Люди войны. Донбасс, южное направление

- На войне ошибаются все – американцы, немцы, англичане. Кроме нас, русских . Мы – самые замечательные парни в мире, - и Витя такую улыбу даванул, что уровень его самоиронии стал зашкаливать.

Затем он сразу перевел разговор на тему близкую, но с примером из гражданской жизни:

- Иногда надо давать по морде, по-другому никак. Я депутатом был, в домах пропала горячая вода. Жители ко мне, я иду к месту аварии. Там уже роют яму, на краю стоят начальники коммунальных служб. Что случилось? Ведь по вашим документам, вы поменяли здесь старье на новые трубы. Как они могли лопнуть? Что-то мычат в ответ, мол, проведем экспертизу, выясним, расскажем. А я прошу рабочего, покажи-ка мне кусок трубы в месте порыва. Он показывает. Сколько этому ржавому железу лет, спрашиваю работягу. Лет пятьдесят. Ах ты сука, поворачиваюсь к начальнику, я тебе, блять, сейчас всю морду расхерачу и – шагаю к нему поближе. Как он бежал, он не бежал, он прыгал и летел, прыгал и летел между домов. Я толстый, догнать не смог. Прихожу к Степан Михалычу на следующий день, рассказываю о «замене труб» на участке в двести метров.

- Степан Михайлович Киричук, мэр Тюмени?

- Да, мы дружим. Рассказал Степану, он этого начальника к себе позвал, но не сказал, что в кабинете я его тоже дожидаюсь. Является, боится, держится от меня подальше, хотя уверен, что в кабинете мэра я его не трону. Чего-то объяснял, обещал исправить за счет своих ресурсов. Степан его позвал к столу, на столе карта коммуникаций. Покажи, говорит, где этот участок. Тот наклоняется, показывает, а Степан его за галстук схватил и мордой об стол – бах, бах, бах!

- Не похоже на Степан Михайловича, он, вроде, человек спокойный, вежливый.

- И я вежливый, пока не стану нервным. Ну, ты воруешь, хер с тобой, тебя так воспитали, но других-то за дураков не принимай, правильно, Лексеич?

- Правильно, Саныч. А что Сереже, после тех прыжков под градом, домой, где много рыбы, не захотелось уехать? Рыбачить, жить в тиши, где не летает тело меж осколков и огня?

- Уезжал. Довольно долго его не было, потом звонит: можно я опять приеду. Приехал. Жена не отпускала его, военный билет ему разорвала. Он клочки в военкомат принес, военник восстановили, и – мы опять жуем картошку вместе. И фильмы смотрим про героев Голливуда. Серега – киноман, он смотрит всё потом дает мне справку: что стоит посмотреть, а что – не надо.

- Фильм «Люси» он рекомендовал к «домашнему просмотру»?

- Серега с детства в фильмах разбирался, ему бы кинокритиком работать, по студиям ходить, а не в караулы.

17 февраля у Сережи день рождения. Он приглашал меня: оставайтесь, в «Ксюшу» сходим, отметим. Я отмечу. Дома. Взгляну на фотографию и пожелаю никогда не «прыгать». И, если вдруг увидимся, хочу продолжить разговор о рыбе, не вспоминая и не расспрашивая о войне.

"ДЕД"

Виктору Скрипченко исключительно везет с начальством: инженерными войсками в Донецкой республике командует его друг. А заместитель командира корпуса по инженерной части – молодой офицер, еще курсантом запомнивший фото Виктора в почетном ряду выпускников, которыми гордятся преподаватели прославленного Тюменского высшего военно-инженерного командного училища.

Разумеется, как и положено в армии, ему приказывают, он исполняет, но как приказывают, как исполняет? Скрипа, - спрашивает друг в штабе, - задача нам поставлена такая-то, как будем выполнять, подскажи? Скрипа делится с другом своими соображениями. Ладно, отправлю тебе приказ, там на месте еще раз подумай, как его лучше исполнить, - ответит друг и военным языком составит нужное распоряжение.

Мне пришлось быть рядом с Виктором круглые сутки, я хотя и гражданский человек, но сразу заметил, что он в полку на особом положении. И по возрасту, и по военному опыту, и по отношению к нему вышестоящих командиров.

