Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

28.02.

Несколько дней я ничего не ела, совмещая полезное голодание с полным отсутствием пищи. Мама ходила до Зайчика. Зайчик, радушная душа, передавала мне хлеб с луком и угощала маму своей едой. От хлеба я отказалась в пользу кошек и мамы. Кошки хорошо едят хлеб, смоченный водой. Облизываются! Видимо, до них дошло, что, если не есть простую пищу, можно помереть.

Во вторник, 26 февраля, произошла Странная вещь. Вначале, Дневник, я даже ее записать побоялась. Но потом, получив неоспоримые доказательства ее подлинности, решилась.

Итак! В 22.40 я лежала на диване и смотрела фильм “Тяжелый металл”. Чтобы наш крохотный телевизор включился, нигде в квартире больше не должен гореть свет, иначе не хватит напряжения. Мама пошла спать на кухню, на кроватную сетку, которая стоит на полу ниже уровня подоконника: туда меньше попадают пули при обстреле.

В 23.10 началась сильная стрельба из пулемета и автомата. Это бесновались пьяные солдаты на “Вышке”. Мы на третьем этаже. Верная смерть, если попадут по окну. Недалеко ухала, как жуткий филин, пушка. Это другие российские военные – поддерживали ночной “разговор”.

Неожиданно я заснула. Провалилась в темноту, где не было ничего. Открываю глаза – телевизор выключен. Его можно выключить, только подойдя к нему! Я не выключала. Мама спала за закрытой дверью на кухне и не входила в комнату (это точно)! Телевизор не выключается автоматически, а если мигнет электричество, он включится самостоятельно. После пробуждения я не была способна размышлять. Рожденные мысли казались путаными, неясными, будто я отходила от общего наркоза: “Уже поздно”, “Стрельба прекратилась”, “Я уснула”, “Мама выключила телевизор?”.

Однако нечто показалось мне подозрительным – ведь меня словно “выключили”, и я мгновенно провалилась в темноту. Поэтому я, преодолевая бессилие, встала, подошла к телевизору и нажала кнопку “Пуск”. Каково же было мое удивление – часы в углу экрана показывали 23.27, и фильм продолжался! То есть прошло всего 17 минут.

Свет луны, проникающий сквозь шторы, был ярким и осветил мою руку. Общая слабость едва позволяла стоять на ногах – словно я была действительно после общего наркоза или в бреду. Проведя рукой по лицу, поняла, что оно в крови! Я бросилась в ванную комнату, включила электрическую лампочку и заглянула в старое треснувшее зеркало. От ужаса заледенела: мой подбородок и часть шеи были рассечены вертикально, словно хирургическим скальпелем, и оттуда потоком лилась кровь! Поняв, что от страха не могу говорить, я схватила первое попавшееся полотенце, намочила в тазу с холодной водой и приложила к ране. В моей голове громко пела неизвестная сирена, и меня неумолимо тянуло в сон. Я бросила полотенце в корзину с грязными вещами, легла на диван и мгновенно уснула.

На следующее утро, 27 февраля, едва открыв глаза, я побежала к зеркалу. На кухне мама и кошки делили между собой хлеб и лук. Кошки громко мяукали, требуя свою долю, а мама, как обычно, ругала окружающую действительность:

– Ждет власть, чтоб старики и дети окончательно подохли! Никому мы не нужны! Сколько можно так голодать?! Зачем разбили наш город? Зачем убили русских и чеченских сыновей? Зачем стравили народы?!

На вопросы ответов не было. Только жалобное кошачье мяуканье. Отражение в зеркале явило мое лицо без следов ночного кошмара.

Не было даже намека на ночное происшествие. Изначальная мысль, пришедшая ко мне: все, что случилось, – дурной сон! Мама, нагрузив меня делами по дому, это подтвердила:

– Чего только не выдумает лентяйка, чтобы не убирать, не стирать и не ходить за водой!

На все мои уверения она покрутила пальцем у виска, взяла полосатую кошку и отправилась во двор – подышать воздухом.

А на следующий день рано утром, то есть сегодня, у меня на том месте, где я видела глубокий кровавый разрез, появилась вертикальная длинная полоса. Словно след от лазера. Ожог трансформировался в тонкую красную линию, которая начиналась от нижней губы и заканчивалась у ямочки на шее. Причем этот след был как тонкая красная нить.

