Люди войны. Донбасс, южное направление

ЯБЛОКИ ЗИМЫ

Что делали люди на земле Приазовья последние 10 тысяч лет?

Пасли скот и воевали.

3 тысячи лет назад попробовали на вкус средиземноморское вино и фрукты.

Киммерийцы, скифы, сарматы, готы, гунны, авары, хазары, арабы, половцы – кого здесь только не было, кто тут не жил и не сражался.

И князь Игорь со своим "полком" попал в плен к хану Кончаку тут, неподалеку от Мариуполя. И на какой-то местной речке монголы разбили в год 1223-й дружины славянских княжеств. Битва при Калке – она ведь где-то здесь была, не то на речке Кальмиус, не то на Малом Кальчике, что текут до сих пор в Азовское море, хотя и маловодные уже и почти незаметные зимой.

Историки спорят о конкретном месте и той балке, где спрятались основные силы монгольского передового войска, что после победы «на Калке» и пира на телах князей, через десяток лет сожжет всю Русь.

Мамай здесь войско собирал, готовясь «проучить» Москву, ему навстречу двигался князь Дмитрий, впоследствии – Донской.

Махно, Буденный – фамилии, звучащие здесь в сабельных походах всего сто лет назад.

Вермахт, Красная армия – войска, стоящие друг против друга почти совсем недавно. И линия расположения позиций во время битвы за Мариуполь точь-в-точь, как сегодня в штабах "у Киеве" и "у Донецке".

Один из своих романов лауреат Нобелевской премии Гюнтер Грасс заканчивает строчкой - «Когда же это всё закончится? Это не закончится никогда». Он мальчиком сражался в гитлерюгенд, попал под бомбежку и обстрел, увидел русские танки и обмочился, в чем признался и ярко свои чувства описал. А его дети вновь вступили в гитлерюгенд, но тайный, сетевой в одной из групп любителей истории Германии.

Везде одно и то же: или пасем скот, или воюем в поле. Но чаще – пасем и пашем, воюя в мыслях, в голове, на кнопках ноута и смарта. В тайной группе с явным содержанием: «мы их всех уделаем».

А виноград, а вино и фрукты? Неужто зря финикийцы привозили сладость земного рая? Неужели никто ничего не понял и лишь сблевнул от переизбытка «счастья»?

Я часто слышал здесь названия «гвоздика», «геацинт», «тюльпан». Речь шла не о цветах и не о цветочной клумбе. Речь шла о «разговоре» пушек. И «буратино» - не из детской сказки, и «солнцепек» - не о жаре на пляже. Под милыми названиями - ударные системы артиллерийского огня.

Я видел яблоки заброшенного сада. Не на снегу, зимы здесь настоящей нет. На поле у стволов деревьев в бесчисленных рядах фруктовой рощи. В лощине древней балки, меж других «стволов».

«Эх, вы бы весной приехали, как тут прекрасно пахнет!», - показывали люди на сады, которые давно обходят стороной. Зеленка, снайперы, и те, и те – стреляют.

Хочу весны. Хочу в сады. Но не в сады раздора.

И чтобы «яблоки» не падали с холмов, и «клумба» не будила по ночам тем гулким ароматом, что пахнет порохом и гарью.

"КСЮША"

Прошло и времени всего ничего, как прилетел из Ростова, а уже хочется вновь увидеть тех людей, с которыми встречался на Донбассе. Чего-то тоскую по ним, кажется, появись сейчас передо мной Скрипа, его друзья Паша с Галкой, я бы всех и каждого обнял, со всеми поздоровался, всем улыбнулся и каждого приветствовал.

И военных, что несут там службу с оружием в руках: сапера Бульбу, сапера Алика, сапера с позывным Спец, которому лишь двадцать лет от роду, но который уже ходит на задания командиром группы , и мирных граждан, что не сбежали от войны куда подальше из родного места, где сейчас грохочут мины и снаряды.

Разреши, Галя, сначала расскажу читателям коротенько о тебе: ты женщина, тебе положено быть первой при входе в мир воспоминаний, а мужики уступят тебе место.

Она – владелица кафе, в котором мы сидели вечером со Скрипой в первый день моего приезда.

- Её тут все мужики боятся, она чемпион по кикбоксингу, вырубает любого с одного удара, - отрекомендовал мне Скрипа хозяйку заведения, куда мы должны были пойти ужинать.

