Бородинское поле

послушайте: "Она соединит с мужчиной свою жизнь на столько

времени, на сколько сама пожелает, и единственно, чего она

потребует взамен, это чтобы он смотрел на их отношения так

же, как она", то есть уходил, когда захочет. Семьи, как таковой,

в нашем примитивном традиционном понятии, нет. Сошлись

на неделю-другую и разошлись.

- А дети, продолжение рода? - Это Никулин.

- Айзек Азимов предусмотрел: дети инкубаторные.

Родители не знают своих детей, им, неведомо чувство

материнства и отцовства, - ответил Макаров. - Дети без рода и

племени.

- Нет, простите, я не понимаю! - Снова Никулин. - Это

всерьез? Что за бред? И какие это наклонности будут

поощряться?

- Те, которые разнообразят интимную жизнь,

освобожденную от продолжения рода, - с негодованием

ответил генерал Макаров. - Тут все откровенно и цинично.

- Ну зачем же так? - возразил лениво Орлов-отец. - Там

же сказано: наклонности, которые являются естественными.

- Одни их считают естественными, другие - половым

извращением, - беспечно отозвался Штучко и вздохнул.

- Запад предлагает нам свой товар под названием "секс",

- сказал Никулин.

- Вот именно, - подтвердил генерал Макаров.

- Нет, дело не в этом, - энергично заговорил Никулин. -

Если редакция не согласна с американским автором, то зачем

тогда надо было его печатать? Зачем, для кого и для чего?

- Обменяться мнениями, идеями, поспорить. А в споре

рождается истина, - с видом превосходства сказал Орлов-отец.

- Разве вам, Дмитрий Никанорович, как архитектору, не полезно

поделиться со своими американскими коллегами опытом

градостроительства?

- Это разные вещи, Александр Кириллович, - секс и

градостроительство.

- Я говорю о принципах, - с холодной любезностью

сказал Орлов-отец. - В архитектуре и градостроительстве, как

мне думается, есть много наболевших вопросов, острых

проблем.

Таким образом Орлов решил разговор о статье Айзека

Азимова увести в сторону, чтоб не касаться пикантных

деталей. И это ему удалось: Глеб Трофимович быстро

переключился на вопрос, который его очень волновал. Он

корил московских архитекторов за то, что в столице безо

всякой надобности уничтожено много исторических памятников

национальной культуры.

- Да, безо всякой надобности, - повторял решительно и

убежденно.

- И вы? Вот не ожидал, - возразил ему Александр

Кириллович Орлов. Большеголовый, грузный, толстогубый, он

говорил медленно, будто делал одолжение, высоко оценивая

каждое слово и каждый жест. На его холеном, полном лице

лежала крепкая печать самоуверенного и преуспевающего

деятеля, а в холодных, карих с желтизной глазах иногда

проскальзывали огоньки беспокойства и тревоги, и эти огоньки

как-то мешали цельности образа, путали впечатление.

- Чего вы не ожидали? - удивленно нахмурился Глеб

Трофимович.

- Есть категория людей среди художников и писателей, -

так же степенно, с паузами начал Александр Кириллович, -

которая, не ведая броду, лезет в воду и кричит на всех

перекрестках: "Караул! Москву уродуют, уничтожают

национальные святыни, строят по американским образцам!" И

тому подобный вздор.

- Ну и что? А разве это не правда? - сказал Глеб

Трофимович и перевел взгляд с Орлова на архитектора,

словно вопрос его относился и к ним. - Разве новая, последних

лет, архитектура Москвы не утрачивает национальные черты,

не становится безликой, похожей на сотни новостроек других

городов - и наших, и западноевропейских, и американских?

Вместо зданий мы строим башни: то стоячие, с одним

подъездом, то лежачие, с десятками подъездов. А между тем в

столицах наших республик Средней Азии, Закавказья,

Прибалтики зодчие как-то ухитряются избегать этих штампов,

строят по-своему, учитывая национальный характер, традиции.

