Шизофрения

«Невозможно распрямиться, невозможно вдохнуть полной грудью, невозможно вернуться, — полезли в голову тоскливые мысли. — Нет. Не так. Надо убрать частицу „не“. Возможно дышать, возможно идти вперед, возможно выйти на свежий воздух», — внушала она себе до тех пор, пока впереди не забрезжил дневной свет. А потом вдруг погас. Огромный человек перегородил узкий проход.

«Немец. Толстый и потный. Погибель третья», — поняла она. Виски сдавило, сердце заколотилось, в ушах зазвенело, на лбу выступила испарина, голова закружилась…

— А, вот вы где? Не пролезаете обратно? — раздался за спиной веселый голос. — Поняли теперь, почему нельзя еду с собой брать? Представьте, если бы взяли и, не дай бог, поели? Помните историю про Винни-Пуха? Как ему говорил Кролик: «Теперь будешь сидеть, пока не похудеешь».

Она отчаянно рванулась вперед. Раскрасневшийся немец испуганно втянул пивной живот и вжался в стену, позволив ей неведомым образом оказаться за его спиной. Выскочив наружу к свету, она вдохнула полной грудью.

«Солнце! Воздух! Жизнь прекрасна! Словно снова родилась!» — мысли сами собой слагались в восторженные стихотворные формы.

— Как вы, Александра? — поинтересовался степенно вышедший следом Онуфриенко.

— Чуть не умерла в вашем каменном мешке, но сейчас, кажется, оживаю! — ответила она, обмахиваясь руками.

— Вот видите, чтобы вновь родиться — надо сначала умереть, — изрек он очередной афоризм, протягивая бутылочку с питьевой водой.

— И как себя теперь чувствуете? — участливо поинтересовался, дождавшись пока вновь родившаяся попила и обтерла лицо смоченной ладонью.

— Спросите лучше — кем?

— И кем же?

— Голодным сперматозоидом, прорвавшимся к…

— Какой у вас образный язык, Александра! — восхитился Онуфриенко. — Как у врача-гинеколога.

— Это от голода. Фантомный завтрак поразил клетки головного мозга миражом.

— Прозрением, — наставительно поправил Онуфриенко.

— Купите скарабея! — на ломаном английском прервал их разговор подбежавший торговец сувенирной продукции, протягивая перемазанного свежей «пылью тысячелетий» каменного жука. — Из самой древней гробницы. Всего сто долларов, — глянул привычно лукавыми глазами.

Онуфриенко отмахнулся.

— Вас, Александра, великая Исида наградила прозрением, — многозначительно сказал Онуфриенко.

— Возьмите, возьмите, господин, хоть за доллар, — канючил продавец древностей. — Ну, хоть за полдоллара.

— «Эмши»! — отмахнулся Онуфриенко.

Араб тут же со всех ног бросился к очередной перспективной группе японских туристов, высыпавших из автобуса.

— Так вот, — продолжил Онуфриенко, — вы, на самом деле, совершенно точно употребили слово «сперматозоид»! Ведь пирамида с бенбеном наверху, направленная острием вверх — фаллический символ, символизирующий мужское начало…

— А все, что острием вниз, естественно символизирует женское, — скептически добавила Александра и, с удивлением заметив внезапный восторг в глазах проводника, поняла, что опять попала в самое яблочко.

— Браво, Александра! Именно так! — Онуфриенко разве что не захлопал в ладоши. — Именно в этом сакральное предназначение пирамиды! Смерть царя приводила к двум особенным ритуальным церемониям: похоронам и звездному воскрешению фараона, хотя мне больше нравится слово «царь», и одновременно — звездному рождению и коронации наследника. Умерший Хор-фараон, превращался в ожившего Осириса и уходил в созвездие Ориона, а новый Хор-царь рождался и короновался в качестве сына Осириса. А Исида-Сириус была звездной женой и сестрой умершего фараона-Осириса и астральной матерью нового живого царя-Хора. И все эти церемонии происходили в «Светочах»! — поспешил закончить он, заметив, что Александра с трудом улавливает строение генеалогического древа звездных и земных родственников древнеегипетских правящих династий.

— Как интересно! — все же подбодрила она Онуфриенко. — Только так ужасно кушать хочется, что мысли путаются.

Душ Александра приняла с удовольствием. Хотя ей и не нравились общие ванные. Замотав голову полотенцем и надев махровый халат, прошмыгнула через холл в комнату.

