Шизофрения

Онуфриенко посмотрел вопросительно.

— Двадцать четыре часа с трубочкой для дыхания под землей в гробу пролежал, — пояснила Александра. — Когда же его оттуда достали — все болячки забыл, просветление пришло, снова вкус к жизни почувствовал. Ну, а следом за начальником, понятно, подчиненные под землю потянулись, то ли, за просветлением, то ли корпоративную лояльность проявить. Даже очередь из желающих была.

— Ну, это совсем другое, — Онуфриенко наполнил чашечки и протянул одну из них Александре. — А вот насчет пирамиды — все абсолютно правильно утром поняла. Пирамида, направленная острием вверх — мужской символ, а острием вниз — женский. А если наложить один на другой, знаешь, что получится? Звезда Гермеса! В этом символе, кстати, еще много чего запрятано. Нравится чай?

Александра сделала глоток и кивнула. Аромат и вкус напитка были восхитительными и умиротворяющими.

— Но… — Онуфриенко посмотрел хитро, — из множества сперматозоидов только один достигает цели и оплодотворяет материнскую клетку. Значится, — он сделал многозначительную паузу, — только единицы могут заново родиться в пирамиде. Из-бран-ные! — произнес по слогам.

Она старательно спрятала усмешку, потому что избранность отдельных выдающихся личностей вполне вписывалась в ее понимание параноидального бреда величия. Но Сашечка все же заметил.

— Ты разве не понимаешь, что Египет — по сути, целая планета? — он пристально взглянул на собеседницу.

— Отчего же это я не понимаю? — изобразила она удивление. — Понимаю. Египет… — она помедлила, подбирая слова, — планета… с видом на солнце, которое в образе бога Ра в золотой ладье ежедневно проплывает над своими владениями.

Сашечка замер, явно наслаждаясь услышанным.

— А солнце, — с совершенно серьезным видом продолжила Александра, — понятно, восходит только в Египте…

Онуфриенко начал таять от умиления.

— Здесь же и заходит, — добавила она.

Сашечка продолжал улыбаться. По инерции.

— А утром снова восходит! — Александра опустила глаза и пригубила чашечку, чтобы не рассмеяться.— Другие же города и страны всегда пребывают в кромешной темноте. Все вполне логично! Классный чай! Налей еще, — не давая ему опомниться — протянула чашечку.

— О времена!… О… женщины! — Онуфриенко вскинул руки ладонями вверх.

— Не поняла, тебе времена не нравятся или женщины? — нахмурилась она, тем самым давая Сашечке понять, что слово «женщины» отнесла лично на свой счет.

— И то и другое… — ответил он, но под пристальным взглядом Александры, быстренько просчитав последствия, добавил: — …нравится, — и с любезной улыбкой подлил ей чая. — И все-таки, ты шутишь, или правда не понимаешь? — попытался все же уточнить, глядя на нее недоуменно и, даже показалось, сочувственно. — Поверить не могу!

— Между прочим, — Александра поставила чашечку на стол и нарочито расслабленно откинулась на спинку кресла, — мы — женщины, — в ее голосе послышались пафосные нотки, — понимаем больше, чем вы, мужчины, — заявила она с милой улыбкой. — А почему, знаешь?

Сашечка насупился, но предпочел промолчать.

— Потому что воспринимаем все не только умом, наличие которого вы, лица противоположного пола… — она приостановилась, чтобы подобрать точное определение. Медицинское — «параноидальный бред», решила тактично обойти. Все-таки иногда ей встречались практически здоровые мужчины. — …обуреваемые манией величия, — продолжила она, — естественно, ставите под сомнение, но и сердцем.

— Вообще-то, женский мозг на сто граммов легче мужского, — неосторожно заметил Онуфриенко.

— Правильно. Легче, — сразу согласилась Александра, потому что эта тема — была ее профессией и в этом поле Сашечке ловить было нечего. — А знаешь почему?

Онуфриенко посмотрел вопросительно.

— Мужской мозг тяжелее за счет ко-ры, — сказала она таким тоном, что слово «ко-ра», к тому же произнесенное по слогам, прозвучало как обвинение всему закостеневшему и задеревеневшему мужскому роду. — Но в женском мозге, между прочим, — Александра сделала паузу, — гора-аздо больше нервных клеток. Поэтому в женщине подсознательные ощущения и выводятся на эмоциональный уровень! Вот так.

