Дом на улице Гоголя (СИ)

— А ведь какой парень был! Все из-за Астаховой, звезды нашей. Как она его бросила, так он и сломался, — включилась в разговор тётка без двух передних зубов.

— Да вы вспомните, как тогда ее обложили. И какой у нее выбор был: или медаль — журфак — интересная работа, или вылет из комсомола, школа рабочей молодежи плюс завод. Такая жизнь при Юлькином темпераменте и таланте — да её изнутри разорвало бы.

Эта добрая женщина очень походила на мать Оли Назаровой.

— Талант себе дорогу всегда пробьет. Трудностей испугалась! Жизнь человеку разбить оказалось легче, — продолжила наезжать беззубая.

— Я не помню, из-за чего, собственно, был весь сыр-бор? Кому надо было, чтобы они расстались? — спросила важная.

— Наша Зинон не хотела своего любимчика Астаховой на съедение отдавать. Считала почему-то, что та со временем в акулу вырастет. Помню, она говорила, что Юлька повеселится с Геркой, а потом разжует его и выплюнет — уберечь хотела хорошего мальчика от беды. Зинаида Николаевна тогда в большую силу в школе вошла, зверела прямо, если против её характера шли, а Юлька её не слушалась и Геру не оставляла, — присоединилась к разговору худая женщина с запавшими глазами.

— Акула она и есть, — встряла беззубая. — Пару лет назад встречала я как-то эту фифу. Смазливый парнишка при ней состоял, вертлявый такой, чуть постарше моего внука. Позорище! Кожа на морде перетянутая — пластику, видно, раз двести делала. Сделала вид, зараза такая, что меня не узнала.

— Девчонки, — так назвала старых тёток женщина в кудрявом парике, — да вспомните вы нашу Джульетту! Разве она могла такой вот жизни для себя хотеть? Ни детей, ни семьи, ни любви настоящей. Гера, говорите, сломался. А она не сломалась?

— Ты даешь, Галка! — не унималась беззубая. — Сломалась — и выбрала себе дольчевиту. А не сломалась бы — сидела бы сейчас здесь счастливицей измочаленной, вроде нас.

Юля напряженно вглядывалась в лицо женщины, которую назвали Галкой, и в нем начало проявляться другое лицо — юное и отчего-то кажущееся знакомым. Юля с ужасом начала узнавать в этой женщине свою одноклассницу — это была Галя Криваго, только пожилая и без своей роскошной косы. Необходимо было срочно разобраться в происходящем. Юлька вышла из ступора, в котором пребывала в течение всего разговора таинственных теток, на непослушных ногах подошла почти вплотную к той, которая была старой Галей Криваго, набрала полную грудь воздуха и выпалила:

— Галя, посмотри на меня!

Женщина никак не отозвалась и не взглянула в её сторону.

— Жалко их обоих, — вздохнула худая тетка, — Надо было им тогда затаиться. Встречались бы где-нибудь втихаря, подальше от Зинаиды и её стукачей.

— Джульетта жила, как дышала — легко. Она не смогла бы таиться, хитрить, — грустно вздохнув, произнесла добрая.

— Красиво сказала! Поэтично! — ярилась беззубая. — Предательство...

В класс ворвалась Зинон, следом за ней вбежал Герка. Ещё живой, милый Герасим!

Зинон тяжело дышала, будто только что пробежала кросс по пересечённой местности. «Ах, да! Она же за мной гналась, по лестницам скакала, — вспомнила Юлька и удивилась: ей сейчас казалось, что радостный визг первоклашек и вопли Зинон она слышала не только что, не пару минут назад, а когда-то очень давно.

Испепеляя Юльку яростным взглядом, Зинон что-то отрывисто говорила. Из-за спины классной выглядывал Герасим и подавал непонятные знаки.

Юлька оглянулась — тётки исчезли. Вместо них она увидела необычным каким-то зрением: всё, что они только что тут наговорили, превращается в блестящие нити. Потом нити сами собой скатались в сверкающий клубок, который стал быстро улетать вверх. Вместе с ним улетала и память обо всем услышанном. Юлька смотрела на Геру и твердила про себя, напрягая все свои душевные силы: «Не забыть, только не забыть — надо затаиться. Ещё что-то опасное для Геры... и для меня... Ах, да! — нельзя дышать легко».

Уже два месяца Астахова не веселилась и не дурачилась в школе. После того, как она уговорила Геру затаиться на время, Юлька стала жутко бояться классной руководительницы.

Она заглянула в свой класс, когда там были только те, кто под присмотром математички переписывал контрольную.

— Можно взять тетрадку? — робко спросила она.

