Горькая радость

В мозгу мелькали картины расправы, одна ужаснее другой, пока наконец его воображение не истощилось. Он упал на дно пропасти и лежал там, распростертый и безжизненный, с ощущением невосполнимой утраты — раны, которую ничем не исцелить.

Но подниматься из бездны было несравненно тяжелее — на плечи давил груз горя и отчаяния, взор застилали кровавые слезы, он обессилел и потерял волю к жизни — ведь она сочла его недостойным себя. Любовь всей его жизни, Китти, его Китти!

Выбравшись из пропасти, он очутился на безжизненной равнине и стал ждать своей участи, еще не зная, на что обречен. Преображение после смерти или жизнь с вечной болью в опаленной душе? Но оказалось, что, разбившись насмерть, он не умер, а возродился, как феникс из пепла.

Но это был уже совсем другой человек, хотя звали его по-прежнему. Новый Чарлз Бердам. Другой Чарлз Бердам. В душе которого навечно остались шрамы от падения в пропасть, но никто — и никогда! — об этом не узнает. Никакие житейские бури не заставят его свернуть с прямого пути. «О, Китти, как я люблю тебя! А ты бросила меня. Бросила меня! Чарлза Бердама!»

Сила духа, понимание, умение прощать, доброта и душевная щедрость — вот добродетели, которыми отныне засияет добродушный и веселый Чарлз Бердам, давая понять всему миру, что его блудливая жена не в силах нанести ему ни малейшего урона. Вы об этом? Ха! Пустяки. Уж мне вы можете поверить.

А с Китти надо немедленно развестись, тихо и незаметно. Пусть катится к своему туповатому сказочному принцу из конюшни и заводит с ним ораву балбесов. Она, видно, не слишком разборчива, раз довольствуется объедками своей сестрицы — вероятно, они уже обменялись впечатлениями, каков он в постели. Интересно, со сколькими из них он успел переспать?

Что касается его собственной судьбы, здесь все просто. Новый Чарлз Бердам разведен, но вполне респектабелен. Член парламента, не слишком увлеченный женщинами, принимая гостей, прибегает к услугам своего политического консультанта — ничего скандального. Странно, что у нее оказался сын. Ну что ж, придется немного перестроить Бердам-хаус: просторные апартаменты для него и такие же для Доркас и Эндрю Чендлер. Возможно, парень станет для него большим утешением, чем собственный отпрыск? Ведь в нем текла бы кровь сестриц Латимер, жалких вульгарных потаскушек. Но это его личное мнение. А на публике их следует жалеть: бедные оступившиеся женщины.

Он потерпел поражение, потому что принял шлюху за даму сердца, но это лишь закалило его. Феникс восстал из пепла и впереди у него целая жизнь.

Пастор страдал от угрызений совести: любовь к своему чаду и сила духа, позволяющая признавать свои ошибки, заставили его публично поддержать поступок Китти, идущий вразрез с христианской моралью. Открыто изменяя мужу, она нажила себе множество врагов. Джека винили немногие, большинство считали его жертвой распутной Китти. Почувствовав неожиданную свободу, преподобный Томас Латимер снял с себя облачение и ушел на покой. Через два дня после разразившегося скандала он упаковал вещи и переехал в желто-зеленый домик Грейс на Трелони-уэй. Логика его рассуждений была проста: если бы Бог сотворил людей безгрешными, необходимость в священниках и полицейских просто бы отпала. И отворачиваться от грешников, взывающих о помощи, не меньший грех, чем их собственные деяния.

Потеряв сан, он не прекратил печься о сиротском приюте, психиатрической лечебнице и больнице, облегчая участь страждущих. Как вскоре выяснилось, жизнь на Трелони-уэй была богатой событиями, многогранной и полной греха. Весьма подходящее место для бывшего священника. Он платил Грейс за жилье, выращивал овощи и держал кур, снабжавших его яйцами.

Дочери теперь занимали в его жизни гораздо больше места, чем раньше, что не мешало ему помнить о Мод, навещая ее всякий раз, когда он бывал в городе. Это наполняло его смирением перед непостижимым божественным промыслом.

