Зелень. Трава. Благодать.

— Грейс, ты чего? Ну-ка слезай с него и марш наверх одеваться, — кричит она перед тем, как протянуть Бобби Джеймсу банку пива со словами: — Подержи-ка. Я спущусь в подвал.

— Ладно, мам, спокойно, — отвечает ей Грейс, спрыгивая с меня, и бежит к лестнице. Бога нет. — Хэнк, какие у твоих девочек планы на сегодня?

— Кататься на великах, — отвечаю я. — Марджи Мерфи тоже с нами. Пойдешь?

— Только если снимете с ваших великов цветочные корзинки, — говорит она на полдороге наверх.

— Какие корзинки? Ну ладно, — фыркает Бобби Джеймс. — У меня пятискоростной с переключением, — сообщает он ей вслед. Затем, рыгая, плющит об лоб банку из-под пива, содержимое которой он только что выглохтал.

Возвращается миссис Макклейн, ставит на край стола лампу без абажура и забирает у Бобби Джеймса смятую банку.

— Надо бы притормозить, — бормочет она, направляясь в сторону кухни.

— Меня что-то с пива на поесть потянуло, Генри, — говорит Бобби Джеймс. — Прежде чем мы поедем или побежим исполнять твои поручения, мне необходим «геройский сэндвич» с ветчиной. Грейс, поди принеси мне еще пива.

— Сможешь побить меня — тогда принесу, — пугает она.

— Ладно, забудь. Пойдемте, ребята, — с испуганной ноткой в голосе предлагает Бобби.

Грейс смеется.

— Подожди, трусишка. Будет тебе пиво. Хэнк, смотри. А вот и я.

Она забирается на самый верх лестницы. Я подхожу к подножию. Она съезжает по перилам и приземляется ко мне на руки.

— По каким это поручениям ты собрался бежать, Хэнк?

— Да ничего особенного, — говорю я. — Так, то да се в связи с нашей свадьбой.

Мы падаем. Грейс смеется, оказавшись на мне верхом. Ее мокрые волосы облепляют мое лицо. Я вижу лик Господа и все прочее, и настолько в шоке, что у меня даже не встает. Может, я умер от удара головой об пол и уже в раю? Здорово, если так!

— Нашей свадьбой? — спрашивает она, улыбаясь и глядя мне прямо в глаза.

— Я сказал нашей? Я имел в виду Эйса и Джинни, — говорю я ей.

— Нам с тобой пожениться. Это будет что-то с чем-то, — смеется она, потом залепляет мне две пощечины и встает, оставляя меня лежать на полу наедине с огромной вселенной, где Бога нет и в помине. А она тем временем пошла добывать Бобби Джеймсу пиво.

— Угощайтесь, мисс Джеймс, — говорит Грейс, уже успевшая вернуться из кухни с сигаретой во рту, и пихает ему банку за пазуху.

— Черт, холодная, — взвизгивает он. — А у твоей мамы есть еще одна такая синяя штука?

— Нет, — отвечает Грейс. — Выметайся.

— Ладно, — говорит Бобби. — Пиво у меня. Валим отсюда, парни.

— Подожди секунду, — говорю я. — Перед тем как уйти, могу я попросить тебя об одном одолжении, Грейс?

— Все что угодно, Хэнк. Я слушаю.

— Ты можешь еще раз съехать по перилам?

— Конечно, могу.

Ее улыбка — и за тысячи миль отсюда огромные, словно горы, ледники начинают таять, как кубики льда на раскаленной сковородке. Она сдувает пепел с сигареты и щелчком отправляет ее в сторону Гарри, который стоит в двери и ни туда, ни сюда. Не сводя с меня глаз, Грейс поднимается вверх по ступенькам и съезжает вниз. А внизу я закрываю глаза и раскрываю объятья. Шарах. И мы снова на полу, она сверху, ее мокрые волосы на моем лице, и Всемилостивый Господь между нами. И вся вселенная Его благоухает кокосовым шампунем.

— Пока вы будете мотаться, я подготовлю свой внедорожник. После ланча не забудь про меня, Хэнк.

— Даже не надейся, — отвечаю ей я.

— Круто.

Из подвала доносятся шаги. Грейс спрыгивает с меня и взбегает вверх по лестнице. Мы расстаемся, и Бобби Джеймс благодарит ее за пиво. А она нам: «Да, да, чтоб вы заблудились, подружки».

