Богатство

- Начальником Камчатки?

- Нет. Недельки на две. Потом уедет на материк...

Весь день Исполатов был задумчив.

- Наташа, - сказал, - мне надо побывать в городе. Женщина прижалась к нему с криком:

- Не пущу! Я боюсь отпускать тебя.

- Пусти. Надо.

Она билась головою об его грудь:

- Нет, нет, нет... Тогда возьми и меня с собою. Мне без тебя не жить! А ты пропадешь без меня. Я это знаю. Он легко высвободился из ее объятий:

- Чепуха! Я скоро вернусь.

- Тогда... оставь мне ружье, - строго велела Наталья. - Я застрелюсь, если не вернешься, так и знай...

Пристегивая к торбасам громадные щитки наголенников, Исполатов рассмеялся:

- Глупая! Что ты каждый раз так переживаешь нашу разлуку? Ведь ты должна быть спокойна. Я люблю твои раскосые глаза, твои маленькие работящие руки, мне нравятся жесткие черные волосы и застенчивая улыбка твоя... Я люблю есть все, что ты варишь. Даже вода вкуснее, если ты сама зачерпнешь ее для меня!

- Ты так меня любишь? - спросила Наталья.

Исполатов не сказал - да. Вскрыв стволы "бюксфлинта", он туго набил в них две тяжелые пули.

- На! - крикнул он, бросая ружье в руки Наталье. - Оставляю в залог того, что я обязательно вернусь. Жди.

Заплакав, она вышла во двор и помогла ему собрать в цуге собак. Пока упряжка не скрылась вдали, женщина стояла на морозе. Исполатов на прощание не поцеловал ее в губы - он поцеловал ей руку, и камчадалка этого поцелуя не поняла.

Приход "Сунгари" прорвал военную блокаду Камчатки. В домах Петропавловска пекли праздничные пироги из свежей муки, всюду виднелись счастливые лица взрослых, стариков и детишек. Соломин вручил ополченцам Георгиевские кресты и медали, казаки получили унтерские лычки, а их урядник Сотенный обрел первый офицерский чин.

- Приходи, кума, любоваться! - сказал Мишка, примерив погоны подпоручика к своим плечам. - Хорош гусь... Соломин спросил его, где гидрограф Жабин.

- Ничего не знаем. Как ушел на Гижигу, так и пропал. Может, и жив. А может, затерло льдами...

Некстати было появление доктора Трушина.

- Вы бы хоть не портили мне праздник.

- Извините. Я, наверное, виноват перед вами?

- Не наверное, а уж точно.

- Все понимаю. Но прошу выслушать горькую истину...

Соломин не ожидал видеть слезы, брызнувшие из глаз этого заматеревшего циника.

- Перестаньте, - отвернулся он, не жалея его.

- Сейчас, как никогда, я часто возвращаюсь памятью во дни студенческой юности... Андрей Петрович, вы можете поверить, что я сидел в тюрьмах, и был отчаянным радикалом?

- Нет, не могу.

- Между тем это так... Боже, как я тогда горел! Как я желал послужить народу! Я ведь и медицину-то выбрал, чтобы стать ближе к нашему страдальцу мужику. Я сам вышел из самых низов, лбом пробил себе дорогу.

- Этим вы никого на Руси не удивите, - ответил Соломин. - У нас много таких людей, что пробивали дорогу лбом. Но вышедшим из народа никто не давал права хамить народу. Не трудитесь далее рисовать передо мною трагическую