Зелень. Трава. Благодать.

— Пэг, тебе случайно не нужна карточка с указанием нового адреса для твоего дуралея? Хочешь, я могу положить ее в ящик вместе с почтой?

— Да уж, Фрэн, будь так любезен, — отвечает она. — Тебя не затруднит переслать всю эту макулатуру в Сибирь?

— Нет, тут я пас. Я только путаться в адресах мастер.

— С чем с чем, а с этим ты справляешься лучше некуда.

Мужчины смеются и вместе принимаются ловить падающие бутылки.

— Ребята, кто-нибудь смотрел вчера вечером игру «Филлиз»? — интересуется отец, раскрывая почтальонскую сумку для очередной бутылки.

— Карлтон подавал не ахти, — замечает мистер Джеймс, одновременно перехватывая бутылку, не разбившуюся о навес крыльца, прежде чем скатиться вниз на бетон. — Прямую подал чисто, а крученый слишком высоко.

— Наверное, от той травмы никак не оправится, — говорит мистер Магон, ловя очередную бутылку и ни на секунду не спуская глаз с остальных.

— Вряд ли. Сейчас врачи такое дерьмо за полчаса вправляют, и через пару недель питчер на площадке как новенький, — говорит мистер Джеймс, не успевая к одной (вдребезги), но при этом спасая другую.

— Лучше бы Карлтону поправиться до игры на титул чемпионов. Не каждый же раз Шмидт в девятом раунде будет попадать в отбивающего, — говорит Фрэнсис Младший, тут же ловит бутылку, сбивает с нее крышку и уже в открытом виде протягивает мистеру Магону.

— Спасибо, Фрэн, — говорит мистер Магон.

— Нет проблем.

— На хрен Майка Шмидта, — сообщаю я им.

Вся компания, за исключением Фрэнсиса Младшего, смотрит на меня с улыбкой.

— Он не любит Шмидта, — пожимая плечами, поясняет Фрэнсис.

— Ага, терпеть не могу, — заявляю я. — Мне пора за Бобби Джеймсом. Пока, ребята.

Они тоже прощаются со мной, а затем возвращаются к своей забаве: миссис Магон продолжает запускать бутылку за бутылкой и вопить что-то про смену замков, а остальные трое — смеяться по поводу женитьбы и детей и к чему это в итоге приводит.

И такой народ тут везде. Несмотря на постоянные драки, люди каким-то образом все равно сохраняют дружеские отношения. Примерно та же фигня происходит через каждые два дома на третий, пока я иду по улице к Бобби Джеймсу. Мистер Маллиган (триста фунтов чистого веса, маленькие бачки, шевелюра как у Элвиса) прилюдно спустил штаны с сына Табби (те же триста фунтов и то же самое на голове) и лупцует его голую задницу за то, что тот привязал телефонный шнур к пожарной сирене и таскал ее по полу. Рядом трехсотфунтовая миссис Маллиган с дирижаблеобразными сиськами объясняет Табби, что эта публичная казнь их самих ранит даже больнее, нежели его голую задницу. Пока эти жирные придурки разбираются, начальник пожарной команды мистер О’Молли, живущий в этом же квартале, стоит в брюках и без пиджака и прячет лицо в ладони. Пятилетние Джимми Килпатрик и Джимми Мулейни, два стриженных ежиком поросенка, несутся по улице с памперсом, который они свистнули из-под задницы у двухлетки Дениз Маккивер. Их с воплями преследуют миссис Килпатрик и миссис Мулейни (обе молодые, с сиськами как канталупы и без лифчиков — аллилуйя!) и по ходу не могут удержаться от смеха при виде своих маленьких монстров. Мисс Фарбер, старая сова со славными сиськами, поливает прямо в лицо из садового шланга безгрудую мисс Уилсон, свою лучшую подругу и злейшего врага одновременно, на клумбе, от которой попахивает тухлой свининой. Теннисные мячики со стуком отскакивают от парадных дверей, откуда в ответ доносятся истошные родительские йоу. Ракеты из пластиковых бутылок и петарды со свистом проносятся мимо трехколесных велосипедов, груженных трехлетками. Собаки гоняют кошек и белок. В домах, где живут глухие и немые, орут телевизоры. Фрэнсис Младший раздает всем счета и конверты с квитанциями.

Я причесываюсь, и уже на подходе к дому Бобби Джеймса меня через улицу окликают Ральф Куни и Джеральд Уилсон.

— Йоу, Генри-хайросексуал, — кричит Джеральд. — Иди-ка сюда.

