Гамп и компания

Так я и поступил. Но к концу дня я уже постучал в пару дюжин дверей и ни разу даже не был приглашен в дом. Пять‑шесть раз люди вообще не открывали дверей – они говорили через щель для почты и предлагали мне убраться подальше. Одна дама мотыжила сорняки на своей подъездной аллее, а когда выяснила, зачем я пришел, то погнала меня оттуда своей мотыгой.

Я уже направлялся к пункту, где нас должен был подобрать грузовик, когда вдруг наткнулся на улицу, которая отличалась от тех, что я до сих пор обрабатывал. Это была по‑настоящему чудесная улочка, со славными домами и садами, а также дорогими автомобилями на подъездных аллеях. И в самом конце этой улицы на небольшом холмике стоял действительно огроменный дом – особняк, не иначе. Я подумал – что за черт? Да, Вазелин сказал нам, что этот народ энциклопедий не покупает, но я просто должен был хоть что‑то попробовать, а потому поднялся к особняку и позвонил в дверной звонок. Это был первый дверной звонок, который я за весь этот день увидел. Поначалу ничего не случилось, и я подумал, что никого нет дома. Я позвонил еще два‑три раза и уже собирался уйти, когда дверь вдруг открылась. Там стояла дама в красном шелковом халате, а между пальцев у нее был длинный мундштук с дымящейся сигаретой. Она была старше меня, но все равно очень красивая, с длинными каштановыми волосами и уймой всякого разного макияжа. Когда дама меня увидела, то два‑три раза с ног до головы оглядела, а затем одарила широкой улыбкой. Прежде чем у меня появился шанс что‑то сказать, она открыла дверь и пригласила меня войти.

Фамилия дамы была Хопвелл, но она велела мне звать ее просто Элис.

Миссис Хопвелл – Элис – ввела меня в огроменную комнатищу с высокими потолками и уймой роскошной мебели. Затем она спросила, не желаю ли я чего‑нибудь выпить. Я кивнул, а она говорит:

– Тогда что – бурбон, джин, скотч?

Но я помнил, что Вазелин говорил нам насчет выпивки на работе, а потому сказал ей, что кока‑кола вполне подойдет. Когда миссис Хопвелл вернулась с кока‑колой, я пустился в свою речугу. Примерно на середине она говорит:

– Спасибо, Форрест. Я уже слышала достаточно. Я их покупаю.

– Что? – спрашиваю. Я не мог поверить своему счастью.

– Энциклопедии, – говорит она. – Беру весь комплект.

Миссис Хопвелл спросила меня, на сколько ей выписать за все это дело чек, но я объяснил ей, что она их на самом деле не покупает, а лишь подписывает контракт, чтобы всю оставшуюся жизнь покупать ежегодники. Но она только от меня отмахнулась.

– Просто покажи мне, где подписать, – сказала миссис Хопвелл, и я показал.

Тем временем я глотнул немного кока‑колы. Тьфу! Вкус у нее был просто жуткий. Сперва я подумал, что хозяйка плеснула мне туда чего‑то еще, но затем прикинул, что она ничего такого не делала, раз просто оставила банку на боковом столике.

– А теперь, Форрест, я намерена переодеться во что‑то более непринужденное, – говорит миссис Хопвелл.

Вообще‑то я как раз думал, что она уже выглядит более чем непринужденно, но это, разумеется, было не мое дело.

– Да, мэм, – говорю.

– Зови меня просто Элис, – говорит она и исчезает в соседней комнате, а подол ее халата шуршит позади.

Я сидел там, глядя на банку с кока‑колой и чувствуя, как жажда все нарастает и нарастает. Мне страшно хотелось пусть даже кока‑колы, но только нормальной. В конце концов я подумал, что миссис Хопвелл вышла на несколько минут, а потому прошел дальше на кухню. В жизни не видел такой кухни! То есть эта кухня была больше, чем весь дом, где выросла Дженни, с отделкой из кафеля, древесины и нержавейки, а свет там светил прямо из потолка! Я открыл холодильник, чтобы посмотреть, нет ли там еще кока‑колы, думая, что та банка, может, просто испортилась. К моему удивлению там оказалось с полсотни банок. Я открыл еще одну и от души глотнул. А, тьфу! Мне пришлось сплюнуть. Вкус у нее был совсем как у жидкого говна.

Точнее, на самом деле вкус у нее был не как у говна, какой бы там вкус у говна ни был. Эта кока‑кола скорее напоминала смесь скипидара и машинного масла, с небольшой добавкой сахара и шипучки. Я подумал, что кто‑то, должно быть, решил с миссис Хопвелл шутку сыграть.

