Таежная богиня

Калтась-эква

...Волнистая рябь яростно сияла, отражая лучи заходящего солнца. От этого казалось, что часть озера — жидкое золото, а если посмотреть чуть в сторону — свинец.

Никита сидел на высоком берегу и радостно щурился. Он не замечал, что в руках у него удочка, что поплавок давно скрылся под водой, что день стремительно заканчивается. Он давно не испытывал такой беззаботности и покоя. От яркого света глаза его устали и начали слезиться. Блики поплыли радужными кругами, задрожали, потянулись вверх — и вот уже это не отраженные лучи оранжевого солнца, а живой огонь. Огонь огромного костра, языки которого, как и блики на воде, трепетали и рвались, убегая вверх и в стороны. Огонь не был жарким. Никита его не чувствовал, хотя и находился совсем рядом. Справа и слева от костра высились серые скалы, покрытые выпуклыми островками мхов и разводами желтых лишайников. За костром, раскрыв каменную пасть, чернела пещера.

Между костром и пещерой появился силуэт. Языки пламени присмирели, стали короче. Послышался сдержанный человеческий гомон. Никита заметил, что у подножия скал в покорных позах склонились люди. Они были в меховых одеждах, с бронзовыми лицами. Многие из них стояли на коленях и тянули руки в сторону силуэта. Силуэт постепенно обретал конкретные очертания. Стало видно, что по ту сторону огня сидела женщина. Сидела ровно, величественно, грациозно. Голова была высоко поднята, руки покоились на коленях. Черные, отливающие синевой волосы на уровне лба были перехвачены обручем с огромным зеленым камнем посередине. Еще мгновение — и появилось лицо. Его светлый треугольник с высокими скулами и закрытыми глазами поражал утонченностью. Полные, капризно выгнутые губы подчеркивали властный характер. Два веера опущенных ресниц говорили о величине и разрезе глаз. Длинную шею охватывало множество бус, браслетов, обручей со странными символами и знаками, грубовато выполненными в золоте. Золото было и на запястьях, и на предплечьях. Плечи были прикрыты коротенькой накидкой из горностаевых шкурок. Женщина была не просто красива, она была божественно красива!

Красота эта была настолько совершенна, настолько ослепительна и фантастична, что поверить в нее можно, если к ней прикоснуться. Но между ними был огонь, а кроме того, он боялся ее, боялся прикоснуться, разочароваться, отвести глаза, думать о ней как о живом человеке, обыкновенной женщине.

Но было еще одно, — страшно даже подумать, но он когда-то видел все это, или ему снилось. Длинные пушистые ресницы женщины дрогнули и начали подниматься...

“Вспомнил!” — вздрогнул Никиты. Он смотрел и не мог оторваться от глаз женщины. Едва они приоткрылись, как из них вырвался сноп зеленого света. Этот свет был настолько сильным, что затмил огонь, осветил скалы, залил все вокруг своим сказочным мерцанием. Свет ударил Никиту в грудь, толкнул, но тут же подхватил, обнял и растворил в себе. “Это она! Это она! Это она!” — твердил про себя Гердов.

— Пася олен, Никита! — нет, не услышал Никита, почувствовал. Он не заметил, чтобы ее губы шевельнулись.

— Пася олен! — ответил Никита и немало удивился, что и он произнес приветствие не вслух, а про себя, но был уверен, что она услышала.

— Вот ты и пришел ко мне, — свет из ее глаз продолжал струиться, он буквально заливал все вокруг. Теперь люди в меховых одеждах лежали на земле лицом вниз и что-то глухо выкрикивали.

— Но я... Я не хотел, так получилось! Где я?

— Ты у меня дома.

— Зачем?!..

— Ты же хотел тайны. Хотел познать ее. Познать себя. Познать искусство. Найти гармонию. Наконец, познать мир, в котором живешь.

Никита замолчал. Он вдруг вспомнил веранду, свое полубезумное состояние, когда взялся за кисть. Вспомнил, что, едва увидев ее в тетради отца, он больше не мог думать ни о ком. Даже красавица Лерка перестала для него существовать как женщина, и все, которые когда-либо были.

Да, это была она! Калтась-эква — Богиня-мать. Земная мать, как гласила мифология манси.