Онуфриенко, склонившись набок, поставил чашку на стол и замер в такой позе, уставившись на обладательницу «гора-аздо» большего количества нервных клеток. Видно хотел получше рассмотреть.

Под его взглядом Александра едва удержалась от смеха. К счастью, он опустил глаза и потянулся за чайничком.

— Ведь для мужчин что важно? — продолжила она, с трудом сохраняя серьезное выражение лица. — Важно — что говорят. Чистая информационная составляющая. А для женщин — как говорят! — снова взяла чашку и с удовольствием отпила глоточек. — Таким образом, в мужчине самой природой заложен более примитивный уровень. Разве не очевидно? — сделала она естественный вывод, потому что не могла отказать себе в удовольствии слегка укусить Сашечку за «О времена! О женщины!»

Онуфриенко чуть не поперхнулся. Словно ему в зеленый чай бросили ядовитый кусок быстрорастворимого сахара-рафинада.

— Для женщины важно не что говорят и не как говорят! Для женщины важно — просто говорить. Самой. Упиваясь процессом, — буркнул он.

Теперь наступила очередь Александры поперхнуться чаем.

«Не дождется!» — сказала она себе.

— Ну, что ты, Сашуля, — она снова мило улыбнулась, — все очень даже объяснимо! Дело в том, что разговорная часть мозга, называемая, кстати, «зоной Брока», — пояснила небрежно, — у мужчин находится только в одном полушарии, — для большей ясности показала ему указательный палец, — а у нас, женщин — в обоих. И в правом, и в левом, — для наглядности показала пальцем, где именно у нее самой находятся эти самые полушария.

Вывод относительно «однополушарности» мужчин напрашивался сам собой, но Сашечка, видно почувствовав опасность и не найдя сходу достойный контраргумент, подхватил чайничек и быстренько ретировался с крыши, чтобы «кипяточку долить».

Едва он скрылся за дверью, Александра затряслась в приступе почти беззвучного смеха, сожалея о том, что Сашечка так неожиданно убежал. Она в уме уже такую речугу заготовила об отношении мужчин к женщинам, что ему бы мало не показалось.

«Прекрасная половина человечества! — мысленно передразнила она лукавых мужчин. — Только и думают, как побыстрее затащить эту самую половину в постель, а потом побыстрее от нее избавиться. Нынешнюю христианскую мораль, понятно, тоже они придумали, — продолжила мысленный монолог. — Но не для себя, а для женщин. Даже в храме Божьем женщины будто существа другого сорта. В брюках не ходи, платочек не забудь! А вот если женщине именно сейчас надо, просто необходимо войти в храм, чтобы пообщаться с Богом, помолиться, поплакать, покаяться, поставить свечку? Что ж, бежать домой за косыночкой и в юбку переодеваться? Но она же не голая идет в храм! А хоть бы и голая? — Александра улыбнулась собственным мыслям. — Крестилась же голая. И ничего. Что, Господу нужна ее одежда, или она сама? А у мусульман? Вообще женщины, закрытые с головы до пят исламскими хиджабами — одни глаза видны — в отдельном закутке молятся. А те же бедуины? В детстве девочкам обрезание делают, — она даже передернула плечами. — А как же иначе? Сексуальные желания только мужчинам позволено иметь. Несправедливо все. Лукаво. Хотя было, конечно, приятное исключение. Период матриархата. Вот тогда все правильно было отстроено: «однополушарные» тяжелую физическую работу исполняли, а в награду допускались к женскому телу. При согласии женщины, конечно, — она с наслаждением потянулась и посмотрела в сторону двери, откуда появился Сашуля. Мысленно примерила на него платок, завязанный под подбородком. Получилось забавно. Онуфриенко под ее насмешливым взглядом даже споткнулся на ровном месте.

— Чайку еще налить? — поинтересовался он, после того как снова устроился в кресле.

Александра кивнула. Сашечка, наполнив чашечки, отпил глоток, а потом вытянул вверх руку, словно двоечник, выучивший на перемене ответ на единственный вопрос и оттого рвущийся к доске.