Только тут до меня дошло порыться в корзине с грязными вещами! Будто до этого фрагмент с корзиной из памяти вырезали! Каково же было всеобщее удивление, когда я извлекла оттуда полотенце, красное от засохшей крови. Оно было все в крови! Мама никак это объяснить не смогла.

А я думаю: почему сам, без причины, отключился телевизор? У нас третий этаж. Решетки. Закрытая на два оборота входная дверь. Что за мистика? Кстати, тонкая красная линия бесследно исчезла через пару часов. Это событие – загадка.

Полина-Будур

01.03.

Сегодня я и мама ездили на Северный базар. Нас совершенно бескорыстно подбросил до рынка на своей машине Джамалай. Глава чеченской семьи из переулка. Полненький, усатый и добродушный. Спасибо ему!

Торговля была! Я продала книжки, те, что брала под реализацию у пожилых братьев Тодди и Лечи. Купила еды. На Северном базаре видела Таню и ее дочку Юльку, тех, что раньше торговали на Центральном рынке. Таня рассказала свои последние новости о том, как местные бандиты ворвались и пытали ее старшего сына и невестку. Отобрали все деньги и украшения! Грозились убить, зарезать, как “русских хрюшек”. Сын тети Тани и ее невестка провели несколько часов в ожидании смерти в собственной квартире. Невестка после этого уехала. Сын остался в Грозном. Лечится после пыток – ему порезали ножом ноги. Молодая семья распалась.

А в квартиру Тани и Юльки тоже ворвались чеченцы с автоматами. Правда, уже другие – представители власти. Искали Юльку. Хотели забрать с собой. Но Юлька спряталась, и они ее не нашли.

Уезжать данная русская семья не хочет, несмотря на все несчастья, которые случились с ними – отца Юльки российские военные расстреляли, приняв по ошибке за боевика. Пожилой мужчина был небрит.

– Никуда мы не поедем из Чечни! – говорит тетя Таня. – Здесь у нас жилье. А в России что делать? Скитаться? Никакой помощи нет! Кто нашей семье там предоставит квартиру? Государству на нас наплевать! Лучше мы дома погибнем! Здесь наш дом!

03.03.

Вклеиваю в тебя, Дневник, талоны для бедняков. По ним можно бесплатно получать в специальном месте одну булку хлеба каждые два-три дня и одну бутылку масла раз в месяц. Это очень нас выручало. Добилась сих благ для нашей семьи директор школы № 11. Больше мне талоны не дают. Последние четыре талона на хлеб я дарю тебе, Дневник. На добрую память!

Все время собиралась записать событие, которое произошло некоторое время назад. Я как раз тогда с талонами на хлеб пришла в специальное место на остановке “Березка”, куда приезжал грузовик Красного Креста. Толпа голодных людей собралась и бушевала. Каждый хотел пролезть без очереди. Каждый ворчал, что более несчастен и болен, чем другие жаждущие поесть. А те, кто раздает хлеб, то есть команда Красного Креста во главе с иностранцами, разгоняли народ криками, дабы иметь возможность подогнать грузовик к пустому магазину на углу и сгрузить туда булки.

Поскольку я не участвую в подобной неразберихе, то стояла ближе к подъезду жилого дома. Если рассудить, там безопаснее всего. Часты теракты, взрывы, перестрелки. По трассе едут военные машины – значит, ближайшую трассу могут в любой момент обстрелять.

Самая страшная война – партизанская. Непонятно, кто и когда начнет палить. А недалеко от места раздачи хлеба находится база русских военных. Ее видно невооруженным глазом. Там пушки, БТРы и танки.

В небольшом дворике, где я нашла себе временное убежище, уже случались неприятные дела: тут разорвался снаряд, и маленькому ребенку на руках матери осколком срезало голову. Мать, молодая чеченка, осталась совершенно невредима физически, но сошла с ума.

Пока я ждала разгрузки хлеба, то успела заметить, как по кущерям, через кустарники, бегут от военной базы два безоружных русских солдата. Чумазые, грязные. Они бежали к толпе! Люди слегка ошалели, заметив солдатиков, когда те приблизились – их одежда была в крови, и бежали они на последнем издыхании.