На самом деле ей была нужна вовсе не тетрадка — в парте Гера оставил для неё записку. Теперь они шифровались, как шпионы в кино. Юлька незаметно вытащила сложенный листок и сунула в карман школьного фартука. И тут в класс ворвалась Зинон. Сходу, уставившись на Юльку какими-то дикими глазами, она принялась орать.

Юлька помертвела: случилось самое страшное, их разоблачили! Словно сквозь вату до нее долетали обрывки злых фраз Зинон: «Развели разврат... позор для школы... лживая девчонка... водить за нос... преподавательский состав... мы верили...».

У Юльки никогда не было обмороков, но сейчас, похоже, он самый готов был с ней приключиться. Когда туман перед глазами рассеялся, уши отложило и стало легче дышать, Юля обнаружила, что Зинаида куда-то подевалась. Вместо неё в классе сидело несколько старых теток. Они разговаривали между собой, но так странно, что слов было не разобрать.

Неожиданно из невнятного разговора теток прозвучало вполне отчетливо:

— Не знаете, кто-нибудь из наших был на похоронах Герасима? — это спросила грузная и важная тетка в блестящей кофте.

— А никто ничего и не знал, его тихо похоронили, — ответила старая грустная женщина.

— Такой парень был! Все из-за Астаховой, звезды нашей. Как она запила, он и сломался. Так по больницам до конца и мотался, выболел — в чем только душа держалась. — Подключилась к разговору тётка без передних зубов.

— А Джульетта не сломалась, её не надо пожалеть? — Сказавшая это женщина очень походила на мать Оли Назаровой. — Вспомните, ей в десятом классе не зачли практику в заводской лаборатории, из-за этого вовремя не выдали аттестат. Вот и накрылся ее университет медным тазом. А, главное, из комсомола исключили с какой-то непонятной формулировкой, аморалку пришили. Ну и на какой журфак ей было соваться с таким волчьим билетом? А ведь она так мечтала о журналистике! Вот ещё придумали: аморальная! Это Юлька-то аморальная?! Да она насквозь прозрачной была, а ей кислород по полной программе перекрыли.

— Видела я эту вашу прозрачную Джульетту то ли в восемьдесят шестом, то ли в восемьдесят седьмом, ну, незадолго до ее смерти, — с нехорошей усмешкой проговорила беззубая. — Не помните, в каком году она умерла?

Никто не помнил. Беззубая с явным удовольствием продолжила:

— Бутылки собирала, опухшая, черная вся. Это же надо было до чего докатиться!

— Я не помню, из-за чего, собственно, был весь сыр-бор? Чем Астахова так достала учителей? — спросила важная тетка в блестящей кофте.

— Как это, чем достала? Она обманула Зинаиду Николаевну, в душу ей, можно сказать, наплевала. Зинаида говорила, что всё ей простила бы, но такую изощренную ложь — никогда. Эта красотка на голубом глазу уверяла, что у них с Герой всё закончилось, а сама в это время продолжала тайно с ним встречаться. Зинаида её на медаль тянула, а эта краля ни в чем не хотела уступить. А ведь от неё не так много и требовалось — лишь оставить Германа в покое. Зинаида Николаевна заслуживала уважения — она была неравнодушной, душой за нас болела, — как по написанному говорила худая тетка.

— Уж лучше бы она была равнодушной, — бросила женщина в парике.

— Вот только не надо порочить имя Зинаиды Николаевны! Она замечательный педагог. Если бы это было не так, то разве назначили бы её завучем вскоре после нашего выпуска? А потом она около десяти лет, пока не вышла на пенсию, находилась на посту директора школы, — продолжала гнуть своё худая.

— И завучем, и директором Зинон стала исключительно благодаря своему интриганству, — с явной неохотой включилась женщина в парике. — Но это бы ладно, только, как ты выразилась, «на посту директора» она развалила школу. Все об этом знали, да сковырнуть её долго не получалось — связи у Зиночки были серьёзные. А ведь до тех пор, пока её группировка не захватила власть, двадцать третья школа всегда считалась очень сильной. Я в теме, потому что здесь работали выпускники нашего пединститута. Вернее, пытались работать. При директорстве Зинаиды Николаевны в коллективе шла перманентная война: доносы, клевета, травля. Уходили все, кто находил себе хоть какое-то место. Оставались лишь те, кто чувствовал себя в мутной воде комфортно. От учителей не требовалось ни повышения квалификации, ни введения новых методик, ни умения заинтересовать учащихся, ценилась только личная преданность Зинаиде и умение по её команде рвать зубами любого. Как мы её на пенсию выдавливали — это отдельная история.