Люди войны. Донбасс, южное направление

Или о Павле, что встречал меня в аэропорту Ростова. Высокий улыбчивый парень. Выхожу в «зону встречающих», передо мной стоит цепь таксистов: куда поедем, машина нужна? Все озабоченные, хмурые. Отвечаю: пока нет. Один из них, самый настойчивый, уже кричит в мое ухо: а когда будет нужна, скоро? Могу, мол, подождать.

И тут над рядом «таксистов» сверху появляется улыбка из под черной шапочки: «Дядя Витя, я за вами. Уже хотел справки наводить, куда белая борода подевалась, чуть вас не пропустил».

Дело в том, что я сообщил Виктору номер своего авиарейса и время прилета. Он спросил в меседжере фейсбука: «Бороду не сбрил?». «Нет». «Тебя узнают». И больше никаких рекомендаций, каким образом я попаду из Ростова за 120 километров в поселок Безыменный Донецкой республики. Поэтому я и отвечал таксисту, что пока не знаю, понадобятся ли мне его услуги.

Павел повел меня к машине, припаркованной у ряда зеленых елей на аллее перед зданием «главной воздушной гавани донской земли», открыл двери фургона «мерседес» - поехали!

- Сейчас, - говорю ему, - сигаретку выкурю, а то повсюду от Тюмени до Ростова – аллес ферботен.

- Дядя Витя, поехали! В машине покурите. В ней разрешается пить, курить, ругаться и всё остальное.

Хотел было я узнать, что имеется ввиду под словом «остальное», но почувствовал – парень торопится. Понимаю же, что и путь неблизкий, и границу надо проходить, а зима на дворе, 19 января, темнеет быстро.

Всю дорогу он предлагал мне многочисленный набор услуг, включенных в перечень «остальное»: пирожка хотите? яблочка хотите? семечек, минералки, сок, чай, кофе – набор получше, чем в салоне бизнес-класса.

Фургон был 1998 года выпуска, но его «родная» пепельница надежно держалась в креплении на задней спинке водительского кресла, а я покачивался на «диване» сзади и радовался, что есть куда протянуть ноги и наклониться набок в любую сторону, когда спина устала сидеть на попе ровно.

Рядом с водителем расположился его школьный друг Сережа. Он изредка просил остановиться около магазинов, где продаются инструменты и стройматериалы. В одном, наконец, нашел, что искал: немецкую маску сварщика со сменными фильтрами «видоискателя» для разных работ – сварки, резки, пайки. Причем, оконце светового фильтра было подвижным: его можно поднять и превратить в «козырек», когда глаза должны видеть обычный свет. Маску при этом снимать или задирать над головой было не обязательно.

Упаковку Сережа тут же раскрыл, маску собрал из нескольких деталей, привел её в рабочее состояние и надел на голову для примерки. Едем по Таганрогу, в соседнем ряду другие машины двигаются, Сережа сидит в маске и смотрит на их водителей. Когда водители начинают таращить на него глаза, он опускает черное стекло «козырька» маски, чтобы его «не узнали». Гляжу, соседние водители жмут на газ и увеличивают скорость, чтобы оторваться от «человека в маске». Сережа – доволен: хорошую вещь купил.

У меня с ним наладились прекрасные отношения, когда я сообщил, что выращиваю на даче только тыквы. Сережа – сыроед, он постоянно на тему фруктов сворачивал, пока мы ехали меж гигантских полей, а я по этой теме мог только о своей последней тыкве рассказать, что осталась в Тюмени на полу комнаты. Яркая такая, оранжевая – наипрекраснейшая деталь моего «брежневского» интерьера. «Не вздумайте ее варить, благостные продукты надо есть только в свежем виде: свет солнца не нуждается в кипячении и прожарке», - увлеченно разъяснял мне Сережа тайну силы света. «Я кашу люблю тыквенную, - отвечаю ему, - а кашу без огня не сваришь». «Ешьте свежие кусочки, и всегда у вас с желудком буде всё нормально», - советует он мне. «Вроде, и так всё нормально» - отвечаю. «Я же говорю – будет. Жить мы должны по сто лет, вы еще – в начале жизни», - активизирует Сережа пропаганду здорового образа жизни. Потом мы вместе закуриваем. «А это тоже свет солнца?», - показываю взглядом на его сигарету. «Это – лярва, которую я пока не победил», - Сережа «давит лыбу», как на Дону называют состояние веселой самоиронии.

