Бородинское поле

силу выдавил из себя Виктор, и Святослав заметил, что в

последних двух словах пленного не было язвительности.

- Я хотел бы услышать от вас, как и зачем вы стреляли в

старуху и ребенка?

Вдруг Виктор резко поднял голову и, глядя прямо в глаза

Святославу, заговорил по-русски:

- Я не стрелял. Он стрелял. - Кивок на Куни. - Пусть он и

рассказывает.

Русская речь американца удивила Святослава и Нгуен

Вана и насторожила Куни. Капитан перевел на вьетнамский

слова Виктора, а Святослав быстро спросил:

- Вы говорите по-русски?

- Да, - коротко и твердо отозвался Виктор.

- Где вы изучили этот язык?

- Меня обучила ему моя мама, - ответил Виктор охотно и,

как показалось Святославу, с гордостью.

- Она русская?

- Да.

- Вы где родились? - продолжал Святослав, не сводя с

Виктора чрезмерно пристального взгляда, в котором уже

сквозило нарастающее волнение.

- В Германии, в сорок пятом.

- Кто ваши родители?

- Тогда в Германии или теперь в Америке? - со значением

уточнил Виктор.

- Тогда и теперь.

- В годы войны они познакомились в нацистском

концлагере: мама - угнанная из России, отец - из Голландии.

- Как имя вашей матери? - уже с трудом скрывая

напряжение, спросил Святослав. В горле его пересохло. Он

весь сжался, как пружина, в ожидании ответа.

- Нина Сергеевна.

- Ее русская фамилия? - Святослав напрягся до предела.

Лицо его сделалось пунцовым, глаза округлились, на лбу

выступил пот.

- Не знаю, - тихо ответил Виктор, и этим своим ответом

как бы расслабил пружину.

Святослав прикрыл глаза веками, вытер потный лоб и

опустился устало на стул. Вьетнамские товарищи смотрели на

него и на американца с немым недоумением. После

непродолжительной паузы Святослав, овладев собой, снова

спросил Виктора:

- У вас есть братья и сестры?

- Есть старшая сестра. От первого брака матери. И

младший брат.

- Как имя сестры?

- Наташа.

- Наташа?! - воскликнул Святослав. - Это точно. Вы не

ошибаетесь?.. - Он даже не понимал, как нелепо звучит его

вопрос. - Повторите имя!

- Я же сказал: Наташа.

- Сколько ей лет? - Теперь Святослав уже не скрывал

своего волнения. Руки его дрожали, лицо пылало.

- Она родилась в тысяча девятьсот тридцать четвертом, -

напрягая намять, ответил Виктор и подтвердил: - Да, точно - в

тридцать четвертом. Ее отец - русский офицер.

Сомнений не было - Святослав не находил себе места.

Он метался по комнате взад-вперед, бросая на

присутствующих взволнованные, рассеянные взгляды. Потом,

ни к кому конкретно не обращаясь, произнес вполголоса:

- Наташа... это моя сестренка. - Но тут же,

спохватившись, резко повернулся к Виктору и прямо в лицо ему

- тугой, тяжелый вопрос: - А мама? Мама жива?..

Виктор машинально поднялся со стула. Губы его

дрожали, глаза влажно блестели. Он смотрел на старшего

брата в упор, готовый прильнуть к нему и вместе с ним

разрыдаться. Но Святослав не сделал ответного движения - он

стоял в отчужденном напряжении, ожидая ответа. Острый

взгляд его таких же, как и у младшего брата, материнских глаз

насквозь пронзал Виктора и требовал только одного: правды.

- Мама жива, - тихо и просто ответил Виктор и снова

опустился на стул.

Нгуен Ван что-то сказал по-вьетнамски своим коллегам -

майору и переводчице, и строгие лица вьетнамцев смягчило

изумление.

- Это невероятно... Это какой-то сон, - взволнованно

говорил Святослав, обращая взгляд то на капитана, то на

майора, словно призывая их понять его состояние. - Я должен

вам все рассказать, объяснить. Это похоже на фантастику, но

это правда.

