Одиночество зверя (СИ)

— Конечно. Реальная жизнь состоит из бесконечной цепи компромиссов, а принципы им не способствуют.

— Невольно вспоминаю «Доживём до понедельника».

— И я, разумеется, в роли циничного бывшего ученика Бориса Рудницкого.

— Судя по всему…

— По-вашему, ему следовало радоваться, раз положительная героиня бросила его в ЗАГСе, так сказать, у алтаря?

— Нет, конечно. Он ведь практичный человек.

— Есть ведь и другой фильм — «Директор школы». Там герой Борисова доказывает, что отсутствие великих учёных среди выпускников вовсе не характеризует его плохо. И навещает его бывший ученик — работник советской торговли.

— Разумеется, ты прав. Очень редко бывшие ученики попадают в газеты и телевизионные новости. У меня вот ты один такой.

— Мне говорили, Корсунская тоже попадала.

— Ты следишь за ней?

— Нет, сегодня только сказали, в связи с подготовкой к встрече.

— Не знаю, лично я ничего такого не заметила, и она никогда не хвасталась. Значит, твои сотрудники проверяли наши реноме?

— В некотором смысле.

— В насколько некотором?

— В том самом, Елена Николаевна, в том самом. Вы же не маленькая. По полной проверяли, и ФСБ, и ФСО, и пресс-служба. За тридцать лет много воды утекло, президент не может встречаться со всеми желающими.

— Ты думал, кто-то из нас представляет опасность для твоего доброго имени?

— Я вообще не думал. Просто спецслужбы в плановом порядке делали свою работу.

— Интересно, так на меня в ФСБ и ФСО есть личные дела?

— Возможно. Я не знаю, как там у них полагается оформлять текущие мероприятия.

Елена Николаевна замолчала, Саранцев тоже не прерывал паузу, затянувшуюся на нестерпимо долгое время. Ситуация стала напоминать ссору, и Игорь Петрович мучительно искал решение в области взаимно приемлемых тем.

— А что с нашей школой, в Новосибирске? — спросил он.

— Стоит, насколько мне известно. Я там давно не была.

— В городе или в школе?

— В городе. Накладно ездить через половину страны, да и тяжело возвращаться. Уехала, так уехала.

— Почему же вы уехали?

— Муж нашёл хорошую работу, по знакомству. Бывший одноклассник помог, кстати.

— Значит, вы по нему судите о людях, сохранивших детскую дружбу?

— По нему. Он у меня счастливчик. И меня счастливой сделал, хотя свои старые привязанности я давно разменяла на пустяки.

— Зато с каждым классом обзаводитесь новыми.

— Да, есть такое. Но ученики — совсем другое. Они за уши тащат меня вперёд, заставляют разбираться, помимо современной литературы, в нынешней эстраде и новомодных фильмах. Надо же разговоры начинать с известных им понятий и сравнений.

— И как вам эстрада?

— Никак. Старики никогда не любят новое искусство, тем более подделку под него.

— Елена Николаевна, поверьте, я не льщу: вы совершенно не соответствуете понятию «старушка» или «бабушка».

— Спасибо, спасибо, Игорь. Аня тоже мне всегда повторяет: вы колдунья.

— Колдунья? Это комплимент?

— Конечно. Вечно молодая и чарующая. Утверждение не моё, я просто повторяю. Хоть и не без удовольствия.

— И я готов повторить. Я ведь и начал с этого, помните? Учителей, наверное, все спрашивают, не школьники ли помогают им дать пинка старости.

— Спрашивают. Но я сама не знаю, дала ли ей пинок. Если долго разглядывать свои молодые фотографии, возникает острое желание их все сжечь.

— Вы их не разглядывайте. Я ведь не говорю, что вас можно принять за тридцатилетнюю девочку. Вы — элегантная интересная женщина.

— Да ладно тебе.

— С какой стати? Вижу — вот и говорю. Согласен замолчать, но вы имейте в виду — я с вами честен, как всегда.

— Как всегда? Ты мне никогда не врал в школе?

— По-крупному — точно нет. А в целом — сами понимаете, выдавать учителям головой соратников по школьной скамье запрещено кодексом чести. Надеюсь, он по сей день не изменился?

— Да ладно тебе! Только о пацанских делах и врал?

— Возможно, ещё о каких-нибудь поручениях и заданиях, особенно домашних. Я их к концу школы вообще почти делать перестал. На каждом уроке голову в плечи вжимал и прикидывался невидимкой.