Сережу вспоминаю и хочу опять его увидеть, тем более, что он приглашал меня на море и обещал увезти далеко от берега к чистой воде – где свет играет в волнах между дном и небом.

Часа через три движения по автодороге Павел показал мне на белую полоску в лучах заходящего солнца: «Азовское море, скоро будем дома». Я присмотрелся: белая полоса была высоко на горизонте, но над ней, еще выше, виднелась какая-то черная полоса, не похожая на тучу – слишком четкая и прямая линия черного цвета. А что там такое темное сверху? – спрашиваю Павла. «Открытая вода. Белое – это лед».

Для жителя болотистых лесов любое море выглядит, как холм воды на горизонте, а зимняя чернота этого «холма» над белой линией прибрежного льда – такой пейзаж я видел первый раз. В январе люди из сибирских лесов предпочитают летать к другим морям, туда, где пальмы, а не шуга холодного прибоя.

В Ростове мы стояли в пробках, в Таганроге двигались в потоке машин, но чем дальше дорога шла на запад, к границе, тем меньше на ней оставалось машин. А километрах в пяти от границы – ни одной на трассе. Пусто. Ни туда никто не едет, ни оттуда никого. Странное ощущение: две огромных страны в Европе, между которыми не проезжает ни одна машина. Граница, которую никто не пересекает, кроме нас.

Какая очередь на южном пункте пропуска? Мы первые и мы же и последние. И пеших нет, лишь парень с рюкзачком довольно быстро пересек все линии и все шлагбаумы. А мы – выполняем приказания людей с автоматами: выйти, показать паспорт, опять показать в развернутом виде, опять показать, но еще и снять при этом шапочку. Цель поездки? - спрашивает пограничник. Повидать знакомых. Где? В Безыменном. Будете находиться в этом поселке постоянно? Да, - отвечаю уверенно, так как названия других поселков по соседству еще не знаю. Двери автомобиля открыть, багажник открыть – сквозняк унес тепло автомобильных печек, холодный ветер гуляет по салону.

Садимся, ежимся, укладываем паспорта обратно в сумки. Россия – за спиной, что впереди? Там Витя, он уже на связи, он знает, что теперь мы – скоро.

- Вам уже рыбу жарят, Виктор Александрович заказал, - сообщает мне Павел.

- Надо бы где-то купить то, что Виктор называет «вискарем», - говорю Павлу, - он просил меня взять «вискаря» на границе, но не объяснил, что имеет ввиду под этим словом. «Вискарь» - это виски?

- Да, сейчас заскочим в дьюти-фри.

Мы подъезжаем к большому зданию-складу, над которым огромными буквами написано «Дьюти-фри». Ряды товаров, ряды продуктов, я попросил Павла вести меня сразу туда, где выставлены «вискари». Там их сортов двадцать, не меньше. Какой брать? Я в них не разбираюсь, этикетки мне ни о чем не говорят. Вижу, есть «Белая лошадь», кажется, в каком-то фильме или какой-то книге кто-то что-то про эту лошадь говорил.

Павел сказал, что он сам «вискарь» не пьет, но если брать, то лучше тот, что пахнет медом.

- Какой из них имеет привкус меда? – спрашиваю продавца, расторопного паренька лет двадцати.

Паренек начал говорить про солод, вереск, травы, ароматы, послевкусия. Нам пришлось его остановить, так как Павел спешил: «Покажи, какой тебе нравится, и мы поедем дальше». Паренек уверенно показал на бутылку, похожую на круглую колбу с высоким горлышком, в котором виднелся желтый напиток. «Это не сухое вино?», - спросил я, потому что округлые бока бутылки намекали на что-то мягкое и женское, далекое от крепкого напитка. Продавец решительно мотнул головой в знак того, что никогда не может спутать виски с «сухарем». Но, на всякий случай, американского «Джека» в квадратной черной бутылке мы тоже прихватили за «горло» и кинули в пакет. Платим рублями, около двух тысяч, теперь – вперед, к рукопожатиям, последняя преграда позади.

В поселке Павел притормозил у кафе с надписью «Ксюша».

- Ужин будет здесь, - показал он на крыльцо и дверь, - это моё кафе, вернее, моей супруги, она – хозяйка.

- Вашу супругу зовут Ксюша?