Онуфриенко, уже переодевшийся в привычную многообещающую майку, сидел у стола, накрытого развернутым чертежом и, близоруко щурясь, читал надпись на маленькой баночке с лекарством.

— Плохо себя чувствуете? — Александра сняла полотенце и встряхнула волосами.

— Меня вообще-то Саша зовут! — дружелюбно сообщил тот, высыпая на ладонь из баночки с десяток желтеньких таблеток и бросая их в рот.

— Заболели, Саша? — она бросила полотенце на кровать. — Или решили покончить с собой, чтобы меня не кормить? От такого количества таблеток, знаете ли…

— Ерунда. Это — витамины. Хуже не будет! — он закрутил баночку и поставил на стол.

— Витамины пьют для того, чтобы стало лучше, — не преминула заметить Александра и открыла платяной шкаф, чтобы выбрать наряд для трапезы. — Выйдите, Саша, я переоденусь и поведу вас завтракать! И обедать! Возражения не принимаются! — категорически заявила она на всякий случай и, выставив Онуфриенко за дверь, скинула халат. Сразу одеваться не стала — внутри на дверце шкафа оказалось зеркало.

«Вроде немного похудела, — отметила с удовлетворением, разглядывая отражение и проводя руками по плоскому животу. — Значит, не зря мучилась. Теперь можно чуть-чуть поесть»…

… — Рассчитываете встретить подруг? — поинтересовался Онуфриенко, разглядывая ее новый белоснежный наряд. Заметив вопрос в глазах Александры, пояснил с невинным выражением на лице:

— Насколько мне известно, женщины обычно одеваются — для подруг, а раздеваются для… ну, сами знаете, для кого, — неожиданно смутился он.

— Я одеваюсь и раздеваюсь только для себя! — надменно заявила Александра.

«Хотя, — подумала она, — если признаться самой себе, тихо-тихо, чтобы никто не услышал, это не есть чистая правда»…

…Их приход в открытое кафе неподалеку от разомлевшего на жаре Сфинкса вызвал заметное оживление. Александра в элегантном белом платье выглядела как невеста того, который, судя по надписи на майке, не нуждается в сексуальных стимуляторах. Многие женщины смотрели с завистью. Особенно — ухоженные европейские старушки с элегантными прическами, увешанные золотыми украшениями.

— Я выбираю шведский стол! — решительно заявила Александра. — Потому что у меня аппетит пришел еще до еды. И не вздумайте меня останавливать! — она решительно направилась к столам, уставленным едой…

…Онуфриенко, ковыряя вилкой кусочек мяса, с нескрываемым интересом наблюдал, как голодающая уплетала один салат за другим. Иногда, возможно, чтобы убедиться в реальности происходящего, снимал очки и тер глаза указательными пальцами.

— Куда у вас все это умещается? — поинтересовался у сотрапезницы после первой опустошенной ею тарелки. — Муж у вас, видно, хорошо зарабатывает, — уважительно заметил после второй. — У вас булемия? — явно встревожился, когда Александра вернулась с третьей.

Та ела молча и сосредоточенно. На вопросы не отвечала, на подколки не реагировала. Берегла силы на десерт. Хотя десерт определенно был уже излишним, но инстинкт оказался сильнее разума…

— Давно у вас этот скарабей? — спросил Онуфриенко, дождавшись, когда она облизала десертную ложку, и указал взглядом на золотого жука, украшавшего шею Александры. В вопросе было нечто большее, чем праздное любопытство, поэтому ответ она решила дать обтекаемый.

— Недавно, — положила ложку на край блюдечка и откинулась на спинку плетеного кресла, чувствую каждой благодарной клеточкой желудка как обволакивающая восточная лень, нега и умиротворение расползаются по сытому телу. Показалось, что Сфинкс, скосив глаза, смотрит с понимающей полуулыбкой.

— Скарабей — очень сильный оберег, — оторвав взгляд от украшения, заметил Онуфриенко. — Ну, что, перекусили? — поинтересовался, разглядывая осоловевшую Александру.

Та лениво кивнула.

— Теперь пусть несут счет, а потом сразу ведите меня домой, — благодушно распорядилась она, удовлетворенная обильной трапезой. — У меня будет сиеста. Возражения опять не принимаются! — предупредила спутника, открывшего было рот, чтобы сказать что-то про пользу послеобеденных прогулок.