Вопросы

Он оттолкнул ее и открыл дверь.

– Рига, ну, прости меня! Я же не хотела говорить этого. Я тоже люблю Таню, она моя единственная подруга.

Рига смотрел на нее и не мог теперь понять, что могло толкнуть его на связь с этой пошлой, некрасивой женщиной, помешанной на своей безумной страсти к нему.

– Запомни, дрянь, что ты не стоишь и мизинца моей Тани!

Чтобы не наговорить ей гадостей и не ударить ее снова, он поспешил выйти. Сел в машину и понесся в «Фортуну».

Снег продолжал кружить в воздухе. Но вдруг небо стало светлеть, словно кто-то вверху приподнял крышку шкатулки и заглянул в игрушечный город. Вот мчится по трассе Рига – к своей смерти или прочь от нее, вот рыдает за дверью Илона, вот пьет в баре «Черниговское крепкое» Руст, а вот – сидит в кресле Таня, смотрит в раскрытую книгу и не видит ни одной буквы. Плачет… 

         Рига ехал, несся, летел вместе со снегом и все думал о том, как он был слеп. Не видел не только того, что происходило за его спиной в столице, но и того, что происходило под его носом в «Фортуне». Вот, в чем причина ее вечного-бесконечного недомогания: она избавилась от его ребенка и не хочет новой близости с ним.

Но когда Рига вошел в комнату и увидел Таню, все, что он собирался сказать ей, вылетело из головы. Снова подумал, что вся его жизнь превратилась в сплошные перепады чувств. Хотелось упасть перед ней на колени и просить прощения – за войну, за передел, за Смола, за свою измену.

И Таня, взглянув на него, поняла, что он на пределе, что узнал что-то еще, и эта новость затуманила его глаза то ли грустью, то ли болью. Но что могло довести его до такого состояния, понять не могла. Привычно подумала о маятнике – неизвестно, в какую сторону качнется: к грусти или к боли,  упадел Рига на колени или ударит ее. 

Он сел напротив и заговорил неожиданно спокойно, только глухой голос выдавал его волнение.

– Как ты себя чувствуешь, Таня?

– Неважно.

– То есть, тебе не становится лучше?

– Мне лучше. Но еще недостаточно хорошо.

– Недостаточно для чего?

Она снова взглянула пристально. Впервые сделалось страшно. Раньше, даже во время их ссор, она никогда не боялась Ригу – хамила ему от души, и, получая пощечины, продолжала хамить. Он не первый мужчина, который поднял на нее руку. Первым был Дави. А после Дави, уже потеряв цену даже в собственных глазах, Таня перестала считать оплеухи. Рига щедр на подобные вещи, именно потому, что любит ее с такой болью.

– Может, тебе стоит обратиться к врачу? – продолжил он деланно спокойно.

И вдруг Таня поняла, о чем он узнал. И от кого он это узнал. И при каких обстоятельствах. Только на миг перехватило дыхание, а потом она ответила таким же ледяным тоном:

– Врач мне уже не нужен, ты же знаешь. Я сама убила своего ребенка. И единственное, о чем жалею, это о том, что не умерла вместе с ним.

– Тебе было очень больно? – спросил зачем-то Рига.

– Да. Мне и сейчас очень больно. Но я не хочу рожать от тебя детей. Не хочу, чтобы мои дети были похожими на тебя, чтобы убивали и унижали других. Мужчина, поднявший руку на женщину, не должен быть отцом.

– Так ты считаешь? – холодно спросил Рига.

– Мужчина, ударивший женщину, не мужчина, – повторила Таня.

И сама подумала, что же за этим последует.

– То, что я для тебя не мужчина, я уже понял, – сказал Рига с кривой усмешкой. – Никогда им не был и никогда им не стану. Даже Дави повезло больше…

Про себя Таня кивнула: начинается. Рига, готовый защищать ее от нападок посторонних до последней капли крови, сам считал себя в праве унижать и оскорблять ее.

– Тебе тоже, по-моему, повезло с Илоной…

Рига понял, что Таня нисколько не ревнует его – это и вывело из равновесия, которое он с таким трудом удерживал. Ледяное спокойствие рассыпалось на осколки.

