Горькая радость

Его мысли постоянно крутились вокруг жены и их брака, загубленного стараниями ее проклятых сестриц, упорно возвращаясь к теме женской самостоятельности. Гуляющие по городу сплетни приводили его в бешенство, заставляя скрываться за домашними стенами, чтобы не слышать, как досужие языки треплют его имя. В распространении слухов он винил Грейс и женский персонал сиротского приюта. Он и думать не мог, что их источником был его всегда невозмутимый камердинер Коутс. Какая наглость! Он, Чарлз Бердам, должен ползать на коленях, чтобы жена пустила его в свою постель, а ведь она должна выполнять супружеские обязанности по закону. Но поскольку он далеко не Сомс Форсайт, все, что ему остается, это вариться на медленном огне, предусмотрительно не доходя до точки кипения, и заносить в свой скорбный список все новые обиды. Но все равно жена принадлежит только ему и ей следует забыть о своих детских привязанностях.

Пастор попытался исправить ситуацию.

— Чарлз, дорогой мой, ты лучший из мужей, — заявил он, навестив зятя в Бердам-хаусе. — Но, боюсь, твое отношение к женщинам и в особенности к женам несколько устарело. Мы живем при Георге V, а не в викторианские времена, и мужчины должны изменить свои взгляды на семейные отношения. Старые законы больше не действуют, и женщины постепенно получают равные права с мужчинами. Одним из признаков перемен можно считать облегчение разводов по инициативе женщин, причем порой они даже добиваются алиментов, хотя большинство судей этого не одобряют. Каковы бы ни были твои собственные взгляды, ты не должен высказывать их всем и каждому. Я понимаю, что ты назвал так Эдду вгорячах, на самом деле ты хотел задеть Китти. Но ты должен понимать, что мои дочери привязаны друг к другу с самого рождения. То, что ты сказал, не соответствует истине, поэтому Китти так остро среагировала.

Глаза Чарлза потемнели. Он любил Томаса Латимера, но сейчас тот вызывал у него раздражение.

— Том, вы говорите как по писаному, и я вполне вас понимаю. Но этот номер не пройдет. Китти обязана вести себя как замужняя женщина! Сестры должны занимать в ее жизни если не последнее, то, во всяком случае, второстепенное место.

Пастор понял тщетность своих усилий.

— Если ты будешь упираться, Чарли, твоя семейная жизнь потерпит крах. Дай Китти нормально общаться с сестрами и не жди, что все они будут жить по твоей указке.

Он надел шляпу и взял трость.

— Не забывай, что ты здесь приезжий. Я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть, просто в жизни Китти было много такого, о чем ты не знаешь.

— Змея на званом чаепитии? — с насмешкой спросил Чарлз. — Похоже, там схлестнулись две змеи.

Преподобный Латимер пошел к двери.

— Политика может разъединять людей не меньше религии, — сказал он, берясь за дверную ручку. — В твоей непримиримости, мой дорогой зять, много показного, и мне она неприятна. Всего доброго.

Чувствуя, что потерпел поражение, но отказываясь это признать, Чарлз мрачно вернулся к своим занятиям.

В это же самое время Китти в своих лиловых апартаментах поила чаем Тафтс и Грейс, не подозревая, что во владения Чарлза вторгся ее отец.

Увидев вошедшую Тафтс, Китти просто ахнула. Та всегда выглядела прилично, но не слишком впечатляюще, однако сейчас ее миниатюрная фигурка дышала солидностью и значительностью: прекрасно сшитое твидовое платье, волнистые волосы, собранные в строгий пучок, неторопливые уверенные движения. Нежные губы, прежде напоминавшие розовый бутон, приобрели четкие очертания распустившегося цветка, а янтарные глаза смотрели твердо и непреклонно. Китти чуть не заплакала от гордости за свою столь преуспевшую сестру.

Вдова Ольсен в самодельной круглой шляпе и единственных искусно заштопанных шелковых чулках выглядела как истинная королева Трелони. Свое вдовство она превратила в профессию, и ее прежняя глуповатость чудесным образом преобразилась в благородство. Она необычайно похорошела. Черные волосы, в которых уже сверкали серебряные нити, свободно падали на плечи, густые ресницы были подчеркнуты тушью, что придавало ее серым глазам особую выразительность, на красивых губах рдела ярко-красная помада. Косметикой ее снабдила Эдда, и этот дар отвергнут не был. Изящная фигура имела все необходимые округлости, а собственноручно сшитое платье удачно подчеркивало эту особенность. Ничего удивительного, что Джек Терлоу не оставлял попыток починить курятник или выкопать картошку!