Как раз в этот самый момент миссис Хопвелл тоже входит на кухню.

– Ага, Форрест, кока‑колу ты, как я вижу, нашел. Бедный мальчик, я и не знала, что тебя так мучит жажда. – Теперь на ней была розовая ночная рубашка, которая наглядно демонстрировала все ее прелести, очень на мой взгляд внушительные, а также пушистые розовые шлепанцы. Я подумал, что она собирается ложиться спать.

Теперь я оказался определенно в затруднительном положении. Миссис Хопвелл взяла чистый стакан, который искрился как радуга, положила туда немного льда и налила кока‑колы. Я слушал, как лед потрескивает в стакане, и мучительно думал о том, что мне теперь предстоит эту отраву пить. Но тут миссис Хопвелл говорит, что сейчас вернется, что ей, мол, нужно «освежиться».

Я уже собрался было выпить еще кока‑колы, но затем меня посетила идея. Возможно, я мог как‑то ее улучшить. Я припомнил тот раз в университете, когда мне так страшно хотелось лаймеада, что я даже ощущал на языке его вкус, но там не было лаймов, зато моя мама прислала мне несколько персиков, и я сделал себе «персиад», отжав эти самые персики через грязный носок. Какой бы пакостной ни была эта кока‑кола, я подумал, что смогу что‑то из нее сделать, особенно если учесть, что мой язык был сух, как подошва, и я запросто мог помереть от жажды. Конечно, я мог бы просто раздобыть себе немного простой воды, но в тот момент на уме у меня была одна кока‑кола.

Там стоял огроменный буфет, а в нем – банки и бутылки всех сортов, размеров и форм. На одной значилось «тмин», на другой – «табаско», еще на одной – «полынный уксус». Еще там были банки, бутылки и коробочки с другими специями и тому подобным. Я нашел бутылку оливкового масла, которое, как я прикинул, сможет немного приглушить вкус масла машинного, а затем банку шоколадного соуса, которому полагалось частично убрать привкус скипидара. Я смешал двадцать‑тридцать разных ингредиентов в выставленной на кухонный стол чаше, а когда закончил, то для верности стал разминать все это пальцами. Затем я положил пару ложек полученной смеси в стакан с кока‑колой. Несколько секунд вся эта пакость бурлила и шипела, словно собиралась рвануть. Но чем больше я размешивал ее со льдом, тем лучше она выглядела, и через несколько минут жидкость в стакане снова стала похожа на кока‑колу.

В этот момент я стал ощущать себя одним из золотоискателей, которые засыхают в пустыне до смерти под горячим солнцем, а потому поднял стакан и залпом его выпил. На сей раз жидкость прошла чертовски гладко, и если это еще не вполне была кока‑кола, то уж во всяком случае и не откровенное говно. По сути, это было так славно, что я налил себе еще стакан.

И как раз тут миссис Хопвелл вернулась на кухню.

– Ну что, Форрест, – говорит она, – как тебе эта кока‑кола?

– Отлично, – говорю. – Если честно, я бы еще ее выпил. А вы не хотите?

– Нет уж, нет уж, Форрест, спасибо.

– Но почему? – спрашиваю. – Вас жажда не мучит?

– Вообще‑то еще как мучит, – отвечает миссис Хопвелл. – Но я предпочитаю, э‑э, небольшое возлияние иного рода. – Она подошла к буфету и налила себе полстакана джина, а затем долила апельсиновым соком.

– Понимаешь, Форрест, – говорит она затем, – меня всегда изумляло, как кто‑то может пить это говно. Между прочим, его мой муж изобрел. Они хотят назвать его «нью‑кока».

– Да? – спрашиваю. – Честно говоря, на вкус эта «кока» не очень‑то «нью».

– Ты мне еще рассказываешь, приятель! Никогда ничего поганей в жизни своей не пила. Вкус у нее вроде – черт, не знаю – вроде скипидара или чего‑то такого.

– Угу, – говорю. – Я знаю.

– Понимаешь, боссам компании «Кока‑кола» в Атланте захотелось чего‑то новенького. Жопа это, если по правде, а не нью‑кока, – говорит миссис Хопвелл. – Они вечно с чем‑то мухлюют, чтобы прикинуть, как бы им продать свое говно под каким‑то новым углом. А по‑моему, если эта нью‑кока говно, то говном она и останется.