— Завтра у тебя будет радость, — сообщила Она. — А потом горе и печаль.

— Какая радость? Какое еще горе?! — заметалось в голове у Никиты.

— Я буду всегда рядом, ты это почувствуешь.

Никита, несколько успокоившись, готов был засыпать Калтась-экву вопросами. Но едва он решился задать первый вопрос, кто-то положил ему на плечо руку. Никита вздрогнул и обернулся. Позади него стоял низенький мужичок-вогул.

— Что такое?! — не без возмущения произнес Никита и тут же снова повернулся к богине. Однако Калтась-эквы уже не было. Пропало свечение. Куда-то подевались и люди. Вновь вырос и заплясал среди скал огонь.

У Никиты перехватило дыхание. “Что же это было, сон или явь?! — он вцепился зубами в предплечье и почувствовал боль. — Значит...”

— Айда, парень, пошли, — прозвучало сзади, и на плечо Никиты легла рука.

— А где она? — начал было Никита, но, увидев бесстрастные глаза мужичка, лишь замычал, точно от боли, и пошел за кривоногим вогулом, понимая, что он в чьей-то власти. Скорее всего, самой Калтась-эквы.

Никита пришел в себя далеко не сразу. Очнулся от холода. Его крупно трясло. Одежда была насквозь мокрой. “Где я? Что со мной?” — ударило в голову. Он попытался оторваться от холодного снега. Но едва сделал первое движение, как огнем вспыхнули колени, локти, плечи, подбородок. В ту же секунду память вернула Никиту в то мгновение, когда кто-то невидимый толкнул его и он, не встретив препятствия, пробкой вылетел на другую сторону скальной стены, где сейчас и находился.

Морщась от боли и холода, Никита огляделся. Было темно. Справа и слева убегали вверх каменные стены. Все, что ниже, было покрыто кромешной тьмой. Никита поднялся и, превозмогая боль, сделал шаг. Подождал, когда боль уляжется, сделал второй шаг, третий. Надо было уходить с этого холодного снега. Осторожно передвигая одеревеневшие ноги, Никита стал спускаться в жуткую тьму. Ноги быстро устали. Дрожь постепенно прошла, тело горело огнем.

“Если это ущелье, то внизу обязательно должны быть кусты или деревья! — рассуждал сам с собой Никита. — Разожгу костер, — он торопливо нащупал в нагрудном кармане спички, надежно завернутые в промасленную бумагу, перехваченную резинкой, — и тогда осмотрюсь”.

Ему казалось, что прошла целая вечность. Тело продолжало гореть, ноги едва держали его на крутом скользком склоне, голова раскалывалась от пугающих мыслей. Неожиданно Никита услышал под собой журчание. Ручей! Куда-то же он течет!

Неожиданно впереди появился слабенький желтый свет. Никита пошел на него. Легкое журчание под снежной толщей превратилось в грозный рокот с перестуком камней, которые ручей ворочал.

В самый последний момент Никита почувствовал опасность, но не успел среагировать — кромка, которой заканчивался карниз снежника, внезапно ушла из-под ног, и он снова полетел вниз. Его вопль разорвал темноту и улетел куда-то многократным эхо. Никиту пронзила боль и безжалостно рванула его тело во все стороны. Через какое-то время Никита перевел дыхание. Запершило в горле, а глаза защипало от слез.

Он упал на россыпь камней, ободрал левый бок, разбил локоть и плечо. Рядом уютно звенел ручей, который вырвался наконец из-под снега и сменил тональность. Когда боль утихла, Никита поднялся и, продолжая спуск, чувствовал тепло, которое волнами накатывало на него снизу. Вместе с теплом он ощутил острый и чуть пьянящий запах молодой травы! Вскоре камни закончилась и под ногами запружинило. Никита остановился. Наклонившись, он нащупал упругий травяной ковер, который показался ему нежнейшим бархатом. Ноги подогнулись, тело сложилось, и он опустился на колени. Продолжая гладить траву, Никита прилег на бок и почувствовал под собой самую мягкую на свете перину. В его голове еще мелькали, наскакивая одна на другую, мысли, но сон подхватил тело и сначала закрутил, как в водовороте, а потом плавно и сладко закачал на своих волнах.