Пленных увели. Святослав присел к письменному столу,

за которым сидел майор Ле Ксюан. Нужно было оправиться от

волнения, собраться, привести в порядок мысли. Все это так

неожиданно и столь ошеломляюще. Успокоиться он не мог,

справиться с волнением не удавалось. А рассказать

вьетнамским товарищам нужно. И безотлагательно, сейчас

объяснить. Ведь перед ними были два брата: один - друг,

другой - враг. Ситуация, когда братья сражались в

противоположных лагерях, когда брат шел на брата, для

вьетнамцев не нова; такое у них случалось. Тут другое: русский

и американец - братья. И оба - по разные стороны от линии

фронта.

Святослав рассказывал, преодолевая волнение, о

матери, Наташе, о том, как они остались в первые дни войны

на оккупированной фашистами территории. А дальше, что

было с ними дальше? Он не знал.

- Поговорите с... братом, - подсказал майор. - Пусть он

расскажет. Узнайте подробности. Поговорите наедине.

- Да, да, надо все расспросить, - быстро согласился

Святослав. - Про маму, про Наташу. Только не наедине.

Пожалуйста, в вашем присутствии.

Ввели Виктора. Он сел на тот же стул, на котором только

что сидел. Майор и переводчица вышли, Нгуен Ван остался.

Святослав сел напротив брата и очень мягко попросил его:

- Расскажите, Виктор, о себе, о маме и Наташе. Только

все подробно. Мы же считали их погибшими. Почему они не

дали о себе знать? Пожалуйста, подробнее.

- Почему не дали о себе знать? - медленно и негромко

начал Виктор, повторяя слова брата, будто оттолкнувшись от

этих слов, ему легче было говорить. - Не знаю точно, но и

мама и Наташа тоже считали и до сих пор считают вас

погибшими. Но начну по порядку. .

Он говорил неторопливо, долго, обстоятельно о том, как

Оскар Раймон познакомился с Ниной Сергеевной. Шаг за

шагом, год за годом, страница за страницей он листал

сложную повесть человеческих судеб и сам удивлялся

неожиданно обнаружившемуся в нем дару рассказчика.

Святослав не сводил с Виктора глаз и не перебивал

вопросами. А Нгуен Ван лишь удивленно покачивал головой.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Начало сентября в этот год выдалось теплым, и лишь

ночная свежесть да бодрящие утренние туманы над лощинами

и прудами напоминали о приближающейся осени. А в кудрях

берез - ни единой седины. И клены не тронул багрянец, и

осины трепетали еще зеленой листвой. О цветах и говорить

нечего. Впрочем, нет: о цветах стоит сказать.

На даче Бориса Всеволодовича Остапова - отставного

хирурга - всегда было много цветов. Прежде их разводила

хозяйка, Наталья Павловна. После ее смерти цветами занялся

Борис Всеволодович. Уйдя на пенсию, он постоянно жил на

даче - и зимой тоже. Старик полюбил уединение. Вернее,

полюбил он природу и, как сам признавался, лишь на восьмом

десятке лет по-настоящему познал ее, проникнув в ее тайны и

смысл, понял ее по-философски, вошел в нее не как

покоритель и хозяин, а как брат и друг. В сущности, жизнь его

на природе и с природой только внешне, для посторонних,

казалась уединением. А на самом деле он постоянно жил в

заботах и хлопотах. Каждый клочок земли на его дачном

участке, каждое дерево, куст и цветок были любовно ухожены.

И особой гордостью Бориса Всеволодовича были цветы. Он

бережно хранил их как память о покойной жене. Едва сходил

снег, как на участке Остаповых зацветали голубенькие

подснежники. Их сменяли нарциссы, потом тюльпаны, горящие

всеми цветами радуги. В пору весеннего цветения сад Бориса

Всеволодовича превращался в райский уголок. Лебяжьим

пухом цвели ирга и вишня, цвет яблонь напоминал розовых

фламинго. Вслед за угасшей могучей волной сирени

богатырски, во всю палитру, распускались бутоны пионов. А

там, глядишь, и розы пойдут. Ах эти розы, подмосковные,

закаленные стужей и морозами! Они цвели до первых