— Лиловый интерьер идет к твоим глазам, Китс, — заметила Тафтс, усаживаясь в кресло.

— И почему это снобы называют лиловый цвет сиреневым? — проговорила Грейс, как истинная представительница рабочих слоев. — Лиловый — это цвет простых людей, а сиреневый предпочитает светская публика.

— Да плевать на это! — оборвала ее Тафтс, лишний раз продемонстрировав свою авторитарность. — Китс, ты лучше скажи, как там Чарли? Пошел на попятную?

— Не знаю. Вообще-то мне все равно.

— Он ревнив до посинения, — заявила Грейс, уминая булочку с клубничным джемом и взбитыми сливками. — Как же вкусно!

— Ешь, не стесняйся, девочка моя. Да, боюсь, что Чарли — страшный ревнивец.

— Ты его любишь? — спросила Тафтс.

— И да, и нет.

— Я знаю, в чем тут дело, — сказала Грейс, приступая к новой булочке.

— В чем? — хором пропели сестры.

— Ты забрала себе в голову, что у Чарли не может быть здоровых детей.

Последовало молчание. Тафтс налила себе еще чаю — это был ее любимый китайский «рокингэм».

— Да, я и вправду так думаю, — наконец со вздохом призналась Китти.

— А что говорит Нед Мэсон? — поинтересовалась Тафтс.

— Все та же старая песня. Нет никаких физических причин.

— Ты все еще злишься на Чарли? — спросила Грейс. — Он выглядит ужасно, даже не считая подбитого глаза.

— Он в курсе, что я предпочитаю ему сиротский приют.

— Похоже, ты не слишком расстроена.

— Не знаю, что со мной происходит, но жить с таким оголтелым собственником очень тяжело. Как можно ревновать к сестрам? Но он это делает, и я начинаю ненавидеть его за это, — с изрядной долей беспокойства заявила Китти. — Замужние женщины говорят, что это просто черная полоса и что в браке такое случается постоянно. Если бы не выкидыши, я бы, возможно, тоже так думала. Но я не могу этого объяснить.

— Конечно, она не может объяснить, — сказала Грейс, когда они с Тафтс спускались на машине с Католического холма. — А вот я могу.

Тафтс, сидевшая за рулем больничного «форда», бросила быстрый взгляд на сестру.

— Я убежденная старая дева, Грейс, и в подобных вещах разбираюсь плохо. Так что объясни мне все подоступнее.

— Все очень просто, — начала делиться семейным опытом Грейс. — Чарлз опротивел Китти.

— Опротивел?

— Точно. Такое случается. Нечасто, но бывает. Интимные отношения — вещь довольно сложная, — со знающим видом заявила Грейс. — И никто не может предсказать, как обернется дело, когда мужчина и женщина начнут жить вместе. Я имею в виду привычки и всякие там интимности — будет ли муж мочиться в присутствии жены, разрешит ли жена сосать ее грудь? Захотят ли они раздеваться на глазах друг у друга? Если у мужа геморрой, скажет ли он об этом жене? Продолжать можно до бесконечности. И это только то, что касается тела. А если ты оставишь на виду запачканную кровью прокладку? А еще политика. И религия. А если муж прикладывается к бутылке? Мужчины ненавидят, когда жены набрасываются на них в присутствии собутыльников. Интимные отношения — область очень щекотливая. Порой случается, что один из супругов вдруг начинает испытывать к другому отвращение. И со стороны никогда не поймешь почему. Я, конечно, не знаю, с чего это Китти вдруг так ополчилась на Чарли. Но именно в этом все дело. — Грейс заговорщицки перешла на шепот: — Одно могу сказать точно: Китти и сама не знает почему. И все эти разговоры про неспособность Чарли делать нормальных детей — полная чушь. Она взъелась на него вовсе не поэтому.

— Вот так черт! Ты меня удивила, Грейс! А мы можем чем-то помочь?