— Никогда не могла понять: разве не проще сделать эту несчастную домашнюю работу и не портить себе нервную систему?

— Нервы в подобных испытаниях не портятся, а закаляются.

— Думаешь? Мне так не кажется. Всё лень, лень — никуда от неё не уйдёшь. Столько соблазнов вокруг, какие там занятия! В ваше время только игровые автоматы были, и то в считанных местах, нужно было куда-то ехать, клянчить у родителей деньги, двухминутные сеансы, если правильно помню, стоили пятнадцать копеек. А теперь у каждого дома компьютер с безлимитным Интернетом — игры в тысячу раз лучше, и платить ничего не надо. Нынешние дети весной кораблики в ручьях не пускают, ты заметил? Вы хоть по улицам бегали вместо учёбы, какая-никакая польза. Кажется, я впала в старческое брюзжание. Ты почему меня не останавливаешь?

— Зачем? Я согласен в основном. У меня, правда, девчонка, и сейчас уже взрослая. На компьютере сверх меры не играла, а кораблики пускать ей в любом случае не положено.

Воспоминание о Светке вернуло Саранцева к печальным реалиям тяжёлого дня, и он осёкся. Несчастье, несчастье. Не вернешь прошлое, не исправишь содеянного, пришла пора платить по счетам.

— О твоей дочке я тоже читала. К сожалению, кажется, имени её в прессе не называют.

— Светланой её зовут. Пьёт мою кровь по мере сил.

— Ей положено. А ты собирался воспитать дочь и не заработать ни единого седого волоса? Так не бывает. Ради детей живут родители, не ради себя. Понял теперь, почём фунт лиха? Наверное, не раз вспомнил свои детские обиды и задним числом оправдал папу-маму.

— Случалось. Почему дети хотят непременно совершить все ошибки?

— Не хотят они ошибаться, они просто уверены в себе, по глупости. Не по глупости даже, а просто по неопытности в сочетании с жаждой самостоятельности. Поколение детей отрицает поколение родителей, и здесь заложен основной принцип общественного прогресса. Если ученики не захотят или испугаются перешагнуть через учителей, развитие остановится.

— Хотите сказать, я должен радоваться её непослушанию?

— Конечно. Она живёт свою жизнь, как ни банально это звучит. Идёт своим путем и делает свои ошибки.

— В том-то и дело — ошибки частенько старые и хорошо известные. Всем, кроме нового поколения.

— К сожалению. Пока она не совершит их, они не станут частью её личного опыта. Так устроен человек, протест не имеет смысла. Ты можешь советовать, и она тебя услышит, если доверяет. Если нет — ты разделяешь с ней ответственность.

— Спасибо вам большое, Елена Николаевна, умеете успокоить.

— Пожалуйста. Обращайся ещё, мне не жалко. Знаешь, Игорь, я давно хочу тебя спросить, но не решаюсь. Даже побаиваюсь.

— Обещаю не злиться и не сажать вас в тюрьму.

— Нет, серьёзно — очень личный вопрос. Не в смысле интимный, но требующий откровенности.

— Хорошо, согласен на личный вопрос. Только один!

— Пускай один, мне больше и не надо. Вопрос такой: тебе не страшно?

Саранцев опешил и посмотрел на Елену Николаевну с удивлением и смутным испугом. Она знает? Чушь собачья, невозможно!

— Вы о чём?

— Обо всём. Об ответственности. О чёрном чемоданчике, например. Он и сейчас здесь?

— Здесь, его везут в одной из машин кортежа. Но меня он совсем не пугает — вряд ли придётся им воспользоваться. А всё остальное — трудно сказать. Страхом это ощущение не назову. Тяжёлая тишина и темнота. Нет светлого внешнего мира, где тебя примут, обогреют, накормят. Выживание зависит от тебя одного, никто не придёт на помощь.

— Почему же никто? Есть же помощники, министры, вообще аппарат.

— Есть, но за всё отвечает президент. Аппарат вообще от него неотделим — он создан исключительно для содействия президенту в исполнении его конституционных полномочий. Президент не может сказать: «Мне помощники неправильно посоветовали», поскольку решение принял он, а не помощники. Что бы ни выкинул министр, все смотрят на президента — как он отреагирует. Почему не снимает с должности, почему не высказывает своего отношения, почему не поддерживает, если считает его правым.