Сестры были искренне рады за Китти. Чувство вины за то, что они подтолкнули ее к браку с Чарли, со временем только росло, отягощая их души. Видеть ее рядом с любимым человеком было большой радостью и облегчением. Возможно, только Эдда понимала, какой долгий и мучительный путь проделала Китти, ведь она всегда отгоняла от нее демонов, кроме последнего и самого ужасного по имени Чарлз. Но в конце концов она расправилась и с ним.

Хотя после побега Китти прошло совсем немного времени, Чарлз Бердам успел довести до сведения всех и каждого избранную им тактику: образ мученика, героически несущего клеймо рогоносца. Вы об этом? Ха! Пустяки. Уж мне вы можете поверить.

На рождественский ужин все собрались в Корундубаре, включая пастора, который полностью одобрял поведение Чарлза.

— Очень разумно с его стороны, — сказал он Росону, вызывавшему у него гораздо больше симпатии, чем Чарлз. — Никаких жалоб и проклятий, ничего такого, что могло бы отпугнуть его политических сторонников. Я очень рад за Китти. Но многие ее так и не простят.

— Значит, газетчики не смогли накопать пикантных подробностей, чтобы раздуть грандиозный скандал, — заметил Росон, ценивший пастора как человека, который, даже зная его постыдную тайну, никогда бы не отвернулся от него. — Жители Корунды не любят выносить сор из избы.

Лиам Финакан рассмеялся:

— Они души не чают в докторе Бердаме, но Джека Терлоу они любят не меньше, как это ни прискорбно для Чарли.

Джек этого не слышал, поскольку запекал молочного поросенка на кухне. Подняв голову от плиты, он улыбнулся и объявил:

— Ужин почти готов.

— Ты держишь свиней? — поинтересовался Росон.

Джек поднял светлые брови:

— Я вообще не ем покупное мясо. Мои поросята бегают где хотят, потому и мясо у них нежное и нежирное. В свинарник они заходят, чтобы поваляться в лохани с водой. Высовывают пятачки и пускают пузыри. А когда подрастают, самое время готовить свиную поджарку с приправами.

— А Китти будет готовить? — спросил Лиам.

— Учу ее, но толку пока мало. Так что свинину придется жарить самому.

Тафтс сидела, потягивая херес, и слушала, как Грейс живописует свою жизнь в престижном районе Сиднея. Кто бы мог подумать, что вдова Ольсен так быстро пристрастится к роскоши? В ней было что-то от пчелы, порхающей над морем медоносных цветов.

— Я не делаю секрета из того, что мне пришлось пережить во время депрессии, — говорила она, помахивая стаканом, но умудряясь при этом не пролить ни капли. — Женщина должна иметь статус, а муж, покончивший с собой из-за депрессии, создает нужный образ. Но мальчикам это не нужно. Они у меня такие жизнерадостные! — Ее глаза чуть потемнели. — Когда Китти сменила конюшню, я немного опасалась, что Чарли выставит меня вон, что было бы очень неприятно. Но у меня в запасе был Росон, так что я не слишком переживала.

— А ты бы отказалась от своей новой жизни ради свободы Китти? — спросила Тафтс.

Грейс смерила ее презрительным взглядом:

— Какой недостойный вопрос, и ты сама это знаешь. Ради счастья Китти я бы с радостью возвратилась на Трелони-уэй.

— Не вскидывайся, Грейс, — усмехнулась Тафтс. — Это просто провокация.

Эдда и Китти сидели на веранде, глядя на излучину реки. Из дома доносился шум мужских и женских голосов: возгласы Тафтс, комментирующей сообщения Грейс, неторопливая беседа мужчин.

— Ты счастлива? — спросила Китти.

Фарфоровое лицо Эдды выразило вежливое удивление.

— Могла бы и не спрашивать.

— Понимаю. Но ты мне не ответила.

— Да, я счастлива, но не так исступленно, как ты. Я занимаюсь делом, для которого я родилась на свет, муж любит меня.

Она вздохнула, но без особой грусти:

— Хотелось бы, конечно, чтобы он любил меня больше.

— Что ж, и в твоей бочке меда есть ложка дегтя. Но для тебя ведь главное — любимая работа.

Эдда засмеялась:

— Такова жизнь, Китти. Любая радость немного горчит.