- Москва - интернациональный город, - бросился на

выручку отца молодой Орлов. Кареглазый и лобастый, как и

отец, еще более самоуверенный и задиристый, Андрей имел

привычку встревать в любой разговор в любой компании. Ему

бы только блеснуть довольно плоским остроумием и дешевой

эрудицией, которую он постоянно выставлял напоказ. В его

тоне всегда сквозило нечто нагловатое.

Глеб Трофимович посмотрел на него строго и

недовольно, сказал как бы походя:

- Интернациональное, молодой человек, никогда не

противоречило национальному, если, конечно, оно было

подлинно интернациональным, а не космополитским.

- Простите, Глеб Трофимович, - как-то поспешно

заговорил Орлов-старший, что было не в его манере, - а

почему мы боимся заимствовать прогрессивное в архитектуре

и градостроительстве у других, скажем у той же Америки?

- Архитектура и градостроительство в капиталистическом

мире переживают кризис, - заметил Олег. В глазах его

появился веселый блеск. Он умел мгновенно воспламеняться.

- На основании чего ты сделал такой абсурдный вывод? -

грубовато и нетерпимо возразил Александр Кириллович. -

Месяц тому назад, как ты знаешь, я вернулся из США. Был во

многих крупных городах, видел новостройки.

- А трущобы, перенаселенность, загрязнение и прочие

прелести видел? - резко и быстро перебил его Олег.

- Ну что ж, есть и такое. Но мы говорим не об этом, речь

идет об архитектуре. А там есть на что посмотреть. - Теперь

даже его голос и лицо изображали примирительное

простодушие. Но Олег, хорошо знавший характер своего зятя,

понимал, что простодушие это напускное и Орлов редко

говорит то, что думает. Олег часто спорил с Орловым, вызывал

его на откровенность острыми вопросами, но тот всегда ловко

уклонялся от острых углов и рискованных тем.

- Коттеджи, особняки по индивидуальным проектам, -

продолжал Олег, все больше возбуждаясь, - на них ушел ум,

изобретательность, талант зодчего.

- Но они-то, эти особняки, и останутся как памятники

архитектуры, как остались у нас усадьбы и дворцы Баженова и

Казакова, - с чувством превосходства парировал Орлов, но

голос его звучал вежливо и невозмутимо.

- Скажите, Александр Кириллович, вы в Атланте были? -

Это спросил архитектор Штучко, поспешно и как-то вкрадчиво.

- Да, был. Потом в Нью-Йорке, Чикаго, Сан-Франциско,

Детройте.

- Значит, вы видели архитектуру Джона Портмана?

- Разумеется, - снисходительно и даже лениво ответил

Орлов-старший.

- Его гостиница в Атланте - это действительно шедевр? -

оживленно атаковал Штучко. Несмотря на преклонный возраст,

это был энергичный, очень подвижный старичок с седенькой

клинышком бородкой и белоснежной, коротко стриженной

головкой, и эту яркую глубокую седину резко оттеняли черные

кисточки бровей, похожие на хвосты горностая, и кирпичик

черных усов.

- В общем, да, сооружение необычное, смелое, в полном

смысле современное, - несколько оживившись, охотно ответил

Орлов. Он был доволен представившимся случаем здесь, в

кругу специалистов, рассказать о работах популярного в США

архитектора, поразившего воображение Александра

Кирилловича. - Представьте себе холл - шестьдесят шесть

метров в высоту и сорок два метра в диаметре. Не холл, а

целая площадь. В холле фонтаны, деревья, скульптуры и

стеклянные лифты. Все номера гостиницы на всех этажах

выходят в этот холл. А круглая башня из стекла, окрашенного

под цвет бронзы, и под ее синим куполом, на высоте

шестидесяти метров, вращающийся бар! Это же помимо всего

прочего и техническая находка. Масса света, воздуха,

движения! Какая-то фантастика! Все это поражает,