Немного солнца в холодной воде

даже с их любовницами, но вовсе не желал, чтобы ему давали уроки литературы. Жиль толк-нул ногой Натали, она ответила ему удивленным взглядом.

- Весьма огорчен, что приходится вам противоречить, но это слова Стендаля,- безапелляционно заявил Фермон.- Кажется даже, из "Пармской обители",- добавил он задумчиво, и самый тон его реплики поверг Жиля в ужас: в нем чувствовалось сомне-ние, а это доказывало, что Натали права.

- Во всяком случае, изречение замечательное,- поспешил вставить он.

- Если. разрешите, я проверю,-сказал Фермон, обращаясь к Натали, и добавил, повернувшись к Жилю: - Как бы то ни было, я рад, что вы знакомы с молодой и образованной женщи-ной.- Он произнес это сладким голосом - верный признак того, что злится.- Вы изменились.

Все притихли. Жиль поклонился.

- Благодарю,- сказал он.

От тоже обозлился - на Фермона за грубость, на Натали за бестактность. Натали слегка покраснела. Наступило долгое, натя-нутое молчание, и только было Жиль собрался выразить восторг по поводу великолепно приготовленного суфле, как услышал го-лос Натали.

- Мне очень жаль,- сказала она.- Если бы я знала, что вас может рассердить такая поправка к цитате, я бы промолчала.

- Все, что исходит от хорошенькой женщины, не может меня рассердить,сказал Фермон с улыбочкой.

"Я кончу рассыльным в его газете",- подумал Жиль и с моль-бой посмотрел на Жана, который, казалось, бесстрастно следил за перепалкой. Бесстрастно, а может быть и с тайным восхище-нием. Но чем он восхищался? Тем, что Фермону наконец утерли нос? Или тем, что Натали поставила Жиля в неловкое положе-ние? .. Конец ужина не отличался оживлением, разошлись рано. Когда Натали и Жиль остались наедине, у себя дома, Натали ска-зала:

- Ты сердишься, Жиль? Но ведь от него тоже можно с ума сойти. На редкость самодовольный господин.

- Как-никак, а он кормит нас,- произнес Жиль.

- Но это не дает ему права путать Шамфора со Стенда-лем,- миролюбиво возразила Натали,- да еще говорить с таким дурацким апломбом.

- С дурацким или не с дурацким, но он - мой патрон,- буркнул Жиль.

Ему самому противно было, что он говорит такие вещи. Он чувствовал себя сейчас "новоиспеченным начальником" или "старым служащим", но уж ни в коем случае не тем находчивым и бой-ким хроникером, каким ему хотелось бы быть. И все из-за этой женщины, которая сидит рядом и улыбается. Почему она не могла подыграть ему, в конце концов? Она же прекрасно знает, что та-кое жизнь; знает, что бывают случаи, когда надо улыбаться, ста-раться понравиться, стушеваться,- потом можно и похохотать над своим мелким угодничеством. Нельзя же в Париже, да еще в 1967 году, да еще при таком ремесле вставать в позу поборника истины, а уж упорствовать в этом просто недобросовестно. По-чему она всегда и во все вносит эту бескомпромиссность, испыты-вает такой ужас перед полумерами, хотя именно полумеры - и тут уж ничего не поделаешь дают человеку возможность спокойно жить? Ему казалось, будто Натали предала его, и он так