Таежная богиня

Отец

Проснулся Никита на топчане. На огне кипел чайник, а в котле утробно булькало. Никита не сразу обратил внимание на то, что он, как тогда у Амельки, обильно смазан жиром. Отражение огня бегало по телу, отчего казалось, что он бронзовый, как памятник.

Никита приподнялся, но тупая боль снова уложила его на лопатки и прижала к топчану. Никита стал вспоминать все, что с ним произошло с того момента, как он покинул Амелькину избушку. Вспомнил, и как кто-то невидимый, он мог в этом поклясться, толкнул его под зад и Никита полетел черт знает куда. А потом, Никита аж вздрогнул, перед ним возникло такое знакомое и совершенно чужое прекрасное, царственное лицо Калтась-эквы. Но правда ли это, не приснилось ли? Он вспомнил, как кусал себе предплечье. Подняв руку, увидел следы от зубов. Неужели он действительно видел ее?! Фантастика!

Скрипнула дверь, и в черную избу вошел старичок, очень похожий на Амельку, только меньше ростом. Старичок с некоторым почтением положил рядом с Никитой одежду, отошел в сторону и тихо произнес:

— Одевайся, парень, и айда, пошли.

— Куда?! Что со мной произошло?! — набросился Никита на него с вопросами. Однако тот словно не слышал, стоял себе, глядя на огонь. Никите ничего не оставалось, как, превозмогая боль, медленно подняться с лежанки и начать натягивать одежду.

— Скажи, где я? — уже спокойнее спросил он старичка.

— Торопись, однако, — был ответ, — там все узнаешь.

— Интересно, кто же это меня ждет? — под нос себе проворчал Никита и шагнул к двери.

То, что он увидел, выйдя наружу, изумило Никиту до такой степени, что он застыл как вкопанный и долгое время не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Айда, парень, — вернул его к действительности старичок.

— Да погоди ты! — не глядя на него, ответил Никита, продолжая зачарованно смотреть вокруг. Перед ним раскинулось широкое ущелье с причудливыми деревьями и каменными слоеными стенами. Различные по толщине, цвету, фактуре и текстуре слои различных горных пород были слегка волнистыми и походили на срез гигантского торта “Прага”. Этот “торт” был разрезан на две части, между которыми, витиевато изгибаясь и прыгая на коротких перекатах из одного водоема в другой, бежала серебристая речушка. Кусты и деревья были рассажены с изыском и композиционной мерой, точно здесь серьезно поработал искусный садовник. Такой художественной завершенности в природе Никите еще не приходилось видеть. Все вокруг было пронизано гармонией и покоем. Аромат просыпающегося лета, цветовая и световая игра скальных слоев, изумруд молоденькой травы, умбра с платиновым отливом вековых кедров, пикообразных, мохнатых елей и пихт, вздутостей кочек, сплошь забрызганных “кровью” прошлогодних ягод брусники и клюквы, — все, куда бы Никита ни посмотрел, вызывало у него устойчивое чувство нереальности виденного. Дополнением этой нереальности были огромные рыбины, которые лениво пошевеливали плавниками в каждой протоке, даже в каждой луже. Рыбины не шарахались, когда Никита склонялся над ними, а лупоглазо разглядывали его, точно впервые видели человека.

Когда прошли по едва заметной тропинке с километр, ущелье раздвинулось, превращаясь в долину. Теперь Никите казалось, что каменные стены походят не на торт, а на разрез гигантского агата с огромной волнистой нишей, тянущейся вдоль всего подножия. Темная ниша манила своей жутью и загадочностью. Вольно петляющая речушка то забегала туда, то выбегала, словно чего-то пугаясь.

— Слышь! — обратился Никита к старичку. — Тут что, кроме нас с тобой, людей больше нет?

— Почему нет, — не оборачиваясь и не сбавляя шага, после паузы проговорил тот.

— Тогда где они и почему не ловят рыбу? Здесь же ее...

— Зачем ловить, когда не надо.

— А зверь здесь есть? — Никита был рад, что старичок разговорился.

— Почему нет? И зверь есть, как не быть.

— А почему его не бьют?

— Зачем зря бить? Зверя бьют, когда он сам этого хочет, — спокойно отвечал старик.

