Зелень. Трава. Благодать.

— Секатор позволит не только избежать боли в спине, — продолжает Гарри, — но еще и аккуратно все подстричь, избежав жертв из числа цветов и газонных животных, и Черил будет очень рада. Теперь по поводу спины. У меня есть новые грузики для лодыжек, думаю, должны помочь. Я привязываю их, когда бегаю.

— Бегать? — переспрашивает мистер Мерфи. — Я уж лет двадцать как не бегал.

— А вы ходите с ними. Спина окрепнет. И мышцы на заднице будут в постоянном тонусе.

Я ловлю быстрый, но выразительный взгляд Бобби Джеймса: ему не верится, что Гарри посмел взрослому сказать задница.

— Правда? Я попробую, Гар. Спасибо. На этой неделе придешь на собрание?

— Да как же я могу пропустить, Майк, — отвечает Гарри, незаметно показывая пальцем на мистера Мерфи и подмигивая.

— Здорово. Тогда увидимся. Полагаю, мальчики, вы пришли к Марджи. Я позову ее.

— О’кей, мистер Мерфи, — отвечает Бобби.

— Пока, мистер Мерфи, — отвечаю я.

— До скорого, Майк. Сначала грелку, потом сразу лед на спину, — говорит Гарри.

— Ну ты и жопа, Гарри, — говорит ему Бобби Джеймс, как только мистер Мерфи отходит достаточно далеко, чтобы его не слышать.

— Это еще почему? Я что, не могу дать совет по поводу больной спины товарищу по церковной конгрегации?

Дабы выразить свое одобрение, Бобби Джеймс начинает скакать вокруг Гарри, производя звуки сирены и пожарного колокола. Ту-туу, динь-динь-динь, наши выиграли, орет он. Ровно в этот момент дверь открывается и выходит Марджи Мерфи, владелица маленького черного сердечка Бобби Джеймса, который ведет себя как долбаная пожарная машина. Не слишком хорошее начало. Почувствовав это, Джеймси густо краснеет и умолкает.

— Йоу, ребята, — приветствует нас Марджи — эдакий сорванец с сиськами размером в кулачок, — нервно покусывая губу. Стоя в дверном проеме, она очень быстро оглядывает нас бездонными голубыми глазами. Марджи понимает, что мы по амурному вопросу, но не знает, кто из нас Ромео. В ее голове начинают вариться хитрые расчеты.

— Йоу, — приветствует ее Гарри, застывая в глубоком, до земли поклоне, — скажи отцу, что я подстригаю газоны за разумную плату.

— Привет, аллилуйя, — говорю я (или какую-то другую хрень в этом роде) с улыбкой завравшегося сенатора на лице.

— Йоу, Марджи, — говорит Бобби Джеймс, приподнимая кепку, дабы сгладить неловкую ситуацию. Но говорит с двенадцатью пластинками жвачки во рту, пока не решается все это выплюнуть. Жвачка приземляется на голову святому Петру.

— Привет, Бобби Джеймс, — отвечает Марджи, улыбаясь во все свои брэкеты.

— У тебя классный загар, Марджи, — сообщает он ей голосом сексуально озабоченного полуробота.

Марджи ухмыляется.

— Ты просто душка. Это я в летнем лагере. Мы там каждый день купались и катались на каноэ. И я все время ходила в бикини.

Стоны, вставшие члены, но тут из двери появляется противная безгрудая миссис Мерфи в скверном (как всегда) настроении (возможно, из-за отсутствия сисек). Она окидывает газон оценивающим взглядом, затем кричит куда-то внутрь дома.

— Майкл, подойди сюда, пожалуйста, — спокойным холодным голосом командует она.

— Да, дорогая? — по-бабьи откликается мистер Мерфи, давая понять, кто в доме настоящий мужчина.

— Майкл, я только на прошлой неделе ходила в цветочный магазин за этими бегониями, помнишь?

— Конечно, помню, — отвечает он.

— Ну конечно же помнишь, — передразнивает она его. — И сколько я за них заплатила: много или не очень?

— Много.

— Так мы их затем купили, чтобы ты все покромсал газонокосилкой? — спрашивает она.

— Нет, дорогая, конечно же нет, — говорит он. — Правда?

— Правда. Так с какой тогда стати они валяются на газоне вместо того, чтобы расти на клумбе?

— Я ужасно извиняюсь, Черил, — встревает Гарри, — но у Майка боли в спине и он не может толком дотянуться до этих сложных участков. Я предложил ему несколько возможных решений, но лучше всего просто позвонить мне вот по этому номеру, — сообщает он, протягивая ей визитку, на которой значится следующее: ГАРРИ КАРРАН & К°. МЫ СТРИЖЕМ ТРАВУ НА ЗАГЛЯДЕНЬЕ — ВЫ НЕ ОТРЫВАЕТЕ ЖОПЫ ОТ СИДЕНЬЯ.