5

Тощий ублюдок по имени Мэтт Манджоли, которого все зовут просто Жирный Мэтт, владеет «Деликатесами Жирного Мэтта» на углу Святого Патрика и Фрэнкфорд-ав. Он также владелец банкетного зала «У Манджоли» в нескольких кварталах к северу от закусочной, за церковью Святого Игнатия по ту сторону от Ав. Там работает Стивен, там я буду петь для Грейс. Жирный Мэтт, у которого короткие седые волосы, зализанные назад, ответит, что связан с мафией, если кто поинтересуется, так что лучше не стоит. Стены у него увешаны картинками, которые все итальяшки просто обожают: сплошные Римские Папы, святые и певцы вперемешку с благодарственными открытками от итальяшек и их семейств, которым он организовывал вечера. Он делает «геройские сэндвичи» и рассказывает одни и те же корки про всяких-разных умников, которых кто-то где-то когда-то грохнул.

— Жирный Мэтт, расскажи нам про бандитов, — просит Бобби Джеймс, а в это время за стойкой безголосый телевизор показывает, как Майк Шмидт пробросил мяч через отбивающего, и на стерео орет песня группы Блю Айз «Сделай Вупи» [11] из альбома «Песни для танцующих влюбленных». Хорошая песня, хороший альбом.

— Все про гангстеров да про гангстеров, — сетует Жирный Мэтт, правда, в шутку. — Почему вы, парни, никогда не спрашиваете про кого-нибудь из этих, у меня на стенах? Про Льва XXIII или про Тони Беннета, например?

— Про пап нам и так священники расскажут. На хрен Тони Беннета, — заявляет Бобби.

— На хрен Тони Беннета? Я под Тони Беннета с женой на свадьбе танцевал. Попридержи язык, а не то я тебе его живо вот этим резаком отчикаю, — предупреждает Жирный Мэтт, неоднократно утверждавший, что знает, где зарыто тело Джимми Хоффа [12], и плотно упакованной в золотые кольца пятерней швыряет под резак брикет болонских колбасок.

— А под какую песню? — спрашиваю я.

— «Да будет любовь», — растягивая слово любовь, отвечает он мне.

— Это которая из «Стучит мое сердце», да? — уточняю я.

— Ага, из него самого. Смотри-ка, чего знаешь, — одобрительно говорит Жирный Мэтт.

— А не быстровато ли для свадебного танца? — спрашиваю я.

— А мы под нее медленно и не танцевали, Генри, — говорит Мэтт. — Мы плясали.

— Что, прямо при всех?

— Да, Генри, прямо при всех. Мы же на свадьбе были жених с невестой.

— Прямо так и плясали. Интересно, — говорю я.

— Не люблю встревать в стариковские беседы, но Мэтт обещал рассказать историю про бандитов.

— Так и есть, — говорит Мэтт. — Припас тут одну для вас. Случилось все в том самом коктейль-баре под названием «Бамбуковая таверна Табу Тики», что в самом центре Южной Филадельфии. Заведение держал Танцор Фрэнсис. Он преуспел в районе и получил свое прозвище за то, что танцевал как бог и при этом был самым крутым парнем из всех, кого я знал. Ну вот, а этот ирландец — Дэнни Клири — зашел и стал нарываться.

— А почему он стал нарываться? — спрашивает Бобби Джеймс, а сам пихает меня локтем и подмигивает, потому что, как и мы с Гарри, слушает эту историю уже раз двадцатый.

— Дэнни Клири был ирландской жопой с ирландской ручкой — как и все ирландцы (без обид), — он умел вертеться и рот держать на замке, — говорит Жирный Мэтт. — Так он пробился в банду, но слишком много о себе возомнил. В общем, парнишка решил, что ему теперь все можно. Оставлял свой «олдс» прямо перед входом в бар, потом играл, ел и пил, ни разу ни за что не заплатив.

— И что же случилось с Дэнни Клири? — с широко раскрытыми глазами спрашивает Бобби Джеймс.

— Его мочканули в ресторане на глазах у всех. Он хватал официантов за галстуки и щипал официанток за задницы, а многие из них, между прочим, встречались с другими ребятами из мафии — из итальянской мафии, вернее, из сицилийской. Нужно было что-то делать, сами понимаете, — рассказывает Жирный Мэтт, а сам параллельно штампует «геройские сэндвичи» с такой скоростью, что от золотых часов и колец на пальцах искры летят.

— И как его мочканули? — интересуется Гарри.

Мэтт глядит на нас в упор, аккуратно заворачивая очередной сэндвич.

— Он утонул.