Подходим к зданию кафе, а это не «стекляшка», не павильон, не первый этаж жилой высотки. Это – кирпичная стена с лестницей и железной решеткой во всю длину веранды какого-то складского помещения.

Заходим, в «зале» - никого. Стоит шесть длинных деревянных столов, на них ни скатерти, ни приборов. Садимся за тот, что в углу, ждем. Появляется девушка, здоровается со Скрипой, на меня взглянула лишь мельком. Я, естественно, тоже не пялюсь в ее сторону, коли мне не надо подыматься и расшаркиваться. Вроде, блондинка, а, может, и нет: не различил детали женской индивидуальности.

Через пару секунд на стол падает две огромных тарелки: на одной жареная рыба, на другой хлеб. Я в этот момент смотрел на Скрипу, поэтому не заметил, кто принес тарелки, И даже рук, «дары приносящих», не увидел. Еще через пару секунд два стука по столу: это на голое дерево упали два стакана. Я опять рук не разглядел. Поворачиваюсь, а фигурка худенькой девушки уже исчезает в створках «барной стойки», где вдоль стены в квадратиках простецких полок стоят бутылки. Вроде, там мелькнула женская фигурка той блондинки, а, может, и не той.

- Это Галка, она нас давно ждет, - говорит Виктор и достает из пакета бутылку виски.

- Худенькая? – хочу уточнить, какую девушку он называет Галкой, ту, у которой движения рук заметить невозможно, или какую-то другую.

- Худенькая. Кулачком ткнет, мужик под этим столом лежит тихо до утра, - он говорит, но смотрит в это время на бутылку виски.

Открыл, налил в стаканы грамм по сто. Ну? – смотрит на меня. А я – на стол: рыба, хлеб и «чаши» наполовину полные. Вечеря – ничего лишнего, нет даже вилок и салфеток. Евангельская простота. Давай!

Пока мы в кафе были одни, беседовали не спеша о том и сем. Знакомились, я ведь никогда раньше со Скрипой не общался. Знал, что он ветеран «афгана», знал, что депутатом был в городской тюменской думе, но лично с ним я знаком не был. Теперь вот узнал его полное имя: Виктор Александрович Скрипченко. Те, кто учился с ним вместе в тюменском военном училище, и те, с кем он служил в Афганистане, зовут его – Скрипа, а среди тех, с кем он служит сейчас, его позывной – Амур.

Почему, Амур? Потому что город его юности – Хабаровск, а детство прошло на берегах таежных речек, танцующих амурский вальс на склонах сопок вдоль великого водного пути у стен империи китайской.

Где семья? «Там», – и больше никаких подробностей, ни как зовут супругу и детей, ни сколько их, ни чем занимаются. Лаконичней не ответили бы даже лаконские спартанцы, известные словесной скупостью в беседах с чужаками.

Записывать мне было нечего, поэтому я налег на рыбу. Виктор – тоже. Куски обжаренные мы по очереди брали пальцами из одной тарелки, хлеб из другой – всё просто, когда условности теряют смысл.

В кафе пришла компания девушек отмечать день рождения, из темноты улиц подтянулись солдаты, заслужившие «увольняшку» , грянула музыка, назревали танцы. Нам было пора на боковую – обоим под шестьдесят лет, кадриль и шпоры – поздно тренькать, да и не к лицу с мохнатостью седой на морде. И не к животику, что явно увеличился в размерах от вкусной рыбы.

Когда прощались с Галкой, я наконец-то разглядел ее, потому что она задержалась около меня на секунду в состоянии покоя: симпатичная, но резкая, пружинистая, действительно, может выстрелить так быстро, что не успеешь моргнуть глазом. «Понравилась вам рыба?», - смотрит на меня, наверное, как на своего дедушку, которому готовила дома на плите домашней. «Да, очень вкусная». «Приходите завтра, сварить вам борщ или солянку – настоящую?». Гляжу на Виктора, прежде, чем ответить. Он ответил за меня: «Не надо, Галя. Мы не знаем, что будет завтра». Она нас поняла.

Потом, во все последующие дни так получалось, что идти в кафе нам было ни к чему. Она звонила Виктору, даже немного обижалась. Душевная, как видно, женщина. Ну как не вспомнить о такой?