— То есть как это он хочет? — изумился Никита. — Шутишь?!

— Зачем шутишь. Старый или больной зверь сам на охотника выходит и подставляет себя для выстрела или в капкан попадает.

— Во как! Это для меня новость!

Между тем тропинка резко повернула влево и, запрыгнув на едва заметный выступ в скале, побежала вверх и вдоль склона. Начался подъем. И тут Никита заметил веревку. Шелковая, затертая чуть не до черноты, она тянулась вдоль тропы и крепилась на альпинистских крюках. Это были перила, которые обычно устраивают в горах альпинисты. “Странно!” — отметил про себя Никита.

Уступ был довольно широкий. На нем можно было разминуться двоим, можно было нести негабаритный груз. Пандус был ровный, гладкий, точно кто-то основательно поработал над горной тропой. Но веревка продолжала убегать дальше, вперед и вверх. Никита смотрел по сторонам и все больше дивился тому, что открывалось с высоты. Ущелье раздалось в ширину и превратилось в уютную долину с высокими стенами-горами. Все, что осталось внизу, поменяло цвет и фактуру. Еще больше запетляла речушка, сверкая хрусталем на перекатах. Тяжелее и массивнее стали скалы.

Теперь Никите казалось, что эта небольшая, но удивительно пышная даже в такую раннюю весну долина покоится в гигантских каменных ладонях. Эти грубые, холодные и мертвые “ладони” с трепетом оберегали жизнь, которая была надежно спрятана от ледяных ветров и любопытных глаз.

Увлекшись, Никита наскочил на старика, который неожиданно остановился перевести дух.

— Ну, вот, — тихо проговорил тот, — теперь иди сам. Вон в ту дверь, — он махнул рукой, указывая на скальную нишу.

Невзрачного вида дверь тянула его как магнитом. “Что там?” — хотел было спросить Никита, но проводника и след простыл. “Неужели сиганул с такой высоты?!” Никита даже глянул вниз с обрыва. “Чудеса!” — пожал он плечами и решительно шагнул в сторону двери.

От первого же шага по телу пробежал озноб. Забылись и красота долины, и старичок. От второго Никиту будто током ударило. С третьего шага туго и глухо бухнуло сердце.

За дверью оказалась черная пропасть, бездна, черное бездонное пространство.

— Смелее, Никитушка! Проходи, — прозвучал голос, от которого через Никиту будто прошла молния. Темнота сдавила его так, что он не мог вздохнуть. Он ждал, когда снова прозвучит этот голос.

— Ну что же ты?!.. Подойди, я на тебя посмотрю...

Никита как завороженный сделал шаг в черную бездну. Сделал и удивился, что не сорвался в преисподнюю, а встал на твердую почву. Справа в огромной пасти чувала горел огонь, а напротив на белых шкурах полулежал белый старик. Его седые, отливающие желтизной волосы переплелись с такой же белой и длинной бородой. Высокий лоб мудреца слегка поблескивал от влаги. Лишь лицо было странным и страшным. Оно было рябое, бугристое, сплошь покрыто множеством синих пятен, рытвин, морщин. Вместо глаз зияли огромные глубокие провалы. Все в старике было мертвым, все, кроме губ. Живые, растянутые в счастливой улыбке, они были до боли знакомы... Никиту закачало, повело в сторону, и он понял, что теряет сознание.

— Ну, ты что, сын! Держись! — слова старика подхватили Никиту и удержали от падения. — Подойди ближе, я тебя рассмотрю получше.

Никита сделал еще шаг, и еще, пока не почувствовал, как по его плечам, голове, лицу забегали быстрые, легкие пальцы.

— Какой ты стал! — продолжал улыбаться старик. — Красивый и совсем взрослый. Нюра, посмотри!

Из темноты вышла невысокая стройная девушка и, сильно смущаясь, посмотрела на Никиту. А тот, едва ее увидел, заметно вздрогнул, снова испытав небольшой шок. Что-то в облике Нюры, как назвал ее старик, было до боли знакомым, точно они уже встречались раньше. Овал лица, внимательные, чуть ироничные глаза, знакомый прищур, высокий лоб, даже движения что-то напоминали Никите.

— А, каков? — продолжал восклицать старик. — Хорош, хорош и ладен твой брат, Нюра!