Новички, что прибывают на службу в Безымянный, удивленно спрашивают у «старослужащих»: а кто этот, толстый дед, который на всех орет и никому не подчиняется? Получив разъяснение, соглашаются: хорошо, что такой в полку есть. С ним – спокойнее. «Такой» знает, как надо воевать профессионально. Время самостийно кочующих из города в город вооруженных автоматами «батальонов» закончилось. Артиллерия, бронетехника – требуют хорошо организованного технического обслуживания, а заградительная минно-взрывная технология – она вообще недоступна людям не обученным.

В 2014 году он сам бегал с автоматом. Под Широкино, когда, как он выразился, "настрелялся", сел и смотрел, как ведут себя другие во время контратаки украинского батальона. Потом говорит в минуту затишья: ребята, вы что, все снайперы? Вы почему все хором палите из автомата да еще и по рожку за одну очередь? Пусть пять человек спрячутся и заряжают, а вы им только пустые рожки бросайте.

Мы с ним подходили к зданию «фермы» на краю яблоневого сада. Он мне показывал, с какой стороны подбирался к этой ферме, меняя «рожок» за «рожком» во время штурма.

Не такой он уж и толстый, когда под пулями перебегает от ямки к ямке.

Хотя он и повторял неоднократно, сравнивая техническое оснащение своей саперной роты в Афганистане со «своей» ротой на позициях у Коминтерново: «У нас ничего нет». Есть там кое-что, и с каждым годом техники становится всё больше. А главное, есть люди, которых он научил «работать», и сам процесс учебный поставлен по-армейски: учебный класс, учебный полигон, занятия теоретические плюс практические – ночью на линии обороны, в километре от учебной «парты» между огневыми точками боевого «соприкосновения» с армией противника.

Это в моей голове не укладывается смысл слова противник, когда речь идет об Украине, о государстве со столь родными городами - Полтава, Харьков, Одесса, Киев. Родной мой Киев – древнерусский град, великий град земли славянской. Я не родился в Киеве и никогда в нем не был, но я был воспитан в детстве так, что этот город стал мне не менее родной и близкий, чем Москва.

Для солдат, что в Коминтерново воюют на стороне Донецка, понятие противник усваивается с первым звуком выстрела с «той стороны». Противник там, откуда прилетела пуля.

Задача офицера – отдавать приказы и не терять солдат. Такая у него работа. Задача Скрипы чуть сложнее: объяснить, какие приказы отдавать не надо. Поэтому он иногда «орет», переходя на неуставные отношения с молодыми капитанами войны, и позволяет себе признаки неподчинения.

Наверное, пройдет еще немного времени, и такие «деды» в армии Донецка будут «капитанам» не нужны. Всё узнали, всему научились. Пенсионеры – марш по домам. Мы, мол, уже сами с усами.

Поэтому я и спрашивал Скрипу, когда мы увидели его саперов в деле на передовой: не пора ли отправляться в родную Тюмень? Ребята дело знают, вон какие Алик и Бульба уже классные саперы, а какой у них командир роты Белый - заботливый, спокойный, грамотный офицер. Скрипа ответил: «Пока рано. Да и хочется увидеть, чем это всё закончится».

Он не о победе говорил, нет. Уж чего-чего, а слов о необходимости проводить фронтовые операции с продвижением «вглубь обороны противника» на сотни километров я от него не слышал. Он политиков имел в виду, которые должны найти решение, как «это всё закончить».

«Долгими зимними вечерами» в двуспальном номере пансионата на берегу Азовского моря он объяснял мне, почему уехать сейчас ему никак нельзя. «Понимаешь, когда я приезжаю к ребятам на передок и помогаю выполнить боевую задачу, им спокойнее работается – все-таки кадровый военный рядом. Как я их брошу, они же на меня надеются?».

Хотя он не предается мечтаниям и грезам о захвате «вражеских городов», в отличие, кстати, от многих людей, не совсем понимающих особенности этой войны, Скрипа всё же один раз признался, что кое-какие небольшие территориальные приобретения надо бы сделать. Не в окрестностях Донецка, мы о Донецке с ним мало говорили, а здесь, неподалеку от Безымянного. «Нам бы там метров на восемьсот продвинуться вперед, лучше на километр. Тогда бы мы видели с холма их движения в лощине, и они не смогли бы выдвигаться на позиции незаметно. Просматривались бы дороги на Водяное и Гнутово, да и железнодорожный узел в Волновахе был бы под контролем».