– Значит, моя девочка, тебя ничего не тревожит? Ты все решаешь сама, а потом обвиняешь меня во всех смертных грехах!

Он схватил ее в охапку и увлек к постели. Она уперлась в его грудь кулаками.

– Не надо, Рига! Мне больно!

– Не ври! Тебе не может быть больно так долго! Ты просто боишься снова забеременеть. Так я тебя успокою: ты все равно будешь моей, будешь жить здесь и будешь рожать. Я приставлю к тебе сто человек охраны, и они будут следить за тобой – везде, даже в туалете. Дурака из меня ты больше не сделаешь!

Рига срывал с нее одежду, а ее тело холодело от ужаса.

– Рига, я не могу!

– Я знаю, что ты ничего не можешь! Ты заторможенная, фригидная женщина! Я и не хочу от тебя ничего: для хорошего секса я всегда найду толковых девчонок. Но ты – моя жена. И останешься моей женой! И я никому тебя не отдам!

Она еще барахталась под ним, пытаясь освободиться. И вдруг, как в кошмарном сне, наплыла та история, которую он рассказывал о чеченской войне, о девчонке, изнасилованной им в лесополосе. Обожгла резкая, жаркая боль, стала поднимается толчками снизу и дошла до сердца, сжав его тисками. «И это тоже можно перенести», – успела подумать Таня и потеряла сознание.

Рига машинально хлопнул ее по щеке, пытаясь привести в чувство. Реакции не было. Вдруг он увидел себя со стороны – разъяренным, разгоряченным над ее безвольным, полумертвым телом. Она была в обмороке.

– Боже! – выдохнул Рига. – Таня!

Целовал ее холодные руки и ждал, пока она придет в себя. Наконец, Таня открыла глаза. Теперь Риге было душно и стыдно за свое безумство.

– Прости, любимая, – выдавил насилу.

Она села в постели, отвела волосы от лица, Рига искоса окинул взглядом ее полупрозрачное, худое тело.

– Ты хоть ела сегодня?

– Нет.

– А что ты делала?

– Плакала.

– Почему?

– Жаль тебя.

– Меня?

– И себя тоже жаль. Но тебя – больше. Ты мог бы быть… таким хорошим, если бы захотел.

Он покачал головой.

– Не думаю.

Оставил ее и ушел к ребятам. Таня оделась и подошла к окну. Синий-синий февраль взглянул на нее снаружи. Вдруг захотелось холода, льда, чтобы замело-занесло и больше ничего не осталось.

Она вышла из отеля. Потом пошла к воротам. И у ворот никого не было. Она покинула «Фортуну» и пошла пешком в сторону города. В тот момент Таня не думала, куда и зачем идет. Почему-то стало казаться, что ее боль не успевает за ней, а остается где-то позади, может, всего на шаг, но ее тело перестало ныть и содрогаться от внезапных приступов, словно онемело.

Дорога была занесена, Таня свернула на тротуар, на узенькую тропинку, протоптанную пешеходами. В городе было малолюдно, и только оказавшись в центре, она поняла, что дальше ей идти некуда. Путь только один – назад, в «Фортуну». Но, наверное, та часть ее, которая была еще жива, гнала ее в метель прочь от «Фортуны». Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, Таня села в какой-то трамвай, поехала в сторону, противоположную отелю, и только на конечной остановке поняла, что оказалась на железнодорожном вокзале. Пошла следом за какими-то людьми к одному поезду, потом – к другому.

Она не могла уехать. Не было с собой документов, чтобы взять билет, и денег было совсем немного. Зато было – непонятно откуда взявшееся – желание ехать долго-долго, смотреть в окно на февраль и не думать ни о чем. Синяя даль манила глазами человека, который находился очень далеко от этой зимы.

Таня вошла следом за какой-то старушкой в пригородную электричку и села у окна. Поезд тронулся. За окнами скользнул вокзал и растаял. Бабушка, сидящая напротив, закуталась шарфом поверх шапки и уснула, а Таня стала смотреть в окно – на бегущие деревья в снежных шубах, и ей сделалось очень хорошо. Так хорошо, что она боялась поверить. Так хорошо, как никогда не бывает живому человеку, которого всегда терзают беспокойные мысли и сомнения. Таня ни о чем не думала и ни в чем не сомневалась. Она просто ехала.