Я перехожу через дорогу и останавливаюсь у машины Джеральда, которая покоится на четырех шлакоблоках при полном отсутствии стекол в окнах. Джеральд, у которого густая шевелюра с зачесом набок, как у какого-нибудь долбоеба из шахматного клуба, — внук той самой миссис Уилсон, которая сейчас откашливается после порции воды из шланга. Он живет с ней, потому что его родители умерли. У Ральфа сухие волосы и короткая квадратная армейская стрижка. Он сын миссис Куни, которую пялит мой отец. Ральф ненавидит всю нашу семью так, будто мы все как один пялим его мать. Джеральд и Ральф оба — фанаты оружия и вообще всего военного. Они носят камуфляжные рубашки, поджигают муравьев, мастерят бомбочки и все такое прочее, от чего телки просто тащатся. Джеральд худой и высокий. Ральф крепкий, небольшого роста.

— Йоу, — говорю я. — От двух танкосексуалов слышу.

Джеральд смеется.

— Заявление по поводу танкосексуалов свидетельствует о том, как мало ты знаешь о сексе и военной технике, Генри. Танк имеет только одно отверстие, слишком большой диаметр которого исключает всякую возможность получения удовольствия от трения при вхождении.

— Вы зря теряете время, я ни слова не понял в вашем военном жаргоне, генерал.

Ральф приближается ко мне, злобно посмеиваясь.

— Военный жаргон. Сколько тебе сейчас?

— Тринадцать, — сообщаю ему я.

— Тринадцать. Почтальон, вот уж кому как не знать все эти слова, верно, Тухи? — заявляет мне Ральф, который обзывает Фрэнсиса Младшего почтальоном скорее чтоб обидеть, нежели просто упоминает о его профессии.

— Чего? — спрашиваю я. — Наверное. Он воевал во Вьетнаме.

— Думаешь, были случаи, когда косоглазые реально могли его пришить? Похоже, нет, он ведь сам подлей любого косоглазого. Вон, смотри, твой подлючий косоглазый папаша крадется к нашему дому. Ма. Йоу, ма, — как теленок кричит Ральф своей маме, которая тем временем, стоя на крыльце и улыбаясь, принимает у отца почту. Это последний дом на нашей улице, куда он доставляет почту, перед тем как отправиться на Ав и туда, дальше.

— Чего тебе, Ральф? — нетерпеливо спрашивает она и прикуривает сигарету. Фрэнсис Младший стоит рядом с видом виноватого ублюдка.

— А где папа?

— Он на работе в тюрьме, — отвечает она. — Ты прекрасно это знаешь, Ральф.

Мистер Куни работает охранником в Холмсбургской тюрьме, что в пяти кварталах к востоку от улицы Святого Патрика, недалеко от 1–95 и Дэлавер-ривер. Жить рядом с тюрьмой круто. Время от времени можно наблюдать, как какой-нибудь сбежавший придурок в спортивном костюме и наручниках несется по улице. В Холмсбурге работает куча папаш из окрестностей. Либо надзирателями, либо почтальонами, копами, пожарными, строителями, кровельщиками, водителями грузовиков, газовщиками или электриками. Ни один предок в нашей округе не ходит на работу в галстуке и не возвращается домой чистым. В общем, при такой работе никто не ложится спать голодным, но и ни у кого не водится банковских счетов. Игра называется «от зарплаты до зарплаты».

— Может быть, стоит отпустить почтальона, чтобы он мог дальше разносить почту и поскорее завершил свой почтовый обход.

— Может быть, тебе стоит заниматься своими гребаными делами и не лезть в чужие, а, Ральф? — парирует миссис Куни.

У нее сиськи номер три, она невысокого роста, с короткой стрижкой, негроидными чертами лица, и кожа у нее оливкового цвета. Она ничего, но до Сесилии Тухи ей как до Китая раком.

— Как дела, Генри? — с улыбкой интересуется она.

Она всегда со мной приветлива, поэтому я разговариваю с ней вежливо, не заставляю ее чувствовать себя неловко, но при этом даю понять, что я от нее не в восторге.

— Да так, знаете, — говорю я, — не жалуюсь.

— Мой сын тебя достает? — спрашивает она.

— Нет, мы просто болтаем, обмениваемся рецептами, как водится между подружками.

Она смеется.

— Ладно, если будет доставать — скажешь мне, уж я ему задницу разровняю. Ральф, я иду в дом, чтобы позвонить по телефону и немного посмотреть телевизор. Разрешается?