу вряд ли нужны наши заверения. Но зачем же тогда нужно

прославление?

«Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь» (Пс 18:2), — с

этих слов начинается один из самых известных псалмов. «День дню передает речь и ночь

ночи открывает знание». А вот другая восторженная песнь: «Да веселятся небеса и да

торжествует земля; да шумит море и что наполняет его; да радуется поле и все, что на нем, и

да ликуют все дерева дубравные» (Пс 95:11–12). Прекрасные стихи! Но, конечно же, это

метафора. Деревья не ликуют и небеса не веселятся. Знание, которое открывает ночь,

принадлежит не ночи, а ее Творцу. Величественные картины природы свидетельствуют о

Боге молчаливо, пассивно. Им нужен наблюдатель, который услышит и провозгласит их

свидетельство. Только человек наделен даром речи, и лишь он может сказать, что реки

хлопают в ладоши, а горы кричат.

Каждый человек драгоценен для Бога, каждый значит для Него очень много — это

центральная концепция Библии. Когда Господь творил мир, Он думал прежде всего о

человеке, он сделал нас венцом творения. Он продолжал нас любить, несмотря на все наши

падения, и даже послал Своего Сына, чтобы спасти нас. Как мы отвечаем на Божьи дары?