— А я — миссис Мерфи, — хмуро отвечает она, — а газон стрижет мой муж.

— Прошу прощения, я только хотел сказать, что стригу большинство газонов…

— Я знаю. Спасибо, в помощи не нуждаемся, — огрызается она, возвращая визитку Гарри.

— Брось, Черил, улыбнись наконец, — испуганно просит мистер Мерфи. — Парнишка просто хочет помочь.

— Что, извини, ты, кажется, попросил меня улыбнуться? — переспрашивает она.

— Эээ… Да нет, я так… — бормочет он.

— Вот и хорошо. Иди в дом. Поможешь мне резать сэндвичи к ланчу.

— Уже бегу, дорогая. Ты ведь любишь треугольничками, правда? — спрашивает он уже за дверью.

Марджи с лицом, красным как у рака, смотрит куда-то вдаль.

— Марджи, — говорит Бобби Джеймс, — не хочешь сегодня погулять с нами?

Она благодарно улыбается.

— Может быть. А что вы собираетесь делать?

— Кататься на велосипедах, — отвечает он, подмигивая нам с Гарри. — Ведь так, ребята?

— О да. Кататься на велосипедах, — стараюсь подыграть ему я. Велосипеды — это то, что надо. Я за.

— Ну как, Марджи? — спрашивает Гарри, который все просек и радуется.

— Я с радостью, — отвечает она.

— Здорово. Мы заскочим за тобой, как только поедим и опорожним кишечник, — говорит Бобби.

— Ну давай, до скорого, Бобби, — с улыбкой говорит она, перед тем как неизвестно для чего удалиться в дом.

— А теперь поглядим, сможешь ли ты своей так же, как я, заговорить зубы, — с пятнадцатью пластинками жвачки в пасти говорит мне Бобби Джеймс, и я чувствую его острый локоть у себя между ребер.

Волосы у Грейс Макклейн прямые и темные, кожа бледная и все тело в веснушках — от кончика носа до кончиков пальцев на ногах. Сигаретный дым оставляет налет на ее крупных, как у кролика, зубах. Глаза у нее зеленые, как трава и листья на деревьях. Сисек пока нет. Но я весь терпение. Сиськи будут. Грейс не любит, когда ей вешают, и не важно кто. Она затушит бычок тебе об лоб, если сказанешь что-нибудь ей не по вкусу. У нее есть три биты для стикбола [9]: карвбол, фастбол, слайдер, да и все остальные — форкбол и наклбол, — грубо говоря, тоже (будут готовы к началу весеннего сезона 1985 года). Уж поверьте. Я влюбился в нее три недели назад, когда она позволила мне потрогать ее ноги под одеялом.

В тот вечер мы сидели вдвоем у нее на веранде под половинчатой луной после игры в «Свободу». Было прохладно, и большинство ребят уже разошлись по домам. Грейс на слабо предложила кому-нибудь остаться с ней на улице и поесть мороженого в рожках. Я сказал: а хули — и согласился. Мы переместились к ней на крыльцо. Она уплетала нехилые рожки, шарика на три, не меньше, так, что аж за ушами трещало. Мы их ели, разговаривали и смотрели, как мистер О’Тул, сосед из дома напротив (редкие седые волосы, сзади забранные в хвост), уходит от жены, миссис О’Тул (очень скучные шары не больше второго размера). Пару раз он мотался туда-сюда, из дома к своему грузовику, и зашвыривал в кузов мусорные мешки со всякой всячиной. Это был мирный развод. Миссис О’Тул придерживала ему дверь открытой, пока он бегал с вещами. Они поцеловались на прощание, когда он закончил. Их пятилетний сын Джулиан (плохая стрижка «под горшок») сидел у окна, выходящего на улицу, и, уперев кулаки в подбородок, наблюдал за происходящим.

— У Джона Леннона сына звали Джулиан, и он тоже пережил развод родителей, когда Джон ушел от Синтии к этой щуплогрудой морской ведьме Йоко Оно, — поведал я Грейс. — Чтобы как-то утешить Джулиана, Пол Маккартни написал песню «Неу Jude».

— Не люблю Битлз, — сказала Грейс.

— Ха! За что бы? — раздраженно поинтересовался я.

— У них все песни одинаковые, — ответила она.

— Значит, у тебя тут одни жевательные сигареты, — сказал я ей, указывая на пачку, которую она мяла в кулаке, — коли не слышишь разницы между «Знакомьтесь, Битлз» и «Сержантом Пеппером».